- Неужели твой прадед ничего не рассказывал?
- Этого я не говорил. Я повторю тебе его рассказ. - Он перешел на
распев, которым пользуются сказители. Я знал, что он приведет мне древний
рассказ дословно - здешние люди передают слова из поколения в поколение
неизмененными и четкими, как резные узоры на чаше. - Мертвый император
опустил меч - живой император те подымет. По воде и по суше, кровью и
огнем был он доставлен в отчий край - по воде и по суше лежит его путь -
родину, и оставаться ему скрытым в плавучем камне, покуда огнем не
подымется вновь. И поднимет его лишь муж, рожденный по закону от
британского семени.
Ллид умолк. Сидевшие вокруг костра затаили дыхание и безмолвно
слушали его распев. Я видел, как блестели глаза, как пальцы сотворяли
древний охранительный знак. Ллид прокашлялся, сплюнул и коротко заключил:
- Вот и все. Я ведь сказал, что тебе это не поможет.
- Если мне суждено отыскать меч, то и помощь объявится, можешь не
сомневаться. Я знаю теперь, что он близко. Где сохранилась песня,
неподалеку должен быть и меч. Ну, а когда я отыщу его... Ты верно, знаешь,
куда я держу путь?
- Куда же еще ехать Мирддину Эмрису, тайно, в зимнюю пору, как не к
принцу?
Я кивнул.
- Он за пределами ваших владений, но не за пределами, доступными
слуху и глазу вашего народа. Известно вам его местонахождение?
- Нет. Но мы узнаем.
- Меня это не пугает. Проследите за мной, если хотите, до самого
места, а потом возьмите принца под свою охрану. Это будет король, Ллид, у
которого для Древнего народа холмов та же справедливость, что и для
королей и епископов на Винчестерском соборе.
- Мы будем охранять его!
- Тогда я поеду дальше, на север, и буду рассчитывать на вашу помощь.
А теперь, с твоего разрешения, я хотел бы поспать.
- Мы посторожим тебя, - сказал Ллид. - И с первым светом проводим в
дорогу.
9
Дальнейший путь, который они мне указали, представлял собою такую же
малоезженую тропу, как и та, что привела меня к ним, но двигаться по ней
было легче благодаря тайным зарубкам, и притом ближе, чем по дороге. Там
были внезапные повороты, отвесные подъемы, узкие проходы - никогда бы не
подумал, что можно проехать, не будь этих путеводных знаков. Едешь по
такому тесному, заросшему оврагу, видишь впереди глухую стену горы, и
грохот падающей по ее уступам воды отдается в теснине, но всегда в конце
концов, уже у самого подножия, обнаруживается проход, пусть опасный, но
сквозной, через невидимую до последней минуты расщелину, и сразу же за ней
- обрывистый спуск вниз. Так ехал я еще двое суток, ни с кем не
встречаясь, почти не отдыхая, кормясь сам и кормя кобылу тем, что нам дали
в дорогу Древние.
Наутро третьего дня у кобылы отпала подкова. По счастью, это
случилось на ровной дороге - мы двигались по травянистой бровке между
двумя долинами, где в это время года не встретишь ни живой души. Я слез с
седла и повел Ягодку в поводу, поглядывая вправо и влево, не покажется ли
дорога или дым селения. В целом я представлял себе, где нахожусь; правда,
туманы и метели скрыли от глаз вершины, но все-таки я успел заметить в
минуту просветления белую макушку Снежной горы, на которой держится все
зимнее небо. Я уже однажды ехал здесь, только внизу, по дороге, я узнавал
очертания ближних холмов. Было ясно, что скоро я найду дорогу, а при
дороге - кузню.
Я хотел было сам содрать у Ягодки остальные три подковы, но земля на
тропе была тверже железа, и без подков лошадь давно бы уже обезножела. К
тому же у нас кончались припасы, а на зимней дороге пополнить их было
негде. Оставалось только спуститься в долину, не боясь того, что меня
увидят и узнают.
День стоял тихий и ясный, с морозцем. Около полудня я заметил дым
селения, а еще немного погодя и блеск воды. Я потянул за повод, и мы стали
спускаться под гору. Спуск был отлогий, по дубовому редколесью, вверху над
нами дубы шелестели остатками пожухлой, неопавшей листвы. Вскоре меж голых
стволов впереди заблестела серая водяная гладь реки, катившей свои волны в
низких берегах.
