жуазия Парижа и Лиона, а также и промышленники, производящие предметы
роскоши, завалены блестящими коммерческими предложениями и заказами из
Англии, как оживилась в первые же месяцы после Амьенского мира торговля
от приезда 15 тысяч богатых туристов из Англии; знал он также, что вмес-
те с тем сам-то он и сейчас, в мирное время, имеет возможность не пус-
кать английские товары во Францию, и поэтому война с Англией с точки
зрения интересов французских промышленников непосредственно ничего ново-
го в этом смысле не даст. Правда, при войне запретительную систему можно
было бы обострить, усилить и расширить на новые страны, на что очень на-
деялся Наполеон. Но все же он колебался.
Знаменитая сцена гнева на аудиенции английского посла в Тюильри,
окончательно толкнувшая обе державы к войне, была разыграна Наполеоном в
качестве последней пробы, последней попытки устрашения.
Тут следует кстати сказать несколько слов об этой характерной особен-
ности Наполеона, так часто и столь многих сбивавшей с толку. Бесспорно,
что эта надменная, сумрачная, быстро раздражающаяся, почти всех на свете
презирающая натура была склонна к порывам бешеного гнева. Следует заме-
тить, что вообще Наполеон великолепно владел собой. Он даже указывал
знаменитому трагическому актеру Тальма, у которого он сам многому нау-
чился и за это к нему благоволил, на всю неестественность того, что тра-
гики проделывают на театральной сцене, когда хотят изобразить сильные
чувства: "Тальма, вы приходите иногда во дворец ко мне утром. Вы тут ви-
дите принцесс, потерявших возлюбленного, государей, которые потеряли
свои государства, бывших королей, у которых война отняла их высокий сан,
видных генералов, которые надеются получить корону или выпрашивают себе
корону. Вокруг меня обманутое честолюбие, пылкое соперничество, вокруг
меня катастрофы, скорбь, скрытая в глубине сердца, горе, которое проры-
вается наружу. Конечно, все это трагедия; мой дворец полон трагедий, и я
сам, конечно, наиболее трагическое лицо нашего времени. Что же, разве мы
поднимаем руки кверху? Разве мы изучаем наши жесты? Принимаем позы? На-
пускаем на себя вид величия? Разве мы испускаем крики? Нет, не правда
ли? Мы говорим естественно, как говорит каждый, когда он одушевлен инте-
ресом или страстью. Так делали и те лица, которые до меня занимали миро-
вую сцену и тоже играли трагедии на троне. Вот примеры, над которыми
стоит подумать".
Наполеон владел собой почти всегда. Только с единственной страстью -
с гневом - он не всегда умел справиться. Эти порывы были резки и ужасны
для окружающих. Во время припадков гнева он бывал поистине страшен даже
для самых твердых и мужественных. Но вместе с тем Наполеону случалось
иногда с определенными целями и на основании зрело обдуманных соображе-
ний (и совершенно независимо от природной, настоящей вспыльчивости) ра-
зыгрывать искусственные сцены ярости, причем он проделывал это с таким
высоким театральным талантом, с такой поразительно тонкой симуляцией,
что только очень уж хорошо знавшие его зрители могли догадаться об этом
комедиантстве, да и то не всегда, часто и они ошибались.
Назначенный английским послом во Франции Уитворт с самого начала не
верил в возможность сохранения мира с Бонапартом, и не потому даже, что
Франция уже слишком много выиграла по Амьенскому миру, но потому, что
после Амьенского мира первый консул стал распоряжаться в сопредельной
Европе так, как если бы она уже была в его ведении. Осенью 1802 г., нап-
ример, он объявил Швейцарии, что желает ввести в ней новое государствен-
ное устройство и посадить правительство, "дружественное Франции". Объяс-
нял он свое желание, указывая швейцарцам на их географическое положение
- между Францией и Италией, которая подвластна Франции, а подкрепил свои
географические соображения посылкой на границу Швейцарии генерала Нея с
30 тысячами солдат. Швейцария смирилась и стала беспрекословно покорной
страной. Почти одновременно Наполеон формально и окончательно объявил
королевство Пьемонт присоединенным к Франции. Западногерманские мелкие
государи и князья, лишившись после Люневильского мира 1801 г. надежды на
Австрию, трепетали перед Наполеоном, а обращался он с ними, в самом пол-
ном и точном смысле слова, как со своими лакеями. Наконец и Голландия
была прочно в его руках, было ясно, что она уже не вырвется и не освобо-
дится от него.
