к делу не имели - Наполеон и этим покушением тоже воспользовался для но-
вых страшных гонений против якобинцев.
Тот, кто хочет вникнуть в натуру Наполеона и понять движущие силы его
психологии, никогда не должен обманываться слащавыми попытками, столь
обильными в необъятной литературе о Наполеоне,попытками представить его
в самом деле каким-то "полуреволюционером", тем, чем его часто называли
сначала враги, а потом хвалители в первой половине XIX в.,- "Робеспьером
на коне". Никогда он этим не был. Деспот по натуре, прирожденный само-
держец, считаясь с условиями, он еще мог терпеть первое время по нужде
существование некоторых чисто внешних пережитков буржуазной республики.
Но как только стало возможным, он вымел прочь все, что оставалось от
республики, и круто повернул к окончательному обращению Франции в воен-
ную деспотию и к превращению Европы в конгломерат рабски подчиняющихся
этой военной деспотии вассальных царств, колоний и полуколоний. Якобин-
цам и особенно ненавистной Наполеону якобинской идеологии с ее грезами о
"братских республиках" и о равенстве и свободе - в наполеоновской абсо-
лютной монархии места не было. Энгельс правильно отметил хронологическую
дату ("австрийский брак"), после которой эта новая самодержавная империя
Наполеона стала быстро принимать и все внешние черты стародавних, тради-
ционных монархий. Конечно, и новая и старая тирании одинаково были без-
надежно непримиримыми не только с героической якобинской традицией, но
даже с самыми робкими и скромными воспоминаниями о буржуазной республи-
ке.
Жестокая, вне всяких установленных, "законных" рамок, абсолютно про-
извольная расправа с якобинцами - одна из самых характерных черт наполе-
оновского правления. Вопреки воззрениям Наполеона, Фуше непосредственно
после 18 брюмера, как сказано выше, полагал, что якобинцы не так опасны
в данный момент, как роялисты, желающие восстановления Бурбонов.
Нужно сказать, что в данном случае Фуше обнаружил большую полицейскую
проницательность, чем его господин. Дело в том, что претендент на прес-
тол граф Прованский, его брат Карл и почти вся верхушка эмиграции были
после брюмерского переворота убеждены, что самая удача этого переворота,
водворение диктатуры, показывает, что назрел момент для восстановления
монархии. А если так, то неужели Франция не предпочтет старую, истори-
ческую династию, а подчинится какому-то корсиканскому выходцу? Революция
после десятилетних неистовств убита наповал 18и19 брюмера. Теперь оста-
ется, чтобы та самая рука, которая нанесла Директории в ноябре 1799 г.
во дворце Сен-Клу смертельный удар, а в июне 1800 г. разгромила австрий-
цев при Маренго, посадила бы на французский прародительский престол
христианнейшего короля Людовика XVIII (он же временно граф Прованский).
Сам ли граф Прованский решился на курьезную выходку (еще задолго до Ма-
ренго, через три с половиной месяца после брюмерского переворота), или
его брат, крайне экономно наделенный от природы умственными качествами,
дал ему совет, но Людовик обратился из Митавы, где тогда проживал, к
первому консулу с письмом, в котором просил Бонапарта восстановить ди-
настию Бурбонов. А за это Бонапарт пусть требует и для себя и для друзей
каких угодно наград - все получит! И, кроме наград, еще получит "благос-
ловения будущих поколений". Бонапарт ничего не ответил. К нему и к жене
его Жозефине стали подсылать с новыми поручениями, предложениями,
письмами.
Летом 1800 г., после Маренго, когда действительно казалось, что воля
Бонапарта может сделать с Францией все, что ему заблагорассудится, Людо-
вик снова обратился к нему с той же просьбой. Тогда Бонапарт в первый и
последний раз ответил претенденту следующее: "Я получил ваше письмо.
Благодарю вас за любезности, которые вы мне говорите. Вы не должны же-
лать своего возвращения во Францию: вам пришлось бы пройти через сто ты-
сяч трупов. Пожертвуйте вашими интересами покою и счастью Франции: исто-
рия это вам зачтет".
