го потерявшая по Люневильскому миру, еще не оправилась вполне, хотела
воевать, но не решалась. Пруссия колебалась, Россия сомневалась. Перего-
воры велись, Питт не терял надежды на сформирование коалиции, но это
средство было хоть и надежное, но медленное: оно могло опоздать.
Оставалась другая мера. Вильям Питт и Гоуксбери уже давно знали, что
фанатический вождь шуанов и бретонских повстанцев, Жорж Кадудаль, бывает
в Лондоне, где сносится с Карлом Артуа, братом претендента на королевс-
кий престол Людовика, графа Прованского, и что вообще французские эмиг-
ранты что-то затевают. Вскоре для английского правительства не было в
общих чертах тайной, что именно затевают эти приютившиеся в Лондоне роя-
листы. Убедившись в полном поражении вандейского мятежа и в невозможнос-
ти низвергнуть Бонапарта открытым восстанием, они решили его убить, т.
е. повторить ту попытку, которая случайно им не удалась в 1800 г. при
взрыве адской машины.
Неожиданные перспективы открылись перед Вильямом Питтом. Английское
правительство хотело повести это дело очень деликатно. Самое бы лучшее,
если б можно было устроить, как в 1801 г. с Павлом Петровичем, собирав-
шимся в Индию: т. е. по мере сил, исподтишка помогая делу, иметь затем
формальную возможность корректно выразить соответствующее соболезнова-
ние, как в свое время была выражена скорбь по поводу "апоплексического
удара", постигшего русского царя в его спальне, когда русский посол Во-
ронцов официально известил англичан об этом печальном медицинском слу-
чае. Но организовать теперь, в 1804 г., новый апоплексический удар в Тю-
ильри было труднее и сложнее, чем тогда, в 1801 г., в Михайловском замке
в Петербурге. При дворе Наполеона не было ни раздраженного гвардейского
офицерства, ни графа Палена, ни Беннигсена, ни Платона Зубова, одного из
непосредственных авторов "апоплексического удара". Да и разговаривать на
этот раз пришлось бы не с изящной светской дамой Ольгой Александровной
Жеребцовой, сестрой Платона Зубова, через которую тогда в Петербурге
английский посол Уитворт проявлял свои попечения о здоровье Павла I, а
необходимо было объясняться со взлохмаченным бретонским крестьянином,
который не понимал ни тонких намеков, ни приема умолчаний и не мог взять
в толк, что допускается лишь "похищение" первого консула. Словом, Каду-
даль не очень понимал, как это можно "похитить" главу государства в его
столице. Он вообще был чужд всех этих изящных разговорных тонкостей и не
умел своими громадными ножищами в высоких охотничьих сапогах лавировать
достаточно ловко по вылощенному паркету дипломатических лондонских каби-
нетов и приемных. В этих переговорах выражение "похитить Бонапарта" иг-
рало ту же деликатную роль, как фраза "предложить императору Павлу от-
речься" в совещании графа Палена с Александром накануне 12 марта 1801 г.
"От слова не станется",- Вильям Питт младший, не зная русского языка,
всю свою жизнь руководствовался этой наиболее дипломатической из всех
возможных русских поговорок.
Заговор был обдуман и созрел в Лондоне. Жорж Кадудаль должен был уст-
ранить первого консула, т. е. внезапно напасть на него в сопровождении
нескольких вооруженных людей, когда он будет кататься верхом один около
своего загородного дворца в Мальмезоне, увезти его и убить.
Жорж Кадудаль был фанатик в самом полном значении этого слова. Он де-
сятки раз рисковал своей жизнью в Вандее, бывал в самых невероятных пе-
ределках и теперь без колебаний и без трепета шел убивать Бонапарта, в
котором видел победоносное выражение ненавистной ему революции, узурпа-
тора, мешающего законному королю, Людовику Бурбону, сесть на престол.