Примириться со всем этим Англия не хотела и не могла. В первой же
большой аудиенции, 18 февраля 1803 г.. Наполеон разыграл сцену раздраже-
ния и угроз. Он говорил о своем могуществе, о том, что если Англия осме-
лится начать войну, то это будет войной "на истребление", что напрасно
Англия надеется на союзников, что Австрия как великая держава "не су-
ществует больше". Он говорил таким тоном и так кричал, что Уитворт писал
своему начальнику, министру иностранных дел лорду Гоуксбери: "Мне каза-
лось, что я слышу скорее какого-то драгунского капитана, а не главу од-
ного из могущественнейших государств Европы". Идея запугать Англию и
этим предотвратить войну, продолжая притом хозяйничать в Европе, упорно
владела Наполеоном. Но тут коса нашла на камень. Английская буржуазия и
аристократия, во многом уже тогда резко расходившиеся, были согласны в
одном: не допустить подчинения Европы диктатору Наполеону. Он грозил,
что призовет полумиллионную армию. В ответ на его угрозу английское пра-
вительство усилило снабжение флота и стало делать обширные военные при-
готовления.
13 марта разыгралась новая и последняя сцена. "Итак, вы хотите вой-
ны... Вы хотите воевать еще 15 лет, и вы меня заставите это сделать". Он
требовал возвращения Мальты, которую англичане захватили еще до Амьенс-
кого мира и обязались возвратить, но не торопились это исполнить, ссыла-
ясь на противоречащие миру действия Бонапарта. "Англичане хотят вой-
ны,очень громко провозгласил он,- но если они первые обнажат шпагу, то
пусть знают, что я последний вложу шпагу в ножны... Если вы хотите воо-
ружаться, я тоже буду вооружаться; если вы хотите драться, я тоже буду
драться. Вы, может быть, убьете Францию, но запугать ее вы не можете...
Горе тем, кто не выполняет условий!.. Мальта или война!" - с гневом зак-
ричал он и вышел из зала, где происходил прием послов и сановников.
В начале мая 1803 г. Уитворт выехал из Парижа, и началась война Напо-
леона с Англией, уже не прекращавшаяся до самого конца его царствования.
В Англии знали, что война будет трудной и опасной. Почти тотчас же
после ее начала во главе британского правительства фактически снова стал
Вильям Питт, бывший не у дел с 1801 г., ушедший, когда английским правя-
щим классам - аристократии и буржуазии - показалось возможным и необхо-
димым начать мирные переговоры с Бонапартом.
Теперь, в 1803 г., час Вильяма Питта снова пришел. Человек, девять
лет воевавший с Французской революцией, должен был отныне взять на свою
ответственность несравненно более грозную войну с Наполеоном. И, однако,
Вильям Питт полагал, что если воевать с Наполеоном будет труднее, чем с
революционными правительствами минувшей эпохи, то эта новая война не
возбуждает таких политических беспокойств внутри страны, какие возбужда-
ла прежняя война с революционной Францией. Конечно, Франция в 1803 г.
была гораздо больше по своей территории, гораздо богаче и обладала го-
раздо лучше организованной армией, чем прежде; во главе ее стоял талант-
ливый организатор и великий полководец; но, с другой стороны, исчез тот
"революционный яд", который уже так явно стал заражать даже флот его
британского величества, не говоря уже о рабочем населении промышленных и
каменноугольных центров. Вильям Питт очень хорошо помнил матросские бун-
ты 1797 г. Теперь во Франции царствовал деспот, жестоко расправлявшийся
с якобинцами и истребивший всякие следы политической свободы. Все это
было так. Но очень уже тревожными были первые полтора года завязавшегося
поединка, когда Англия и наполеоновская Франция стояли друг против друга
один на один.