Когда эмиграция удостоверилась, что Бонапарт не из тех, над кем
царствуют, а из тех, кто сам над другими царствует, когда получен был
его прямой отказ, решено было его убить.
Почти тогда же эта мысль возникла и в якобинских кругах. Но здесь де-
ло кончилось, как уже сказано, удавшейся провокацией Фуше. Зная о гото-
вящемся покушении через своих агентов и точно осведомившись, что оно
должно произойти в опере 10 октября 1800 г. вечером, Фуше арестовал за-
говорщиков (Черакки, Арена, Демервиля, Топино-Лебрена), когда они, воо-
руженные, уже приблизились к ложе первого консула. Утверждали потом, что
сам же Фуше и снабдил их оружием. Заговорщики были казнены, а влияние
Фуше усилилось. Его провокаторы развивали необычайно энергичную дея-
тельность, стараясь проникнуть всюду - от светских салонов до самых бед-
ных харчевен и трактиров.
3 нивоза (24 декабря 1800 г.), когда первый консул проезжал вечером,
направляясь в оперу, по улице Сен-Ни-Кэз, близ его кареты раздался
страшный взрыв. Карета Бонапарта проехала мимо "адской машины" всего се-
кунд за десять до взрыва. Мостовая покрылась трупами и ранеными, полу-
разрушенная карета благополучно домчала первого консула до здания оперы.
Он вошел в ложу с виду совершенно спокойный, так что публика в театре
только через некоторое время узнала о происшедшем. Начавшееся немедленно
следствие на первых порах ничего не выяснило, никто не был арестован на
месте покушения. Бонапарт был убежден, что и на этот раз дело организо-
вано якобинцами. Он обвинял Фуше в том, что тот слишком занят роялистами
и не обращает достаточно внимания на якобинцев. Он решил покончить с оп-
позицией слева. Велено было составить список из 130 имен вождей якобин-
цев или принимаемых за таковых. Они были арестованы и подверглись в
большинстве своем ссылке в Гвиану и на Сэйшельские острова, откуда редко
кто возвращался. Префекты в провинции начали, сверх того, жесточайшую
травлю против всех, кто за годы революции обнаружил словом или делом
симпатию к решительной борьбе против реакции. Теперь уцелевшие реакцио-
неры стали сводить с ними счеты. Из этого первого списка, составленного
Фуше, некоторые попали не просто в ссылку, а в каторжные тюрьмы без суда
и следствия, и не были освобождены, даже когда истина выяснилась. А вы-
яснил ее тот же Фуше, и как раз почти в те же дни, когда отправлял яко-
бинцев на каторгу и в ссылку. Уж он-то раньше всех узнал, что якобинцы в
данном случае абсолютно ни при чем; ссылал же он их исключительно для
того, чтобы угодить раздраженному Бонапарту.
Ровно через две недели после покушения и в разгар террора против яко-
бинцев был задержан некто Карбон, а спустя некоторое время Сен-Режан,
затем Бурмон и несколько десятков роялистов, проживавших в Париже ле-
гально и нелегально. Карбон и Сен-Режан, непосредственные виновники по-
кушения, сознались. Все было организовано исключительно роялистами с
целью убить Бонапарта и произвести реставрацию Бурбонов. Это не помешало
оставить в силе принятые против якобинцев меры, но решено было не поща-
дить и роялистов. Бонапарт решил, таким образом, из одного покушения
извлечь двойную политическую пользу. Когда потом ему сказали, что Фуше
был убежден в полной невиновности ссылаемых якобинцев, Бонапарт ответил:
"В самом деле? Фуше! Вот он всегда такой! Впрочем, это не важно. Теперь
я от них (якобинцев) избавлен". Роялисты, непосредственно участвовавшие
в покушении, были казнены, многие сосланы подобно якобинцам.