В одну темную августовскую ночь 1803 г. Жорж Кадудаль и его товарищи
были высажены английским кораблем на берегу Нормандии и тотчас же напра-
вились в Париж. Были люди, были в изобилии деньги, были связи в столице,
тайные адреса и явки, безопасные убежища. На нужно было войти в сношения
с тем человеком, который непосредственно, в первый момент, должен был
после Бонапарта захватить власть в свои руки и организовать приглашение
Бурбонов на прародительский престол. Такого человека роялисты наметили в
лице генерала Моро, а посредником в сношениях между Моро и Жоржем Каду-
далем стал другой генерал - Пишегрю, который был сослан после 18 фрюкти-
дора в Гвиану и сумел бежать оттуда, а теперь, в 1803 г., проживал неле-
гально в Париже. Пишегрю, уличенному изменнику, беглому ссыльному, те-
рять было нечего. Но генерал Моро был человеком совсем другого типа и
другого положения. Моро был одним из талантливейших генералов французс-
кой армии, честолюбец, но честолюбец нерешительный. Он ненавидел Бона-
парта уже давно и именно за 18 брюмера, когда Бонапарт решился на то, на
что сам он не решился. Он был с тех пор в молчаливой оппозиции. Некото-
рые якобинцы считали, что он - убежденный республиканец, знавшие его
лично роялисты убеждены были, что он из одной ненависти к первому консу-
лу согласится им помочь.
Ненависть к Бонапарту была господствующей страстью Моро, но ничто не
давало права предполагать, что он хотел посадить на престол Бурбонов.
Так или иначе, уже то, что он узнал о заговоре и не донес, компрометиро-
вало его. Пишегрю, бывший в постоянных сношениях с агентами английского
правительства, уверил и англичан и роялистов, что Моро согласен со-
действовать. Но Моро отказался говорить с Кадудалем, а самому Пишегрю
определенно заявил, что согласен действовать против Бонапарта, но не же-
лает служить Бурбонам. Пока шли эти переговоры и совещания, наполеоновс-
кая полиция выслеживала и доносила ежедневно первому консулу о том, что
она успевала открыть.
15 февраля 1804 г. генерал Моро был арестован у себя на квартире, а
спустя восемь дней ночью был арестован и Пишегрю, выданный полиции за
300 тысяч франков лучшим его другом, хозяином конспиративной квартиры.
Допросы следовали за допросами, но Пишегрю отказывался что-либо сооб-
щить. К Моро приходили от имени Бонапарта, обещая прощение и свободу,
если он признается, что виделся с Кадудалем. Моро отказался. Через 40
дней после своего ареста Пишегрю был найден в своей камере удавленный
собственным галстуком. С тех пор слухи о том, что это было не самоу-
бийство, а убийство, совершенное по приказу высшей власти, не прекраща-
лись. Наполеон впоследствии презрительно опровергал их, говоря: "У меня
был суд, который осудил бы Пишегрю, и взвод солдат, который расстрелял
бы его. Я никогда не делаю бесполезных вещей". Но эти слухи находили
почву особенно потому, что за несколько дней до таинственной смерти Пи-
шегрю произошло потрясшее высшие круги Франции и Европы совершенно нео-
жиданное событие, расстрел члена династии Бурбонов, герцога Энгиенского.
С самого ареста Моро и Пишегрю и после ряда других арестов, связанных
с заговором, Наполеон был в состоянии почти постоянной ярости. Рука анг-
личан была для него очевидна; не менее ясна была и руководящая роль Бур-
бонов. Он уже знал, что англичане перевезли и высадили в конце лета 1803
г. Жоржа Кадудаля во Франции, что он приехал с английскими деньгами и с
инструкциями Карла Артуа, что он в Париже и каждый день может произвести
покушение один или с целой группой товарищей. В гневе Наполеон сказал
однажды, что напрасно Бурбоны думают, что он не может им лично воздать
по заслугам за эти попытки его убить. Этот возглас услышал Талейран и,
чтобы выслужиться и вместе с тем чтобы безопасно для себя лично отомс-
тить ненавидевшим его роялистам, сказал: "Бурбоны, очевидно, думают, что
ваша кровь не так драгоценна, как их собственная". Это привело Наполеона
в полное бешенство. Тут-то и было впервые .произнесено имя герцога Энги-
енского. Взбешенный Наполеон наскоро собрал совет из нескольких лиц, и
этот совет (в котором были Фуше и Талейран) решил арестовать герцога Эн-
гиенского. Было два затруднения: во-первых, герцог жил не во Франции, а
в Бадене, во-вторых, он решительно никак не был связан с открывавшимся
заговором. Но первое препятствие для Наполеона существенным не было: он
распоряжался уже тогда в западной и южной Германии, как у себя дома. А
второе препятствие тоже значения не имело, так как он уже наперед решил
судить герцога военным судом, который за доказательствами гнаться осо-
бенно не будет. Приказ был послан немедленно.