У воды, на опушке дубравы, я остановился. Нигде ни движения, ни
звука, только громко журчала река, заглушая отдаленный собачий лай -
признак близости селенья.
Было очевидно, что большая дорога проходит где-то недалеко. Кузню,
верней всего, надо было искать там, где река встречается с дорогой.
Кузнецы всегда выбирают себе место у моста или брода. Под прикрытьем дубов
я медленно повел мою лошадку по опушке дальше, на север.
Так мы с ней брели, наверное, с час, если не больше, как вдруг долина
сделала крутой поворот к западу, и я увидел впереди открытую полоску
зелени: дорога. В кристальной зимней тишине слышен был звон наковальни.
Однако никаких признаков поселения не было заметно, наоборот, лес
становился только гуще. Я знал, что селения в этих краях строятся на холме
или пригорке, где жителям сподручнее обороняться. Другое дело - кузнец со
своим хозяйством, один на берегу реки: ему нечего опасаться. Умельцы -
люди полезные, да и отнять у них особенно нечего, к тому же их охраняют от
злого человека древние божества переправ.
Кузнец словно и сам был из Древних. Низкорослый, согнутый в дугу
своим ремеслом, он оказался зато на диво широк в плечах, а могучие
узловатые руки покрывала черная растительность, густая, как медвежья
шкура. Ладони, широкие, в трещинах, были тоже черные.
Он поднял голову от работы, когда моя тень упала через его порог. Я
произнес слова привета, привязал кобылу к крыльцу за дверью и уселся
ждать, когда до меня дойдет очередь, радуясь теплу от горна, который
раздувал мехами подручный в кожаном переднике. Кузнец в ответ на
приветствие только пристально взглянул на меня из-под бровей и продолжал,
не сбившись, размеренно работать молотом. Он ковал лемех. Шипел пар, молот
звенел все глуше, лемех, остывая, серел и истончался в лезвие. Кузнец
приказал что-то неразборчиво подручному, тот отпустил мехи и, подхватив
ведро для воды, вышел из кузни. А хозяин положил молот, разогнул спину,
почесался, потянулся, снял с крюка бурдюк с вином, напился и утер ладонью
рот. Понимающим взглядом обвел кобылу.
- Подкова-то с тобой? - спросил он. Я почти ожидал услышать из его
уст древний язык, но он говорил на обыкновенном валлийском. - Не то
придется потратить времени много больше, чем тебе небось охота. А то давай
я и остальные три сниму?
Я усмехнулся.
- И заплатишь мне за них?
- Задаром обслужу. - Кузнец обнажил, ухмыляясь, черные зубы.
Я отдал ему подкову.
- Прибей вот, и получишь за работу пенни.
Он взял подкову, покрутил ее в мозолистых руках. Потом кивнул и
поднял ногу лошади.
- Далеко путь держишь?
Новости, услышанные от путников, - тоже плата за работу кузнеца. Я
это знал, и рассказ для него был у меня готов. Он орудовал напильником и
слушал, а кобыла смирно стояла между нами, понурив голову и развесив уши.
Потом вернулся подручный с ведром и выплеснул воду в чан. Он отсутствовал
что-то уж очень долго и явился запыхавшись. Но если я и обратил на это
внимание, то разве только подумал, что он, как свойственно мальчишкам,
воспользовался случаем побездельничать, а потом спохватился и бежал со
всех ног. Кузнец ничего ему не сказал, поставил его снова к мехам, и скоро
пламя взревело, и подкова раскалилась докрасна.
Наверно, мне все-таки следовало быть больше начеку, хотя я понимал,
спускаясь в кузницу, что риск довольно велик. Но ведь могло же случиться,
что солдаты, разыскивающие одинокого всадника на рыжей кобыле, здесь не
проезжали. Однако оказалось, что проезжали.
