его укрытии и привлечет его ко мне, будет ли он в безопасности, проезжая
через лес?
Он сделал странный знак, который у меня на глазах делали раньше люди
Ллида, и кивнул.
- Он будет в безопасности. Мы позаботимся об этом. Ты ведь обещал
Ллиду, что он будет и для нас королем, а не только для жителей городов
юга?
- Он будет король для всех, - ответил я.
Рука его дочери, как видно, заживала хорошо, потому что больше он ее
ко мне не приводил. Через два дня у моей задней двери появился
свежезабитый фазан и мех с медвяным пивом. Я в ответ расчистил снег с
жертвенного камня и поставил чашу в нише над родником. На глаза мне
по-прежнему никто не попадался, но я заметил кое-какие следы, и ячменные
лепешки, оставляемые мною у порога от свежей выпечки, всякий раз к утру
исчезали, а взамен появлялись разные приношения: олений бок, например, или
ползайца.
Как только лесные тропы достаточно просохли, я оседлал Ягодку и
поехал в Галаву. Путь шел вдоль речки, а потом вокруг озера. Это было
озеро небольшое, много меньше того, над которым стояла Галава, наверное в
милю длиной и в треть мили шириной, и лес со всех сторон подступал к самой
воде. Я уже доехал до середины, и вдруг посреди озера, но ближе к тому
берегу, я увидел небольшой, густо поросший деревьями остров, словно
кусочек окрестных лесов, оторванный и заброшенный в тихую заводь. Остров
был скалистый, деревья теснились на валунах, обступая высокий обрывистый
утес, возвышавшийся посредине. Серый каменный утес, еще припорошенный
последним снегом, стоял на островке как настоящий неприступный замок. В
свинцовом свете безветренного дня слегка поблескивали его скальные
бастионы. Остров, казалось, плавал на воде над своим отражением, и
перевернутые башни уходили в тихую глубину, к самому сердцу озера.
У дальнего конца озера речка снова вытекала, помолодевшая,
многоводная после таяния снегов, и бежала резво и решительно в Галаву,
прокладывая себе путь среди тростников и черных болотистых низин между
рядами ивняка и ольшаника. Еще через милю долина расширялась, болота
уступили место полям и жилицам поселян, а под защитой замковых стен жались
ремесленные слободки. Позади замка, принадлежавшего графу Эктору, между
черными голыми деревьями сквозила серая холодная гладь большого озера, оно
тянулось на запад сколько хватал глаз и сливалось с суровым небом.
Первая сельская усадьба, которая попалась мне на пути, была
расположена чуть отступя от речного берега. Это не была настоящая ферма,
забитая по римскому плану, как у нас на юге и юго-западе, а простой
крестьянский дом, к каким я привык здесь на севере, - кучка круглых
строений, побольше и поменьше, от жилого дома и до сараев для скота и
птицы, теснящихся в кольце прочной ограды из дерева и камня. Пес у ворот
завелся лаем, натягивая цепь. В дверях сарая появился мужчина - хозяин,
судя по одежде, - и уставился на меня, не переступая порога. Он держал в
руке большой садовый нож. Я натянул поводья и выкрикнул приветствие. Он
вышел мне навстречу с выражением любопытства, но и настороженности, какую
постоянно приходилось видеть теперь у людей при появлении незнакомца.
- Куда ты держишь путь, господин? В графский замок в Галаве?
- Нет. До ближайшего дома, где я смогу купить себе пищу - мяса и
лепешек и, может быть, немного вина. Я еду из лесной часовни, что стоит
там, наверху. Ты ее знаешь?
- Кто же ее не знает. Как поживает старец, добрый человек Проспер?
- Он умер на рождество.
Селянин перекрестился.
- Ты был с ним?
- Да. А теперь блюду святилище. - В подробности я не стал вдаваться.
Если он заключит, что я прожил там какое-то время и помогал старцу, тем
лучше. - Мое имя Мирддин, - сказал я ему. Я решил не добавлять "Эмрис".
