вента на неопределенно долгий срок, выступила довольно значительная
часть крупной денежкой буржуазной аристократии и верхушка буржуазии так
называемых "богатых", т. е. центральных, секций г. Парижа. Выступили
они, конечно, с целью совсем развязаться с той частью термидорианцев,
которая уже не соответствовала настроениям сильно качнувшихся вправо на-
иболее зажиточных кругов как в городе, так и в деревне. В парижских
центральных секциях, взбунтовавшихся внезапно в октябре 1795 г. против
Конвента, признанных, настоящих роялистов, мечтавших о немедленном возв-
ращении Бурбонов, было, конечно, не очень много, но они, ликуя, видели,
куда направляется, и, восхищаясь, предугадывали, чем кончится это движе-
ние. "Консервативные республиканцы" парижской буржуазии, для которых уже
и термидорианский Конвент казался слишком революционным, расчищали доро-
гу реставрации. И Конвент сразу же, начиная с 7 вандемьера (т. е. с 29
сентября), когда стали поступать тревожнейшие сведения о настроениях
центральных частей Парижа, увидел прямо перед собой грозную опасность. В
самом деле: на кого он мог опереться в этой новой борьбе за власть? Все-
го за четыре месяца до того, после зверской прериальской расправы с ра-
бочими предместьями, после длившихся целый месяц казней революционных
якобинцев, после полного и проведенного с беспощадной суровостью разору-
жения рабочих предместий,- Конвент не мог, разумеется, рассчитывать на
активную помощь широких масс.
Рабочие Парижа смотрели в тот момент на комитеты Конвента и на самый
Конвент как на самых лютых своих врагов. Сражаться во имя сохранения
власти в будущем Совете пятисот за двумя третями этого Конвента рабочим
не могло бы и в голову прийти. Да и сам Конвент не мог и помыслить выз-
вать к себе на помощь плебейскую массу столицы, которая его ненавидела и
которой он страшился. Оставалась армия, но и здесь дело было неблагопо-
лучно. Правда, солдаты без колебаний везде и всегда стреляли в ненавист-
ных изменников-эмигрантов, в роялистские шайки и отряды, где бы они их
ни встречали: и в нормандских лесах, и в вандейских дюнах, и на полуост-
рове Кибероне, и в Бельгии, и на немецкой границе. Но, во-первых, ван-
демьерское движение выставляло своим лозунгом не реставрацию Бурбонов, а
якобы борьбу против нарушения декретом Конвента самого принципа народно-
го суверенитета, принципа свободного голосования и избрания народных
представителей, а во-вторых, если солдаты были вполне надежными респуб-
ликанцами и их только сбивал или мог сбить с толку ловкий лозунг ван-
демьерского восстания, то с генералами дело обстояло значительно хуже.
Взять хотя бы начальника парижского гарнизона генерала Мену. Одолеть на-
летом Антуанское рабочее предместье 4 прериаля, покрыть город бивуаками,
арестовывать и отправлять на гильотину рабочих целыми пачками - это ге-
нерал Мену мог сделать и делают с успехом; и когда вечером 4 прериаля
его войска с музыкой проходили, уже после победы над рабочими, по цент-
ральным кварталам столицы, а высыпавшая на улицу нарядная публика с вос-
торгом приветствовала и самого Мену и его штаб, то здесь было полное
единение сердец и слияние душ между теми, кто делал овацию, II тем, кто
был предметом овации. Мену мог чувствовать себя вечером 4 прериаля
представителем имущих классов, победивших враждебную неимущую массу,
предводителем сытых против голодных. Это было ему ясно, понятно и прият-
но. Но во имя чего он будет стрелять теперь, в вандемьере, в эту самую,
некогда его приветствовавшую, нарядную публику, плотью от плоти и костью
от кости которой он сам является? Если между Мену и термидорианским Кон-
вентом можно было бы установить какую-нибудь разницу, то именно в ТОм,
что этот генерал был значительно правее, реакционнее настроен, чем самые
реакционные термидорианцы. Центральные секции домогались права свободно
избрать более консервативное собрание, чем Конвент, и расстреливать их
за это генерал Мену не захотел.
