мы бы их связали и держали тут до твоего прибытия, да, да, и убили бы по
первому твоему знаку.
Он свирепо посмотрел вокруг, и его товарищи согласно закивали,
подтверждая его слова. Даже кузнец крякнул что-то одобрительное и обрушил
молот на наковальню, словно боевой топор на голову врага.
Я растроганно поблагодарил их. Мне подумалось, что я слишком давно не
был среди простых людей моей страны, слишком долго беседовал с одними
лордами, принцами и государственными мужами. И уже начал думать так же,
как они. А ведь не только от лордов и воинственных королей зависело
восхождение Артура на верховный престол, не одни они его будущая опора.
Нет, его возведет на престол и будет биться за него с врагами народ
Британии, который корнями уходит в почву, который питает ее и сам питается
ее соками, как деревья. Доверие народа, доверие жителей холмов и низин -
вот что сделает из него Верховного короля всех земель и островов, о чем
мечтал, но что не успел осуществить в свой краткий срок мой отец. Об этом
же грезил еще прежде Максим, не состоявшийся император, которому Британия
виделась первой в упряжке держав, тянущих телегу истории против ледяного
ветра с севера. Я смотрел на Брихана с изувеченной рукой, на его родичей,
бедных жителей бедного селения, которое они готовы защищать, не щадя
собственных жизней, на кузнеца и его подручного - мальчишку в лохмотьях, я
вспоминал Древний народ, в холодных пещерах хранящий верность прошлому и
будущему, и думал: на сей раз все будет иначе. Максен и Амброзии пытались
добиться этого силой оружия и смогли лишь заложить основы. Теперь же, если
будет на то воля бога и британского народа, Артур возведет дворец. И еще
мне вдруг подумалось, что пора бы мне покинуть дворцы и замки и вернуться
к своим холмам. Вот откуда можно ждать помощи.
Брихан прервал молчание:
- Не подымешься ли ты с нами в селение, господин? Оставь у кузнеца
кобылу и пойдем ко мне в дом, там ты отдохнешь, поешь и расскажешь нам
новости. Мы все сгораем от нетерпения узнать, отчего солдаты охотятся за
тобой, предлагают деньги за твою поимку и так настойчивы, будто от нее
зависит судьба королевства.
- Так оно и есть. Но не верховного королевства.
- Ага, - сказал он. - Они пытались нас убедить, будто они солдаты
короля, но мне так и показалось, что это ложь. Чьи же они?
- Они служат королю Уриену Горскому.
Поселяне переглянулись. Лицо Брихана осветилось пониманием.
- Ах, вот что! Уриену? Но для чего Уриену платить золото за то, чтобы
узнать твое местонахождение? Или, может быть, он платит, чтобы узнать
местонахождение принца Артура?
- Это одно и то же, - ответил я кивая. - Не сейчас, так вскоре будет.
Он хочет знать, куда я направляюсь.
- Чтобы по твоим следам добраться до принцева убежища? Да? Но какой в
этом прок королю Гора? Он человек маленький, и не похоже, что станет
большим. Или... погоди, я, кажется, понял. Прок от этого будет его родичу.
Лоту Лотианскому?
- Думаю, что так. Я слышал, что Уриен - Лотов ставленник. Можно не
сомневаться, что он старается для него.
Брихан кивнул и задумчиво проговорил:
- А король Лот сговорен в мужья принцессе, которая станет королевой,
если Артур умрет... И он, стало быть, платит солдатам, чтобы узнали, где
содержится принц? Господин, одно к одному складывается в картину, которая
мне очень не нравится.
- И мне тоже. Возможно, мы оба ошибаемся, Брихан, но я нутром
чувствую, что мы правы. И Лот с Уриеном, может быть, не единственные.
Других вы не видели? Здесь не проезжали люди из Корнуолла?