Имя Мирддин достаточно распространено на западе и не обязательно должно
связываться с пропавшим Мерлином; с другой стороны, если Артур все еще
зовется здесь Эмрис, могут обратить внимание, что появился какой-то
приезжий человек, носящий такое же имя, и находится при мальчике.
- А-а, Мирддин. Откуда же ты?
- Я до этого жил в пещерном святилище Дифеды.
- Понятно. - Он обвел меня взглядом, счел неопасным и кивнул. - Что
ж, каждому свое. Надо думать, твои молитвы приносят такую же пользу, как и
меч графа в грозное время. А графу известно о перемене в часовне?
- Я еще никого не видел. Сразу после кончины Проспера выпал снег. А
что он за человек, граф Эктор?
- Хороший господин и хороший человек. И госпожа хорошая, ему под
стать. Ты не будешь испытывать лишения, покуда лес принадлежит ему.
- Есть у него сыновья?
- Двое, и оба парнишки на славу. Да ты их небось скоро увидишь, вот
только установится погода. Они что ни день ездят в лес. А граф, как
вернется домой, непременно за тобою пошлет. Сейчас-то он в отъезде, и
старший сын с ним. Их ждут обратно с весной. - Он отвернулся от меня,
позвал, и на порог дома вышла женщина. - Катра, вот новый хранитель
часовни. Старый Проспер недавно помер. Ты правильно говорила, что он до
нового года не дотянет. Найдется у тебя несколько хлебов нынешней выпечки
и мех вина? Добрый господин, перекуси пока с нами, а тем временем вынут
хлеб из печи.
Я принял приглашение и воспользовался их гостеприимством. Здесь я
нашел все, в чем нуждался: хлеб и муку, и мех с вином, овечье сало для
изготовления свечей, масло для лампы и корм для кобылы. Расплатился, и
Федор - так он назвался - помог мне упаковать припасы в чересседельные
сумки. Вопросов я больше не задавал, но внимательно слушал все, что он
рассказывал, а потом, вполне довольный, поехал обратно в часовню. Сведения
о моем появлении дойдут до Эктора, и имя тоже, и уж кто-кто, а он сразу же
сопоставит нового отшельника в Диком лесу с тем Мирддином, что с
наступлением зимы в один прекрасный день исчез из холодных пещер Уэльса.
В начале февраля я опять спустился вниз, на этот раз заехал прямо в
селение, и оказалось, что жители уже наслышаны обо мне и, как я и думал,
приняли мое присутствие в лесу как должное. Отыщи я себе пристанище
где-нибудь в деревне или в замке, я бы до сих пор, конечно, был бы для них
"тот приезжий человек" и "чужак", и обо мне судачили бы все кому не лень;
но святые отшельники - люди особенные, они часто перебираются с места на
место, и добрым поселянам это не в диковину. Я с облегчением узнал, что
наверх, в часовню, они никогда не ездят, это место своей древней святостью
пугает их. Они почти все христиане и за душевным утешением обращаются к
святой братии в близлежащий монастырь, но старые верования так легко не
умирают, и я внушал им, наверное, больше трепета, чем сам аббат.
Та же древняя святость одевала в их представлении, как я узнал, и
скалистый остров посреди озера. Я спросил о нем одного из лесных жителей.
Название этого острова, сказал он мне, Каэр Банног, что значит "замок в
горах", и в нем, согласно поверьям, обитает Крошка Билис, король
Загробного царства. Островок может ни с того ни с сего исчезать и
появляться, может плавать на воде невидимо для глаз, будто бы сделанный из
стекла. К нему никто не рискует приблизиться. Люди, правда, удят рыбу в
озере, и на тучных лугах в западном конце долины пасутся стада, но остров
объезжают стороной. Как-то одного рыбака забросило туда штормом, и он
провел на островке ночь. А когда возвратился домой, то оказался не в своем
уме, толковал, что будто бы целый год жил в огромном замке из стекла и
золота, где невиданные ужасные чудовища караулят сокровища, которым нет
счета. За сокровищами этими так никто и не съездил, потому что рыбак, не
приходя в себя, через неделю помер. С тех пор на остров никто ни ногой, и
хотя, как говорят, ясным вечером на закате замок бывает отлично виден,
подгребешь поближе - и он бесследно исчезает, а стоит ступить на берег,
как остров тут же и потонет.