И вот в ночь на 12 вандемьера (4 октября) термидоианские вожди слышат
ликующие крики, несущиеся со всех сторон: демонстративные шествия, гро-
могласные восторженные восклицания распространяют по столице известие,
что Конвент отказывается от борьбы, что можно будет обойтись без сраже-
ния на улицах, что декрет взят назад и выборы будут свободны. Доказа-
тельство приводится одно единственное, но зато неопровержимое и ре-
альнейшее: начальник вооруженных сил одной из центральных секций Парижа
(секция Лепеллетье), некто Делало, побывал у генерала Мену, переговорил
с ним, и Мену согласится на перемирие с реакционерами. Войска уводятся в
казармы, город во власти восставших.
Но ликование оказалось преждевременным. Конвент решил бороться. Сей-
час же, в ту же ночь на 13 вандемьера, по приказу Конвента генерал Мену
был отставлен и тут же арестован. Затем Конвент назначил одного из глав-
ных деятелей 9 термидора, Барраса, главным начальником всех вооруженных
сил Парижа. Сейчас же, ночью, нужно было начать действовать, потому что
возмутившиеся секции, узнав об отставке и аресте Мену и поняв, что Кон-
вент решил бороться, со своей стороны, без колебаний и с лихорадочной
поспешностью стали скопляться в ближайших к дворцу Конвента улицах и го-
товиться к утреннему бою. Их победа казалась и им, и их предводителю Ри-
ше-де-Серизи, и даже многом в самом Конвенте почти несомненной. Но они
плохо рассчитали.
Барраса современники считали как бы коллекцией самых низменных страс-
тей и разнообразнейших пороков. Он был и сибарит, и казнокрад, и распут-
нейший искатель приключений, и коварный, беспринципный карьерист и всех
прочих термидорианцев превосходил своей продажностью (а в этой группе
занять в данном отношении первое место было не так-то легко). Но трусом
он не был. Для него, очень умного и проницательного человека, с самого
начала вандемьера было ясно, что начавшееся движение может приблизить
Францию к реставрации Бурбонов, а для него лично это обозначало прямую
опасность. Дворянам, пошедшим в революцию, вроде него, было очень хорошо
известно, какой ненавистью пылают именно к таким отщепенцам от своего
класса роялисты.
Итак, нужно было дать немедленно, через несколько часов, бой. Но Бар-
рас не был военным. Необходимо было сейчас же назначить генерала. И тут
Баррас совершенно случайно вспомнил худощавого молодого человека в по-
тертом сером пальто, который несколько раз являлся к нему в последнее
время в качестве просителя. Все, что Баррас знал об этом лице, сводилось
к тому, что это - отставной генерал, что он отличился под Тулоном, но
что потом у него вышли какие-то неприятности и что сейчас он перебивает-
ся с большим трудом в столице, не имея сколько-нибудь значительного за-
работка. Баррас приказал найти его и привести. Бонапарт явился, и сейчас
же ему был задан вопрос, берется ли он покончить с мятежом. Бонапарт
просил несколько минут на размышление. Он не долго раздумывал, приемлема
ли для него принципиально защита интересов Конвента, но он быстро сооб-
разил, какова будет выгода, если он выступит на стороне Барраса, и сог-
ласился, поставив одно условие: чтобы никто не вмешивался в его распоря-
жения. "Я вложу шпагу в ножны только тогда, когда все будет конче-
но",сказал он.
Он был тотчас назначен помощником Барраса. Ознакомившись с положени-
ем, он увидел, что восставшие очень сильны и опасность для Конвента ог-
ромная. Но у него был определенный план действий, основанный на беспо-
щадном применении артиллерии. Позднее, когда все было кончено, он сказал
своему другу Жюно (впоследствии генералу и герцогу д'Абрантес) фразу,
показывающую, что свою победу он приписывал стратегической неумелости
мятежников: "Если бы эти молодцы дали мне начальство над ними, как бы у
меня полетели на воздух члены Конвента!" Уже на рассвете Бонапарт свез к
дворцу Конвента артиллерийские орудия.
