доносили, что там идет обыденная работа и не заметно никаких признаков
волнения. В центральных кварталах кое-где раздавались крики: "Vive
Bonaparte!", но в общем настроение было скорее выжидательное. Далеко не
все депутаты выехали в Сен-Клу 18-го числа; большинство отложило отъезд
до 19 брюмера, когда, собственно, и было назначено первое заседание.
Когда наступил этот второй и последний день государственного перево-
рота, у генерала Бонапарта были некоторые довольно серьезные опасения.
Конечно, уже к вечеру 18 брюмера из трех высших учреждений два были лик-
видированы: Директория не существовала. Совет старейшин показал себя по-
корным, готовым к самоликвидации. Но оставалось еще уничтожить палату
народных представителей, т. е. Совет пятисот. А в этом Совете пятисот
около 200 мест занимали якобинцы, члены распущенного Сийесом Союза дру-
зей свободы и равенства. Некоторые из них, правда, готовы были продаться
из корысти или покориться из боязни, но были люди и другого закала - бы-
ли обломки великих революционных бурь, были люди, для которых взятие
Бастилии, низвержение монархии, борьба с изменниками, "свобода, ра-
венство или смерть" не были пустыми звуками. Были такие, которые не
очень ценили ни свою, ни чужую жизнь и которые говорили, что, где можно,
там следует истреблять тиранов гильотиной, а там, где нельзя,кинжалом
Брута.
В течение всего 18 брюмера левая ("якобинская") группа собиралась на
тайные совещания. Они не знали, что предпринять. Агенты Бонапарта - а у
него и в этой группе оказались свои шпионы - не переставали сбивать их с
толку, утверждая, что дело идет не о мерах против якобинцев, а лишь о
способе преодолеть роялистскую опасность. Якобинцы слушали, верили и не
верили, и когда утром 19 брюмера они собрались на заседание во дворце
Сен-Клу, то между ними преобладала растерянность. Но и гнев в некоторых
из них накипал все больше и больше. Утром 19-го генерал Бонапарт в отк-
рытой коляске, эскортируемый кавалерией, выехал из Парижа в Сен-Клу. За
ним ехали его приближенные.
Когда он прибыл в Сен-Клу, то узнал, что среди депутатов Совета пяти-
сот многие уже открыто негодуют, что они, увидя, какая масса войск окру-
жает дворец, горячо возмущены непонятным для них, нелепым, внезапным пе-
ренесением их заседаний из столицы в "деревню" Сен-Клу (так называли это
маленькое местечко), и открыто говорят, что теперь они вполне уже сооб-
разили, каков замысел Бонапарта. Передавали, что они называют его прес-
тупником и деспотом, а чаще всего - разбойником. Бонапарта это встрево-
жило, он произвел смотр войскам и остался доволен.
В час дня во дворце Сен-Клу открылись в разных залах заседания обоих
советов. Бонапарт и его приближенные ждали в соседних залах, пока оба
совета вотируют нужные декреты, поручающие генералу Бонапарту выработку
новой конституции, а затем разойдутся. Но час проходил за часом,- даже
Совет старейшин не решался, и в нем проявлялись растерянность и запозда-
лое робкое желание противодействовать затеянному беззаконию. Надвигались
сумерки ноябрьского вечера. Бонапарту нужно было решиться действовать
немедленно, иначе всему затеянному им делу грозил провал. В четыре часа
дня он вдруг вошел в зал Совета старейшин. Среди мертвого молчания он
произнес еще более сбивчивую и путаную речь, чем накануне. Смысл был
тот, что он требует быстрых решений, что он приходит к ним на помощь,
чтобы спасти их от опасностей, что на него "клевещут, вспоминая Цезаря и
Кромвеля", что, напротив, он хочет спасти свободу, что правительства
сейчас не существует. "Я не интриган, вы меня знаете; если я окажусь ве-
роломным, будьте вы все в таком случае Брутами!" Таким образом, он приг-
лашал их заколоть его, если он посягнет на республику. Бонапарту стали
отвечать, его стали заглушать. Он произнес несколько угроз, напомнил,
что располагает вооруженной силой, и вышел из зала Совета старейшин, так
и не добившись того, чего желал, т. е. декрета о передаче ему власти.
