арестовали! За что? За что? Этот вопрос -- за что? -- эхом
повторялся по стране, слетая с миллионов уст страдающих людей.
В то же самое время арестовали дядю моего Володи -- мужа
Клавдии Яковлевны. Василий Николаевич имел несчастье родиться
далеко до революции 17-го года. Имел несчастье получить военное
образование и стать офицером царской армии. Все это было давно
забыто, и Василий Николаевич мирно работал бухгалтером в ж.д.
депо. Вспомнили! Кому-то надо же было вспомнить офицерское
прошлое этого добродушного, веселого человека! И -- взяли,
навсегда взяли... Василия Николаевича я знала только по
рассказам Володи, но никогда не встречалась с ним. Супругу
Василия Николаевича, Клавдию Яковлевну, я знала очень хорошо.
Насколько тих и скромен был Василий Николаевич, настолько
громобойна была Клавдия Яковлевна. Учительствовать она уже
давно не могла из-за вульгарного обращения с детьми. Была она
также большим мастером устраивать скандалы и дебоши в
магазинах, на базаре, в уличных очередях. Ее, как правило,
всюду пропускали без очереди, т.к. Клавдия Яковлевна часто
появлялась с палкой и, осыпая очередь площадной бранью,
недвусмысленно размахивала по сторонам этой палкой.
Огненно-рыжая, всегда неопрятно одетая, с голосом грубым, не
женским, она производила впечатление гром-бабы, каковой и была
по сути. Ее боялись и не хотели с ней связываться все
поселковые обыватели. Сильная и наглая была Клавдия Яковлевна!
Впрочем, каких-либо подлых и грязных дел за нею не числилось.
Но если бы рядом с Клавдией Яковлевной поставить ее сестру
Марию Яковлевну, то получился бы контраст неба и земли, а может
быть, еще резче. Ибо Мария Яковлевна была воплощением монахини
-- с ее сухонькой фигуркой, с личиком, на котором карие глазки
почти всегда скрывались за полуопущенными веками, с голоском
тихим и ласковым, с какой-то как будто нарочитой
медлительностью в движениях. И эти женщины были -- сестры!
Что-то карикатурное было в обеих, только не добродушное, а
злое.
С уходом Марии Яковлевны от нас я решила, что все кончено!
Можно жить спокойно. И я снова ошиблась, беспокойство только
теперь и началось. Я продолжала работать, ездить на велосипеде,
что-то увязывать, согласовывать, доставать, урегулировать и пр.
Ко мне домой нередко заходила одна женщина с маленьким ребенком
на руках -- деревенская нищенка. Я никогда не пропускала случая
-- нагреть воды, взять ее девочку и выкупать в ванночке. Потом
я одевала на девочку вещички моего сына, кормила их хорошо, с
собой давала еду и отпускала. Кто-то сильно обидел эту
молоденькую женщину из деревни, почти неграмотную и достаточно
миловидную; кто-то использовал ее неопытность и бросил с
ребенком на руках. Я задумалась над ее судьбою и решила
радикально переделать всю ее жизнь, вырвать ее из деревни и
поставить на ноги, дать ей жилье и работу в поселке. Мысленно я
набросала план своих действий. Я посоветовалась с Володей, но
он только рукой махнул и коротко сказал: -- "Валяй, филантроп!"
-- План мой был довольно-таки рискованный, меня за эти мои
"художества" вполне могли выгнать с работы.
На моей несусветной работе, преисполненной сплошными
"неполадками", "недостатками", да еще угрозами, с одной
стороны, начальства, с другой -- жильцов, -- убеждали меня в
необходимости -- плюнуть на все и уйти. Но уйти просто так, не
сделав ни одного "настоящего дела" было не в моем характере. И
я начала действовать! Раньше всего я свою подзащитную взяла к
себе на работу -- воду греть в кубовой, оформила ее честь
честью. На моем участке стоял дом -- детские ясли. Попасть туда
любому ребенку было так же трудно, как и получить работяге
казенную квартиру. Я пообещала заведующей яслями срочно начать
у них ремонт печей, а она должна взять к себе сверх всякой
нормы еще одного ребенка. Заведующая немедленно согласилась, и
ребенок был водворен. Дальше -- комната -- едва ли не самый
трудный этап во всей операции. У меня была под замком одна
резервная комнатка -- 8 кв.м., на всякий случай. Не долго
думая, я оборудовала комнатку необходимым инвентарем, прописала
в ней свою подзащитную Паню с ребенком и никому ни гу-гу.