Но все-таки гнев Бонапарта против роялистов не был в тот момент так
жесток, как можно было бы ожидать, судя по расправе с совсем неповинными
в "адской машине" якобинцами. И тут дело вовсе не только в психологичес-
ком наблюдении, которое сделали над Наполеоном его приближенные, дело
было не только в том, что он уже истощил на якобинцев весь свой гнев за
эти первые недели после покушения, а на роялистов его уже не хватило,На-
полеон очень хорошо умел быть жестоким, когда находил это нужным, оста-
ваясь вполне холодным и спокойным. Дело было не в этом, а в том, что он
задался целью оторвать от Бурбонов те элементы среди роялистов, интересы
которых были вполне примиримы с новым порядком вещей во Франции. Другими
словами, те роялисты, которые признают законность его, Наполеона, влас-
ти, подчинятся ей безропотно, будут приняты им с готовностью, и прежние
грехи могут быть им прощены, а с непримиримыми, непременно желающими
восстановить Бурбонов и старый строй,- беспощадная борьба.
Еще до Маренго первый консул приказал Фуше составить списки тех эмиг-
рантов, которым можно дозволить вернуться во Францию, и, несмотря на
адскую машину на улице Сен-Никэз, эти списки продолжали составляться. По
первоначальным спискам эмигрантов насчитывали около 100 тысяч человек, и
из них около 52 тысяч вернулось уже согласно постановлению от 1 ван-
демьера (20 октября 1800 г.). По дальнейшим спискам эмигрантов было вы-
явлено почти в полтора раза больше, чем раньше предполагалось. Из 145
тысяч эмигрантов около 141 тысячи получило право въезда во Францию; по
приезде они поступали под надзор полиции. Только 3373 эмигрантам въезд
по-прежнему был воспрещен. Но этим он не ограничился: в мае 1802 г. был
издан сенатус-консульт, по которому всякий эмигрант, принесший присягу в
верности новому государственному строю, получал право въезда во Францию.
Масса эмигрантов, бедствовавших за границей, использовала этот закон и
вернулась во Францию.
Покушения на некоторое время прекратились. Бонапарт с удвоенной энер-
гией взялся за дипломатические дела.
Никогда ни до, ни после этого периода он не желал до такой степени
скорого замирения с коалицией. Это ему было нужно и для поправления фи-
нансов, и ввиду явной жажды скорейшего мира со стороны большинства фран-
цузского населения, и, конечно, чтобы иметь передышку для довершения на-
чатых и осуществления намеченных государственных реформ.
По дипломатической части он выбрал себе в помощники нужного человека
не менее удачно, чем по части политического сыска, потому что если Фуше
оказался мастером в деле провокации и шпионажа, то князь Талейран пока-
зал себя виртуозом дипломатического искусства. Но была и разница в поло-
жении самого первого консула в том и другом случае: Наполеон пользовался
Фуше и его аппаратом, но считал и называл их всех подлецами; не доверяя
Фуше, он держал еще свою особую полицию для наблюдения за самим Фуше,
но, конечно, на этом поприще, в этом состязании победить своего министра
он не мог. Тут с Фуше никакие Наполеоны, никакие Александры Македонские
не могли бы справиться. Он мигом распознавал наблюдавших за ним (прис-
тавленных Наполеоном людей). В области полиции Наполеон нуждался в Фуше
и в специальных его талантах, потому что в данном вопросе не мог даже и
отдаленно равняться со своим министром, и считался с этим. Напротив, в
дипломатическом искусстве Наполеон не только не уступал Талейрану, но
кое в чем превосходил его, и хотя тот был высокоталантливым министром
иностранных дел, но все-таки руководящие мысли давал Талейрану он сам,
все важные мирные переговоры вел он сам, а Талейран подавал лишь советы,
оформлял дипломатические ноты и вырабатывал тактические приемы, необхо-
димые для достижения намеченного.
Одним из самых крупных дипломатических достижений Наполеона является,
бесспорно, полный переворот, произведенный им в русской политике. Он дал
знать императору Павлу, с которым Франция официально была в войне, что
желает вернуть в Россию немедленно всех русских пленных, оставшихся пос-
ле разгрома корпуса Корсакова осенью 1799 г. И притом он не требовал да-
же обмена пленными (впрочем, пленных французов в России почти не было в
то время). Уже это привело Павла в восхищение, и он для окончания дела о