Наступил исторический день - 13 вандемьера, сыгравший в жизни Наполе-
она гораздо большую роль, чем его первое выступление - взятие Тулона.
Мятежники двинулись на Конвент, и навстречу им загремела артиллерия Бо-
напарта. Особенно страшным было избиение на паперти церкви св. Роха, где
стоял их резерв. У мятежников тоже была возможность ночью овладеть пуш-
ками, но они упустили момент. Они отвечали ружейной пальбой. К середине
дня все было кончено. Оставив несколько сот трупов и уволакивая за собой
раненых, мятежники бежали в разных направлениях и скрылись по домам, а
кто мог и успел, покинул немедленно Париж. Вечером Баррас горячо благо-
дарил молодого генерала и настоял, чтобы Бонапарт был назначен командую-
щим военными силами тыла (сам Баррас немедленно сложил с себя это зва-
ние, как только восстание было разгромлено).
В этом угрюмом, хмуром молодом человеке и Баррасу и другим руководя-
щим деятелям очень импонировала та полная бестрепетность и быстрая реши-
мость, с которой Бонапарт пошел на такое до тех пор не употреблявшееся
средство, как стрельба из пушек среди города в самую гущу толпы. В этом
приеме подавления уличных выступлений он был прямым и непосредственным
предшественником русского царя Николая Павловича, повторившего этот при-
ем 14 декабря 1825 г. Разница была лишь в том, что царь со свойственным
ему лицемерием рассказывал, будто он ужасался и долго не хотел прибегать
к этой мере и будто только убеждения князя Васильчикова возобладали над
его примерным великодушием и человеколюбием, а Бонапарт никогда и не ду-
мал ни в чем оправдываться и на кого-нибудь сваливать ответственность. У
восставших было больше 24 тысяч вооруженных людей, а у Бонапарта не было
в тот момент и полных 6 тысяч, т. е. в четыре раза меньше. Значит, вся
надежда была на пушки; он их и пустил в ход. Если дошло до битвы,- пода-
вай победу, чего бы это ни стоило. Этого правила Наполеон всегда без
исключения придерживался. Он не любил попусту тратить артиллерийские
снаряды, но там, где они могли принести пользу, Наполеон никогда на них
не скупился. Не экономничал он и 13 вандемьера: паперть церкви св. Роха
была покрыта какой-то сплошной кровавой кашей.
Полная беспощадность в борьбе была характернейшей чертой Наполеона.
"Во мне живут два разных человека: человек головы и человек сердца. Не
думайте, что у меня нет чувствительного сердца, как у других людей. Я
даже довольно добрый человек. Но с ранней моей юности я старался заста-
вить молчать эту струну, которая теперь не издает у меня уже никакого
звука",- так в одну из редких минут откровенности говорил он одному из
людей, к которому благоволил,- Луи Редереру.
И уже во всяком случае эта струна решительно никогда даже и не начи-
нала звучать в Наполеоне, когда речь шла о сокрушении врага, осмеливше-
гося на открытый бой.
13 вандемьера в наполеоновской эпопее сыграло громадную роль. Истори-
ческое значение разгрома вандемьерского восстания заключалось в следую-
щем: 1) Упования роялистов на близкую победу, на возвращение Бурбонов
потерпели еще один крах, более тяжкий, чем даже на Кибероне. 2) Высшие
слои городской буржуазии убедились, что они слишком уж торопятся взять
непосредственно, открытым вооруженным выступлением, государственную
власть в свои руки. Забывали даже о тех элементах городской и сельской
буржуазии, которые стояли за республику и продолжали опасаться слишком
быстрого и бесцеремонного усиления реакции. Кто такой был Рише де Сери-
зи, предводительствовавший восстанием? Роялист. Ясно, как могли отнес-
тись к этому восстанию крестьяне-собственники, т. е. громадная масса
сельской мелкой буржуазии, видевшая в реставрации Бурбонов воскрешение
феодального режима и отнятие только что купленных ими участков из кон-
фискованных у дворян-эмигрантов и из секвестрованных у церкви земельных