Только удвоила рвение на своей безнадежно-дурной работе. Через
некоторое время разразился скандал! Комнатка -- понадобилась.
Срочно! А комнатки-то и нету. Как так? Кто занял? Немедленно
выселить!
-- Не могу выселить.
-- Почему?
-- Потому что ее занимает женщина с ребенком. Женщина
работает, и они прописаны в этой комнате.
-- Кто прописал ее? Кто устроил все это?
-- Я -- устроила!
-- Ты?... Зачем?
-- Потому как в нашей стране победившего социализма нищих
не может быть, нет для них места!
-- О-о-о, идиотка!! Пиши заявление об увольнении!
-- (после паузы) Значит, в стране победившего социализма
нищие, по-вашему, должны быть? Я была о вас лучшего мнения,
начальник...
-- Пиши заявление. И чтобы духу твоего здесь не было!
-- Я не знаю, начальник, кто вы будете -- осел или
типичный прохвост, но заявление -- нате, оно давно уже
заготовлено.
На этом мы расстались. Тем более, что недели две тому
назад всему этому триумвирату -- начальнику, его заместителю и
главному инженеру -- нанесла весьма ощутимую неприятность. Шла
подписка на очередной заем. Средней руки начальство
(профсоюзники, парткабинетчики) из кожи лезли вон, вызывая
простых работяг на полутора и на двухмесячный оклад подписки.
Работяги же мялись, жались, но лезли в это ярмо. У меня в
голове созрела идейка кое-какая, и я попросила слово. В весьма
выдержанных, газетно-штампованных выражениях я поблагодарила
партию и правительство за оказанную народу честь -- подписаться
на очередной заем. Из любви к нашему родному другу и учителю
товарищу Сталину, я лично подписываюсь на три оклада! И вызываю
последовать моему примеру -- начальника Ж.К., его заместителя и
гл. инженера! -- Эти гуси-лебеди, скроив кисло-сладкие
физиономии, вынуждены были подписаться. Надо сказать, что,
кроме бухгалтерии, никогда никто не знал, на какую сумму
подписываются сами начальствующие -- хозяева нашей жизни.
Рассталась я с этой бестолковой работой. Я еще очень нужна
была своему сыну, мне нигде не нужно было работать. Мальчик рос
болезненным, у него начал развиваться рахит и большая
восприимчивость к простуде. Очень часто у него были вспышки
температуры -- начало воспаления легких, как говорили врачи. Но
стоило мне сделать мальчику горчичное обертывание, как высокая
температура падала и ребенок приходил в свою норму --
нерадостную для меня норму. Он очень плохо ел, был
иссиня-бледненький, когда спал -- глазки его никогда не
смыкались плотно. Врачи редкий месяц не посещали нас, но
посещали охотно: я давала за эти визиты немалые деньги. За
питанием для него -- за рисом и фруктами -- я постоянно ездила
в Москву... Каждый раз я вспоминала при этом наши поселковые
дивные сады! Мы выросли на этих своих фруктах, чего-чего только
в наших садах не было! Яблоки: антоновка -- всех сортов,
грушовка, карабовка, коричневый ранет-анисовка, китайка, лопух,
бабушкина, бель наливная... И куда все делось? Вырубили,
говорят. А зачем -- вырубили? Земля, говорят, под колхозные
посевы пошла...
Малыш мой был не только хилым и болезненным ребенком, он
плохо развивался. В три года он говорил так: --
Ма-щи-чан-бук-дать! Это он хотел порадовать меня и просил
кушать. Однажды сидит и распевает: -- убака-увава-сюня-я! Я
долго расшифровывала эти его убака-увава. С большим трудом
догадалась: "Широка, глубока, сильна"! слова песенки про Волгу,
очень модную тогда. Только я и догадывалась, что он хочет
сказать. Да вот еще бабушка, моя мама, очень преданно и всею
душой полюбила моего сына. А сестра Шура и брат Володя терпеть
малыша не могли! Очень часто о нем говорили -- "не наша порода"
и никогда не брали его на руки. Слава Богу, я имела свое жилье,
имела защитника-мужа и могла больше не встречаться со своими
родственниками! Сын и муж стали для меня моим дыханием, моей
жизнью.