Дело поворачивалось плохо. Дальше должно было пойти еще хуже: предстояло
объясняться с Советом пятисот, где гораздо скорее мог найтись среди яко-
бинской части собрания в самом деле подражатель Брута. За Бонапартом
пошло несколько гренадер. Но их было слишком мало на случай массового
нападения на Бонапарта, а этого очень и очень можно было ожидать. За ним
шел, между прочим, генерал Ожеро, бывший под его начальством в эпоху за-
воевания Италии. Перед самым входом в зал Бонапарт круто обернулся и
сказал: "Ожеро, помнишь Арколе?" Бонапарт напомнил ту страшную минуту,
когда он бросился прямо под австрийскую картечь со знаменем в руках
брать Аркольский мост. И в самом деле, приближалось нечто похожее. Он
открыл дверь и показался на пороге. Неистовые, яростные, гневные вопли
встретили его появление: "Долой разбойника! Долой тирана! Вне закона!
Немедленно вне закона!" Группа депутатов бросилась на него, несколько
рук протянулось к нему, его схватили за воротник, другие пытались схва-
тить его за горло. Один депутат изо всей силы ударил его кулаком в пле-
чо. Низкорослый, тогда еще худой, никогда не отличавшийся физической си-
лой, нервный, подверженный каким-то похожим на эпилепсию припадкам, Бо-
напарт был полузадушен возбужденными депутатами. Несколько гренадер ус-
пели окружить изрядно помятого Бонапарта и вывести его из зала. Возму-
щенные депутаты возвратились на места и яростными криками требовали го-
лосовать предложение, объявлявшее генерала Бонапарта вне закона.
В этот день в Совете пятисот председательствовал родной брат Наполео-
на, Люсьен Бонапарт, бывший тоже в заговоре. Это обстоятельство весьма
способствовало успеху предприятия. Бонапарт, придя в себя после ужасной
сцены в зале, решил бесповоротно разогнать Совет пятисот открытой силой,
но предварительно он постарался извлечь из Совета пятисот своего брата,
что и удалось ему без особого труда. Когда Люсьен Бонапарт оказался ря-
дом с Наполеоном, тот предложил ему, чтобы он, Люсьен, в качестве пред-
седателя обратился к фронту выстроенных войск с заявлением, якобы жизнь
их начальника в опасности, и с просьбой "освободить большинство собра-
ния" от "кучки бешеных". Последние сомнения в законности дела, если та-
ковые еще были у солдат, исчезли. Раздался грохот барабанов, и гренаде-
ры, предводимые Мюратом, беглым шагом вошли во дворец.
Согласно показаниям очевидцев, пока грохот барабанов быстро прибли-
жался к залу заседаний, среди депутатов раздавались голоса, предлагавшие
сопротивляться и умереть на месте. Двери распахнулись, гренадеры с
ружьями наперевес вторглись в зал; продолжая двигаться по залу беглым
шагом, но в разных направлениях, они быстро очистили помещение. Неумол-
каемый барабанный бой заглушал все, депутаты ударились в повальное
бегство. Они бежали через двери, многие распахнули или разбили окна и
выпрыгнули во двор. Вся сцена продолжалась от трех до пяти минут. Не ве-
дено было ни убивать депутатов, ни арестовывать. Выбежавшие в двери и
спасшиеся через окна члены Совета пятисот оказались среди войск, со всех
сторон подходивших к дворцу. На секунду заглушивший барабаны громовой
голос Мюрата, скомандовавшего своим гренадерам: "Вышвырните-ка мне всю
эту публику вон!" (Foutez-moi tout се monde dehors!), звучал в их ушах
не только в эти первые минуты, но не был забыт многими из них, как мы
знаем из воспоминаний, всю их жизнь.