Такими пастушескими баснями лучше не пренебрегать. Я давно уже
подумывал о здешнем "стеклянном острове", который оказался прямо у меня
под боком, прикидывал, будет ли он со своей зловещей славой достаточно
надежным укрытием для меча Максена. Пройдет еще несколько лет, прежде чем
Артур вырастет и сможет поднять меч Британии, а до тех пор небезопасно, да
и не подобает, хранить его запрятанным под стрехой хлева при часовне в
дальнем лесу. Чудо еще, думалось мне, что от него до сих пор не загорелся,
не вспыхнул сухой тростник кровли. Если это в самом деле меч королей
Британии и если Артур в самом деле станет тем королем, которому суждено
поднять этот меч, то пусть до поры до времени меч дожидается его в
священном и издревле волшебном месте наподобие того, где он был мною
найден. А настанет срок, и юный король разыщет его, ведомый свыше, как был
ведом я. Потому что я - орудие бога, но не десница его.
Вот я и думал про этот остров. Думал, думал и в один прекрасный день
принял решение.
В марте я в третий раз спустился в деревню, чтоб пополнить свои
запасы. Когда я ехал обратно берегом озера, как раз садилось солнце и
легкий туман заклубился над водой. Из-за этого островок казался-отдаленным
и как бы плавающим на поверхности озера, так что легко было представить
себе его волшебным, готовым затонуть под ногой. Лучи пылающего заката
падали на отвесные утесы, и они выступали, алые, из темной завесы
окружающих деревьев. В этом освещении причудливые каменные очертания и
впрямь напоминали башни и бастионы солнечного замка, возвышающегося над
лесом. Я любовался им и вспоминал старинные поверья, потом поглядел снова
и, вытаращив глаза, резко натянул поводья. Там, за блестящей гладью вод,
из зыбкого тумана выступала башня моего видения, Максенова Башня,
неразрушенная, целая, сложенная из закатного света. Башня меча.
На следующий день я перевез меч туда. Туман скопился еще гуще
прежнего и скрывал меня от любого любопытного глаза.
Остров находился менее чем в двухстах ярдах от южного берега озера. Я
хотел было пустить Ягодку вплавь, но оказалось, что там глубины ей всего
по грудь. Озеро лежало тихое и гладкое, как стекло. Несколько осторожных
всплесков - так переходят воду дикие олени, - и мы перебрались на тот
берег, не встретив никого, если не считать пары уточек-нырков да цапли,
которая пролетела мимо в тумане, плавно взмахивая крыльями.
Оставив кобылу пастись у берега, я взял меч и поднялся с ним сквозь
заросли к подножию отвесного утеса. Наверное, я знал заранее, что там
увижу. Кусты и молодая древесная поросль вплотную подступали к каменистой
осыпи под скалами, но, еще не одетые листвою, они не могли скрыть от
взгляда узкого отверстия пещеры, круто уходящей в глубину. Я захватил с
собою факел. И теперь, запалив его, по тесному проходу спустился в грот у
глубинных оснований утеса, недоступный для дневного света.
У ног моих лежала черная, недвижная гладь воды, покрывшей дно грота.
В дальнем конце виднелась плоская каменная глыба, естественного ли
происхождения или обтесанная человеческой рукой, трудно сказать; но она
стояла там наподобие алтаря, а сбоку в камне было выдолблено углубление в
виде чаши. В нем накопилось полно воды, и в дымном свете моего факела она
казалась красной, как кровь. Вода скапливалась и на потолке и падала там и
сям вниз медлительными каплями. Шлепаясь о черную поверхность подводного
озерка, они издавали тихий звук, подобный звону тронутой струны, и эхо
расходилось кругами вместе со светом факела. Там же, где они глухо падали