- Нет, сударь. Будь спокоен, если кто-нибудь еще заедет в наши края,
от нас они помощи не получат. - Он коротко хохотнул, как пролаял. - А
твоему чутью я готов поверить скорее, чем иным клятвам и заверениям. Мы
позаботимся, чтобы по твоим следам не пришла опасность к маленькому
принцу... Если твои преследователи появятся в Гвинедде, мы уж устроим так,
чтобы они потеряли твой след, подобно тому как теряет след стая волков,
когда олень перешел через реку. Доверься нам, господин. Мы - твои слуги,
как были слугами твоего отца. Нам ничего не известно о принце, которого ты
нам прочишь, но, раз он твой избранник и ты велишь нам идти за ним и
служить ему, значит, Мирддин Эмрис, мы отныне его слуги, покуда руки наши
в силах держать меч. Вот наше слово - мы даем его во имя тебя.
- А я принимаю его именем принца и благодарю. - Я поднялся на ноги. -
Брихан, мне лучше не ходить с вами в селение, но ты, если пожелаешь,
можешь сослужить мне одну службу. Мне нужна пища на несколько дней, и вино
в мою флягу, и корм для кобылы. Деньги у меня есть. Ты сможешь снабдить
меня припасами?
- Это проще простого, и можешь убрать свои деньги. Ты разве брал с
меня плату, когда лечил вот эту руку? Дай нам час сроку, и мы доставим
сюда что требуется, никому не обмолвившись ни словом. Пусть мальчик пойдет
с нами - люди в селенье привыкли видеть, как он относит в кузню провизию.
Он принесет все, что нужно.
Я опять поблагодарил его, а потом мы с ним еще побеседовали, и я
рассказал ему, какие новости я привез с юга. Потом они простились и ушли.
И я знаю наверняка, что ни тогда, ни позже ни один из них, включая
мальчишку-подручного, никому не проговорился о встрече со мною.
Мальчик еще не вернулся из селения, а уж кузнец закончил свою работу.
Я заплатил ему и похвалил за искусство. Он принял и то и другое как
должное. Он хотя и слышал, конечно, наш разговор с Бриханом, однако не
выказал передо мной ни малейшего трепета. Действительно, почему человек,
искусный в своем деле и окруженный привычными орудиями своего труда,
должен трепетать перед принцем? У них разная работа, вот и все.
- В какую сторону ты едешь отсюда? - спросил он меня. Я замялся было,
и он заметил: - Я ведь сказал, что меня ты можешь не опасаться. Если уж
эта сорока Брихан с братьями смогут держать язык за зубами, то я и
подавно. Я служу дороге и всем, кто по ней проезжает. Кузнец при дороге -
никакому королю не слуга, но мне однажды довелось говорить с Амброзием. А
вот дед моего деда - он прибивал подковы лошадям самого императора
Максима. - Он неправильно истолковал мой оторопелый взгляд и добавил: -
Да, да, не смотри так. Давно это было. Но уже и тогда, рассказывал мне
дед, эта наковальня переходила из рук в руки от отца к сыну так давно, что
не упомнят и старейшие жители селения. Да что там, в наших краях люди
говорят, что первый кузнец, установивший здесь свою наковальню, обучался
ремеслу у самого Веланда Кузнеца. Так что к кому же еще было обратиться
императору? Вот смотри.
Он указал на распахнутую дверь кузни. Тяжелая, дубовая, она была
вылощена до серебряного блеска, выбелена временем и непогодой, так что
стала похожа на старую кость, и рябила разводами и бороздками, как серая
вода. За дверью на крюке висел мешок с железными гвоздями, и тут же -
сетка с клеймами. Атласная плоскость двери была вся испещрена ожогами:
поколения кузнецов, куя новое клеимо, всякий раз пробовали его на двери.
В глаза мне бросилась буква "А" - клеймо было свежее, еще обугленное.
Под ним виднелись более старые знаки - что-то похожее на птицу в полете;
стрела, глаз и несколько знаков попроще, нанесенных на дерево с помощью
раскаленного докрасна металла досужими путниками в ожидании, пока кузнец
закончит свою работу. Сбоку, в стороне от других, едва заметными тенями по
серебряному, стояли буквы "М" и "И" и прямо под ними - более глубокая
вмятина, словно выдавленный полумесяц, и на нем - следы гвоздей. На это
место и указывал мне кузнец.