За ревом горна и звоном наковальни я не расслышал шагов и вдруг
увидел, как между мной и дверью упали тени и появились четверо мужчин. Все
четверо были в латах и с оружием в руках, словно собрались пустить его в
ход. У двоих были копья, достаточно грозные, хотя и самодельные, один
держал тесак с таким остро заточенным лезвием, что впору живой дуб
срубить, а четвертый не без сноровки сжимал в руке короткий римский меч.
Этот последний был среди них главный. Он вполне учтиво приветствовал
меня, когда кузнец прервал свою оглушительную работу и мальчишка-подручный
смог выпучить на меня глаза:
- Кто ты таков и куда держишь путь?
Я ответил на его языке, не поднявшись с места:
- Я зовусь Эмрис и направляюсь на север. Мне пришлось свернуть с
дороги, потому что, как видишь, у моей лошади отвалилась подкова.
- Откуда ты?
- С юга, где не высылают вооруженных воинов против путника, которому
случится проезжать через наше селение. Чего вы боитесь, выезжая четверо на
одного?
Он проворчал что-то невнятное, и двое с копьями, переступив с ноги на
ногу, опустили оружие, стукнув древками об пол. Но сам он меч не убрал.
- Ты слишком хорошо для чужака говоришь на нашем языке. Я думаю, ты
как раз тот, кого нам было приказано разыскать.
- Я тебе не чужак, Брихан, - спокойно ответил я. - Этот меч достался
тебе под Каэрконаном, или же мы добыли его, когда разнесли в клочья отряды
Вортигерна у перекрестка под Бремией?
- Под Каэрконаном? - Меч у него в руке вздрогнул и покачнулся. - Ты
тоже там сражался? В войске Амброзия?
- Да, я там был.
- И под Бремией? У герцога Горлойса? - Меч окончательно поник. -
Постой, ты назвался сейчас Эмрисом? Не Мирддин ли Эмрис, прорицатель,
который принес нам в той битве победу, а потом исцелял наши раны? Не сын
Амброзия?
- Он самый.
Люди моей страны не имеют обычая преклонять колени, но, засунув за
пояс меч и обнажив в довольной улыбке зачерненные зубы, он этим
приветствовал меня на свой лад так же горячо.
- Он самый, клянусь всеми богами! Я не признал тебя, господин. Оружие
долой, вы, глупцы! Не видите, что ли? Он принц, не по вашим зубам кость.
- Их не за что винить, если они ничего этого не видят, Брихан, - со
смехом возразил я. - Я сейчас не принц и не прорицатель. Я путешествую
тайно и нуждаюсь в помощи... и в молчании.
- Ты получишь от нас все, что в нашей власти тебе дать, господин. -
Он заметил мой невольный взгляд в сторону кузнеца и его подручного и
поспешил добавить: - Из тех, кто здесь есть, ни один словом нигде не
обмолвится, да, да! И мальчишка тоже.
Мальчишка закрыл рот и кивнул. Кузнец проворчал:
- Да ежели я знал бы, кто ты...
- Не погнал бы мальчика со всех ног в селение за подмогой? - сказал
я. - Не беда. Если ты, как Брихан, слуга королю, значит, я могу тебе
доверять.
- Мы здесь все королевские слуги, - сурово заметил Брихан, - но, будь
ты даже Утеров злейший враг, а не сын его брата и свершитель его побед,
все равно я бы тебе помог, я, и все мои сородичи, и все, кто живет в наших
краях. Ибо кто спас мне вот эту руку под Каэрконаном? Благодаря тебе я мог
сегодня выйти на тебя с мечом, господин. - Он похлопал ладонью по рукояти
меча у себя за поясом. Я вспомнил, о чем он говорит. Саксонский топор
глубоко вонзился в мякоть его руки, разрубил волокно мышцы и обнажил
кость. Я зашил рану и лечил его моими снадобьями, и благодаря ли им или же
из-за глубокой веры Брихана во всемогущество Королевского Мага, но рука
зажила. Прежняя сила к ней не вернулась, но служить она могла. - Что же до
остальных наших людей, - заключил Брихан, - то мы все твои слуги, господин
мой. Ты в безопасности с нами, и мы тебя не выдадим. Мы все понимаем, в
чьих руках будущее этих краев: в твоих руках, Мирддин Эмрис. Если б мы
только знали, кто таков "одинокий путник", которого разыскивают солдаты,
