теперь это был отрывистый и тревожный полусон, полугреза о малых божествах
укромных углов, о богах холмов и лесов, рек и перекрестков, - о богах, что
по сию пору не покинули порушенных святилищ, но затаились во мгле, куда не
достигают огни людных христианских храмов и сохранившиеся культы великих
богов Рима. В больших населенных городах они забыты, но в лесах и на диких
взгорьях жители по-прежнему молятся им и оставляют приношения - еду и
питье, - как повелось с незапамятных времен. Римляне дали им латинские
имена и не трогали их скромных святилищ; христиане же отрицают их
существование, и епископы корят бедный люд за приверженность старой вере,
а главное, надо думать, за приношения, которые, говорят они, более кстати
пришлись бы в келье праведного отшельника, нежели у подножия древнего
алтаря в диком лесу. Но простые люди продолжают украдкой посещать обители
старых богов и оставлять там свои пожертвования - а когда наутро
положенного не оказывается на месте, кто может утверждать, что это не бог
его унес?
Должно быть, развалины, где я остановился на ночлег, принадлежали к
подобным святилищам - так думалось мне во сне. Я видел тот же лес и тот же
каменный полукупол, служивший мне укрытием, даже груда обомшелых обломков
рухнувшей стены была та же, что и наяву. Было темно, громко гудел зимний
ночной ветер в вершинах деревьев. Больше ничего я не слышал, да и
невозможно было бы расслышать сквозь это гуденье, но кобыла моя вдруг
переступила копытами, фыркнула в мешок и подняла голову, и я тоже
посмотрел вверх: из-за груды камней в темноте на меня глядели два глаза.
Объятый сном, я не в силах был шевельнуться. Вслед за первой парой
глаз так же быстро и бесшумно появлялись все новые. Я различал только
смутные тени во тьме ночи - не волчьи, а словно бы человечьи, словно бы
какие-то маленькие человечки возникали передо мной один за другим,
внезапно и бесшумно, как призраки; и вот уже они обступили меня
ввосьмером, плечом к плечу, загораживая вход в мое убежище. Не двигались и
ничего не говорили, просто стояли, как восемь маленьких призраков,
продолжение леса и ночи, ее сгустки, подобные тьме под деревьями. Но я
ничего не видел, лишь мгновеньями в свете зимних звезд, проглядывавших
между проносившимися облаками, - блеск следящих за мною глаз.
Ни слова, ни шороха.
Внезапно, без всякого перехода, я ощутил, что проснулся. Они были
по-прежнему здесь.
Я не потянулся за мечом. Восьмеро против одного - такое
противоборство довольно бессмысленно, к тому же существуют и другие
способы самозащиты, и следовало для начала испытать их. Но и того я не
успел. Я только открыл было рот, чтобы заговорить, как один из них
произнес что-то, одно краткое слово, тут же унесенное ветром, и я
опомниться не успел, как меня с силой отбросили к стене, рот мне заткнули
кляпом, а руки вывернули за спину и крепко связали запястьями вместе.
Затем меня не то выволокли, не то вынесли из укрытия и швырнули спиной на
груду острых камней. Двое встали надо мной караулом. Кто-то из пришельцев
вытащил кремень и железо и после долгих усилий сумел поджечь тряпичный
жгут, вправленный в расщепленный бычий рог, служивший факелом. Жгут тускло
затлел, источая дымный, зловонный свет, но его им хватило, чтобы перерыть
мои переметные мешки и даже с любопытством осмотреть кобылу. Потом светоч
поднесли ко мне и, сунув чадящий фитиль чуть ли не в лицо, принялись
рассматривать меня с тем же любопытством, что и кобылу.
Я понимал, что, раз я до сих пор жив, значит, это не просто
грабители: они ничего не взяли, когда рылись в переметных мешках, а у меня
отняли только меч и нож, а дальше обыскивать не стали. По тому, как они
пристально разглядывали меня, кивая и удовлетворенно бормоча что-то, я со
страхом заключил, что именно я им и был нужен. Но если так, думал я, если
они хотели узнать, куда я держу путь, или их наняли, чтобы выяснить это,
им было бы выгоднее не обнаруживать себя и следовать за мною тайно. Я бы в
конце концов привел их прямо на порог к графу Эктору.
Из их разговора я ничего не узнал об их намерениях, зато он открыл
мне другое, не менее важное: эти люди говорили на языке, которого я
никогда прежде не слышал в обиходе, и, однако же, он был мне знаком - мой
наставник Галапас учил меня древнему языку бриттов.
Древний язык сходен с нашим теперешним, но люди, которые на нем
говорят, так давно живут отрезанными от всех других племен, что речь их
подверглась изменениям: добавились слова, стал другим выговор, так что
теперь, чтобы понимать его, требуется усердие и хороший слух. Я улавливал
знакомые окончания, иногда различал слова, которые и сегодня существуют в
Гвинедде, но за пятьсот лет изоляции они стали произноситься совсем иначе,
нечетко и нечленораздельно, и рядом с ними сохранились слова, давно
утраченные другими диалектами, и возникли новые звуки, будто эхо этих
холмов, их богов и диких тварей, среди них обитающих.