- Вот сюда, рассказывают, ударил копытом скакун императора, да только
мне не верится. Когда я или кто другой из наших, беремся подковать коня,
будь он хоть самый что ни на есть дикий и вчера только из леса, он у нас
не брыкается. А вот там, чуть повыше, - это доподлинный знак. Это клеймо
было выковано здесь для коней Максена Вледига, которых он взял с собой в
тот раз, когда убил римского короля.
- Кузнец, - сказал я, - в этом единственном месте твоя легенда лжет.
Римский король убил Максима и забрал его меч. Но валлийские мужи привезли
его назад, в Британию. Может быть, и меч этот был выкован здесь.
Кузнец долго медлил с ответом, и сердце мое в ожидании тревожно
заколотилось. Но потом он нехотя произнес:
- Если и так, я об этом не слышал.
Было видно, что ему стоило труда не приписать меч к заслугам своей
кузни, но он ответил мне правду.
- Мне было сказано, - продолжал я, - что где-то в лесу живет человек,
которому известно, где спрятан меч императора. Слышал ли ты что-нибудь об
этом или, может, ты сам знаешь, где я смогу его найти?
- Нет, откуда мне. Но говорят, далеко на север отсюда живет святой
человек, который знает все. Только это к северу от Дэвы, в другой земле.
- Туда я и держу путь. Я разыщу его.
- Только смотри, если не хочешь наткнуться на солдат, по дороге не
езжай. Отсюда в шести милях к северу есть распутье, там дорога на
Сегонтиум сворачивает к западу. Если поедешь вот там по-над речкой
напрямую, то срежешь угол и выедешь на дорогу как раз у переправы.
- Но мне не надо в Сегонтиум. Если я заберу слишком на запад...
- А ты, как переправишься, от реки-то и сверни. Там дальше идет
прямая тропа, поначалу-то через дубравы, а уж потом по открытому месту, не
заплутаешь. Поедешь по ней прямехонько на север, а большую дорогу до самой
Дэвы и не увидишь больше. Спросишь там лодочника, как найти святого
отшельника в Диком лесу, он тебя направит. Так что поезжай по-над речкой,
верное дело, там с пути сбиться нельзя.
Я заметил, что так говорят, когда в действительности сбиться с пути
ничего не стоит. Но кузнецу я ничего не сказал, а тем временем вернулся
мальчишка с провизией, и мы с ним стали укладываться в дорогу. При этом он
шепотом предостерег меня:
- Я слышал, что он тебе советовал, господин. Не делай этого. Там
трудная тропа, и вода в реке стоит высоко. Лучше держись дороги.
Я поблагодарил его и дал монетку за труды. Мальчишка ушел к своим
мехам, а я хотел было проститься с кузнецом, но он скрылся в дальнем
темном углу кузни - слышно было только, как он гремит там железом и
посвистывает сквозь поломанные зубы. Я крикнул ему туда:
- Я ухожу! Спасибо за все!
И вдруг у меня перехватило дыхание. В темном запечье внезапно
вспыхнувший огонь осветил человеческое лицо.
Каменное лицо, знакомые черты, которые некогда можно было видеть на
каждом перепутье. Одно из древнейших божеств, бог путешествующих, Мирддин,
как и я, - иначе Меркурий, или Гермес, владыка больших дорог и обладатель
священной Змеи. Мой бог, так как и я, был рожден в сентябре. Старый
придорожный идол-герма, некогда стоявший у всех на виду и всех проезжих
провожавший взглядом, он теперь лежал у стены, седой от высохших мхов и
лишайников. Но и такого, я все равно сразу узнал его: плоское лицо в
обрамлении бороды, пустые глаза, овальные и выпуклые, как виноградины,
сцепленные на животе руки, гениталии, некогда торчавшие, а ныне отбитые,
покалеченные.
- Знай я, что ты находишься здесь. Старейший, - проговорил я, - уж я
бы налил для тебя вина.
Сбоку от меня появился кузнец.
- Он свое получает, ты не беспокойся, - сказал он. - Мы, служители
дорог, никогда не посмеем его обидеть.
- Зачем ты внес его в дом?
- Да он не здешний. Он стоял у той переправы, где старая тропа - мы
зовем ее Еленин Путь - пересекает реку Сэйнт. Римляне, когда проложили
новую дорогу на Сегонтиум, прямо перед ним построили свою почтовую