Бонапарту пришла в голову еще одна мысль, может быть, подсказанная
ему его братом Люсьеном. Солдатам вдруг ведено было наскоро изловить
нескольких разбежавшихся депутатов и привести их во дворец, после чего
решено было составить из пойманных таким путем лиц "заседание Совета пя-
тисот" и приказать им вотировать декрет о консульстве. Несколько перепу-
ганных, промокших и продрогших депутатов были захвачены кто на дороге,
кто на постоялом дворе, приведены во дворец, и тут они сейчас же сделали
все, что от них требовалось, а затем уже были окончательно отпущены с
миром, вотировав, кстати, и собственный свой роспуск.
Вечером в одной из слабо освещенных зал дворца Сен-Клу Совет старей-
шин тоже издал без прений декрет, которым вся власть над республикой пе-
редавалась трем лицам, названным консулами. На эти должности были назна-
чены Бонапарт, Сийес и Роже-Дюко, ибо стать единоличным владыкой фор-
мально Бонапарт в этот момент считал еще нецелесообразным, но что факти-
чески его консульство будет самой полной диктатурой, он уже предрешил.
Он знал также, что два его товарища ни малейшей роли играть не будут и
что разница между ними лишь та, что немудрящий Роже-Дюко уже сейчас
убежден в этом, а глубокомысленный Сийес еще пока этого не подозревает,
но скоро убедится.
Франция была у ног Бонапарта. В два часа ночи три новых консула при-
несли присягу в верности республике. Поздно ночью Бонапарт уехал из
Сен-Клу. С ним в коляске ехал Бурьен. Бонапарт был угрюм и до самого Па-
рижа не проронил почти ни одного слова.
Глава V ПЕРВЫЕ ШАГИ ДИКТАТОРА 1799-1800 гг.
С того момента, когда вечером 19 брюмера в Сен-Клу Мюрат рапортовал
Наполеону, что зал Совета пятисот очищен и все обстоит благополучно, ге-
нерал Бонапарт превратился на 15 лет в ничем не ограниченного повелителя
французского народа. То обстоятельство, что первые пять лет этого перио-
да Наполеон называл себя первым консулом, а последние десять лет - импе-
ратором и что соответственно Франция сначала называлась республикой, а
потом империей, ничего по сути дела не меняло ни в классовой основе но-
вого режима, ни в природе военной диктатуры Наполеона. Это устанавлива-
лась диктатура контрреволюционной буржуазии, той буржуазии, которая в
погоне за наживой привела Францию на край гибели, поняла это, растеря-
лась и, "изверившись в своих собственных политических способностях",
пришла к единственному выводу, что только задушив революционный демокра-
тизм, только под покровительством крепкой, пусть тиранической, пусть да-
же в лице этого страшного вояки Бонапарта, но только твердой и нерушимой
власти буржуазное общество может беспрепятственно развиваться, обеспечив
свободное движение частного капитала.
Бонапарт усвоил эти основы будущего государства. На утверждение этих
основ он направил всю силу своего таланта и в первую очередь и главным
образом полностью использовал все открывшиеся перед ним возможности,
чтобы сделаться единодержавным властителем этого нового государства. Он
уничтожал, создавал, изменял государственные учреждения, но их смысл и
их цель оставались совершенно неизменными: они должны были превратить
государственный аппарат в орудие, осуществлявшее единую верховную волю.
Но если конечной целью Наполеона во всех его политических предприяти-
ях было установление и укрепление полного своего владычества, то
средства к достижению этой цели он применял самые разнообразные, и к
числу этих средств относились также дипломатия, умение идти до поры до
времени на компромиссы, заключать перемирия, способность к выжиданию и к
терпению. С годами он эту способность стал утрачивать, но в первые годы
его правления она была налицо.
"Я бываю то лисой, то львом. Весь секрет управления заключается в
том, чтобы знать, когда следует быть тем или другим",- говорил Наполеон.
Аппарат централизованной государственной власти, как нельзя более
приспособленный к неограниченной монархии, был создан при Наполеоне
именно в годы Консульства. И от этого аппарата не хотело не только отка-
заться, но не решалось даже его видоизменить ни одно из правительств,
сменявшихся во Франции от Наполеона до настоящего времени, за исключени-
ем Парижской Коммуны.
Не только административные реформы первого консула всегда приводили