Герцог Энгиенский жил в г. Эттенгейме, в Бадене, не подозревая о
страшной грозе, собравшейся над его головой. В ночь с 14 на 15 марта
1804 г. отряд французской конной жандармерии вторгся на территорию Баде-
на, вошел в г. Эггенгейм, окружил дом, арестовал герцога Энгиенского и
увез его немедленно во Францию. Баденские министры были довольны, по-ви-
димому, уже тем, что и их самих не увезли вместе с герцогом, и никто из
баденских властей не подавал признаков жизни, пока происходила вся эта
операция. 20 марта герцог уже был привезен в Париж и заключен в Венсенс-
кий замок. Вечером 20 марта собрался в Венсенском замке военный суд.
Герцога Энгиенского обвинили в том, что он получал деньги от Англии и
воевал против Франции. В три часа ночи без четверти он был приговорен к
смертной казни. Он написал письмо Наполеону и просил передать это письмо
по адресу. Председатель военного суда Юлен (один из героев взятия Басти-
лии) хотел от имени суда написать Наполеону ходатайство о смягчении при-
говора, но генерал Савари, специально посланный из Тюильрийского дворца,
чтобы следить за процессом, вырвал у Юлена перо из рук и заявил: "Ваше
дело кончено, остальное уже мое дело". В три часа ночи герцог Энгиенский
был выведен в Венсенский ров и здесь расстрелян.
Когда Наполеон прочел последнее письмо к нему герцога Энгиенского,
написанное перед казнью, он сказал, что если бы прочел его раньше, то
помиловал бы осужденного. Он был очень мрачен и задумчив весь день, и с
ним не смели заговаривать. Он потом утверждал, что был совершенно прав,
казня герцога, что этого требовали государственные интересы, что Бурбо-
нам нужно было дать острастку.
За несколько дней до казни герцога был, наконец, арестован и Каду-
даль. При аресте на улице он оказал отчаянное сопротивление,убил и изу-
вечил несколько сыщиков. Он и все его товарищи были гильотинированы. Ге-
нерал Моро был изгнан из Франции.
Еще в марте, после расстрела герцога Энгиенского и когда еще только
готовился процесс Кадудаля, в Париже и затем в провинции возник и стал
держаться слух, что именно герцога Энгиенского Кадудаль и его товарищи
имели в виду пригласить на престол после того, как будет покончено с
первым консулом. Это было неверно, но этот слух сослужил большую службу
Бонапарту. Прямо, без обиняков, учреждения, изображавшие собой предста-
вительство народа и наполненные клевретами и исполнителями воли первого
консула,Трибунат, Законодательный корпус. Сенат,- заговорили о необходи-
мости раз навсегда покончить с таким положением, когда от жизни одного
человека зависит спокойствие и благо всего народа, когда все враги Фран-
ции могут строить свои надежды на покушениях. Вывод был ясен: пожизнен-
ное консульство следует превратить в наследственную монархию.
Таким образом, во Франции после Меровингов, царствовавших с V по VIII
в., после Каролингов, царствовавших с VIII по Х в., после Капетингов (с
их двумя нисходящими линиями - Валуа и Бурбонов), царствовавших с конца
Х в. до 1792 г., когда Людовик XVI ("Людовик Капет", как его называли
при революции) был низвергнут с престола,- после этих трех королевских
династий должна была воцариться "четвертая династия", династия Бонапар-
тов. Республика, существовавшая с 10 августа 1792 г., должна была снова
обратиться в монархию.
Эта новая династия Бонапартов не должна была, однако, носить коро-
левский титул подобно предыдущим династиям. Новый властитель пожелал