А настоящие беспокойства только начались! Володя стал
приходить домой с лицом озабоченным и замкнутым. Я стала
спрашивать -- почему? Что с ним? Что произошло? Он только и
ответил: "Власов вызывает". -- Та-ак! Все ясно: Это действует
Мария Яковлевна! Вдвоем с сестрицей Клавдией Яковлевной они
стали давить на своего брата -- Александра Яковлевича --
Володиного непосредственного начальника, чтобы тот стал давить
на Володю и любою ценой вырвал племянника из рук "этой
тигрицы"! Александр Яковлевич пригласил на помощь парторга
Власова. Последний -- охотно согласился. Он стал вызывать
Володю: "С кем ты связался? У нее дядя -- враг народа! Бросай
ее, она тебя к добру не приведет!" -- Володя ему только
ответил: "А пошел ты!.." -- и больше к Власову в кабинет ни
ногой.
Тучи продолжали собираться над нашими головами. Сестры
прибегли еще к одному средству: хорошо зная, как Володя любил
Василия Николаевича, они вызвали Володю к себе и стали уверять
его, что это я написала заявление в ГПУ, что это я, желая
отомстить Клавдии Яковлевне за ее бесчисленные оскорбления в
мой адрес, посадила ее мужа. Я спросила Володю: "И ты веришь
этому?" -- Он ответил мне: "Никогда!" -- Тогда я спросила еще:
"А как ты думаешь, эти трое Яковлевичей с помощью Власова, не
смогут ли они "организовать дело" против меня и убрать с дороги
лет на десять?" -- "Вот этого-то я больше всего и боюсь! --
сказал Володя. -- Время такое, что люди -- дешевле дров стали,
а эти мои родственнички -- ни перед чем не остановятся!" --
"Тогда", -- начала я. -- "Уедем! -- подхватил Володя, -- и
уедем немедленно! И как можно дальше!"
Я сказала Володе после некоторого раздумья:
-- А ты не находишь, друг Володя, что мать твоя, Мария
Яковлевна, за пояс заткнет и Миледи, и кардинала Ришелье вместе
взятых, по части интриг? И маскировка у нее монашья,
ханжеская...
-- Не забывай, она мне -- мать! -- резко оборвал меня
Володя.
-- Ну, хорошо, хорошо. Но и ты должен по крайней мере
знать: деньги наши общие, которые я не считая бросала в ящичек
комода -- почти все выгребались и отсылались Марией Яковлевной
в неизвестные нам адреса. Даже куриные яйца от наших кур
никогда не попадали к нам на стол, а шли в дом ее сестры --
Клавдии Яковлевны. Зачем она так безжалостно расхищала наш
труд, нашу едва начавшуюся жизнь? Ведь обычно, начинающим жить
людям помочь стараются, оберегают их, а тут?.. Эх!..
-- Ладно! -- сказал Володя -- теперь мы начнем все с
начала. Действуй!..
-- А куда мы поедем? -- спросила я.
-- А... ну хотя бы к брату моему, к Алехе, он сейчас в
Сибири живет, далеко. Да, к нему и поедем! -- бесповоротно, на
ходу порешил Володя.
Я как-то быстро постаралась распродать наш домашний скарб
-- койку, кушетку, стулья и т.д. Тогда, в те годы всего не
хватало, люди на все бросались, чтобы как-то обеспечить свой
быт. Мне, за которой шла нешуточная охота самого Власова, нужно
было как можно скорее бежать из поселка. Деньги были очень
нужны. Сыночка я брала с собой, хотя мама и уговаривала меня
оставить ей малыша. Да куда там! Я без него не могла и дня
прожить. Я все могла вынести и пережить, кроме разлуки с ним.
Багаж мой оказался все же очень большим и тяжелым.
Огромная корзина с зимней одеждой и носильными вещами, тяжелый