Английская торговая и промышленная буржуазия, с восторгом приветство-
вавшая Амьенский мир, как было сказано, уже через несколько месяцев убе-
дилась в том, что Бонапарт ни за что торгового договора с Англией не
заключит и английских товаров ни во Францию, ни в зависимые от него
страны Европы не допустит. Что касается аристократии, то она совершенно
сознательно шла с готовностью на войну, потому что без войны требования
решительной избирательной реформы в пользу буржуазии пришлось бы удов-
летворить или выдержать долгую и опаснейшую внутреннюю борьбу. Это -
факт, доказуемый документально и неопровержимо. И помимо всего, грозный
призрак рабочего движения одинаково тревожил умы этих обоих, готовых к
упорному единоборству классов.
Вильям Питт решил пойти на что угодно, лишь бы предотвратить высадку
Наполеона на берегах Англии.
Наполеон прежде всего занял весь Ганновер, большое немецкое владение,
принадлежавшее английскому королю, бывшему одновременно и ганноверским
курфюрстом. Затем он приказал занять ряд пунктов в южной Италии, где еще
не было французский войск. Он приказал Голландии и Испании выставить
флот и войска на помощь французам. Сейчас же был отдан приказ конфиско-
вать во всех подвластных землях английские товары, арестовать всех анг-
личан, которые окажутся во Франции, и держать их вплоть до заключения
мира с Англией. Наконец, он приступил к устройству грандиозного лагеря в
Булони, на Ла-Манше, напротив английского берега. Там должна была соб-
раться огромная армия, которая предназначалась для высадки в Англии.
"Мне нужно только три дня туманной погоды - и я буду господином Лондона,
парламента, Английского банка",- сказал он в июне 1803 г., через месяц
после начала войны. Булонский лагерь организовывался в 1803 г. очень ак-
тивно, еще активнее в 1804 г. Кипучая работа началась во всех французс-
ких портах, на всех верфях. "Три туманных дня" могли дать возможность
французскому флоту ускользнуть от английских эскадр и высадить армию на
английском берегу, а тогда Наполеон сломил бы все препятствия, прошел бы
от места высадки до Лондона и вошел бы в столицу. Так полагал сам Напо-
леон, и так думали очень многие в Англии.
Впоследствии многие англичане, пережившие эту эпоху, говорили, что
еще в первые месяцы после начала войны в Англии старались осмеять планы
Бонапарта о десанте. Но с конца 1803 г. и особенно в 1804 г. англичанам
уже было не до смеха. Англия не переживала такой тревоги со времени,
когда ждали прихода испанской непобедимой армады в 1588 г. Объезжая пор-
ты и прибрежные города северо-западной Франции, Наполеон торопил работы
и в воззваниях рисовал перед населением торговых центров лучезарные кар-
тины будущей победы над вечным историческим конкурентом. Английское пра-
вительство получало самые тревожные известия о грандиозном размахе при-
готовлений Наполеона. Необходимо было предпринять очень решительные ме-
ры. Человек, который мог в 1798 г. ускользнуть с большой эскадрой и
большой армией от английского флота, гонявшегося за ним по всему Среди-
земному морю, и благополучно высадить десант в Египте, да еще по дороге
завоевать Мальту,- такой человек в самом деле может воспользоваться ту-
манами, которых на Средиземном море бывает так мало, а на Ла-Манше так
много, да и потребное время тут измеряется не месяцами, а скорее часами
или немногими сутками. Что было делать?
Выходов было два. Первый заключался в том, чтобы, не щадя никаких де-
нежных затрат, быстро подготовить и поставить на ноги коалицию европейс-
ких держав, которая ударила бы на Наполеона с востока и предотвратила бы
этим его нашествие на Англию. Но Австрия, разбитая Бонапартом и так мно-