Я понял, кто эти люди. Это были потомки племен, в незапамятную
старину бежавших на дикие взгорья и уступивших города и пахотные угодья
римлянам, а после римлян - Кунедде. Точно бездомные птицы, они гнездились
на лесистых холмах, где земля скупо дает пропитание и незаманчива для их
могущественных противников. Иногда они укрепляли какую-нибудь вершину и
удерживали ее силой оружия, но вершины, удобные для возведения крепостей,
ценились завоевателями, и те обкладывали их и брали штурмом или измором.
Так остатки непобежденных отдавали вершину за вершиной, и в конце концов у
них остались лишь голые скалы, да пещеры, да высокие пустоши, зимою
заносимые снегом. Там они и жили, и никто их никогда не видел - разве что
случайно или если они сами того пожелают. Я догадывался, что это они
спускались по ночам и уносили украдкой приношения, оставленные в старых
святилищах. Мой сон наяву оказался в руку. Все остальные обитатели полых
холмов недоступны смертному взору.
Они разговаривали друг с другом - насколько эти настороженные
существа способны к многословным разговорам, - не подозревая о том, что я
их понимаю. Я прикрыл глаза, прислушался.
- Говорю тебе, это он. Кто еще мог бы ехать один через лес в такую
непогожую ночь? И притом на рыжей кобыле?
- Да, верно. Они сказали, один. И кобыла рыже-чалая.
- А может, он убил того. И кобылу отнял. Он прячется, это ясно. Иначе
почему бы он затаился здесь в зимнюю ночь и даже костра не развел, хотя
волки спустились совсем близко.
- Он не волков боится. Можешь не сомневаться, это он самый и есть,
кто им нужен.
- За кого они дают деньги.
- Они говорили: он опасный человек. Не похоже.
- У него меч был под рукой.
- Но он его не поднял.
- Не успел, мы его схватили.
- Он нас давно заметил. Успел бы. Напрасно ты схватил его, Квилл. Они
же не сказали - захватить. Сказали - разыскать и идти по следу.
- Теперь поздно. Мы уже его схватили. Что будем делать? Убьем его?
- Пусть Ллид решает.
- Да, пусть решит Ллид.
Они говорили не так связно, как я здесь передаю, а перекидывались
обрывками фраз на своем странном, емком языке. Потом замолчали и отошли в
сторону, оставив надо мной двух стражей. Я понял, что они ждут Ллида.
Он появился минут через двадцать, и с ним еще двое - три тени вдруг
отделились от черноты леса. Остальные окружили его, объясняя и указывая, и
тогда он схватил факел, обгорелый тряпичный жгут, сильно пахнущий дегтем,
и решительно подошел ко мне. Остальные поспешили следом.
Они обступили меня полукругом, как раньше. Факел в поднятой руке
Ллида осветил моих пленителен, не очень ясно, но достаточно, чтобы я их
запомнил. То были низкорослые темноволосые люди, холода и лишения выдубили
кожу на их хмурых, насупленных лицах до цвета старой, корявой древесины и
провели по ней глубокие складки. Одежду их составляли плохо выделанные
шкуры и штаны из толстого, грубо тканного сукна, выкрашенного коричневой,
зеленой или рыжей краской, добываемой из горных растений. Вооружены они
были кто как - дубинами, ножами, каменными топорами, заточенными до
блеска, а один - тот, что командовал до появления Ллида, - держал в руке
мой меч.
Ллид сказал:
- Они ушли на север. Никто в лесах не увидит и не услышит. Выньте
кляп.
- Что толку? - возразил тот, у которого был мой меч. - Он ведь не
знает нашего языка. Взгляни на него. Он ничего не понимает. Мы сейчас
говорим, что его надо убить, а он даже не испугался.
- Что же это доказывает? Только что он смел, а это мы и так знаем.
Человек, которого вот так схватили и связали, понимает, что ему угрожает
смерть. Однако в его глазах нет страха. Делайте, что я велю. Я знаю
довольно, чтобы спросить имя и куда он держит путь. Выньте кляп. А ты,
Пвул, и ты, Арет, поищите сухого валежника. Мне нужно побольше огня, чтобы
разглядеть его хорошенько.
Один из моих стражей развязал узел и вынул тряпичный кляп. У меня был
разорван угол рта, и тряпка пропиталась слюной и кровью, но житель холмов
упрятал ее к себе в карман. При такой нищете, как у них, вещи не
выкидывают. Интересно, подумалось мне, дорого ли "они" посулили за меня?
Если это Кринас с товарищами напали на мой след и подрядили лесных людей
высмотреть, куда я пробираюсь, то поспешные действия Квилла спутали им все
карты. Но и мои замыслы тоже рухнули. Даже надумай они теперь меня
отпустить, чтобы тайно последовать за мною, разве могу я продолжать свой
путь? Я не сумею уйти от слежки, хоть и буду о ней знать. Эти люди видят в
лесу любую тварь и умеют доставлять вести быстрее пчел. Отправляясь в это
путешествие, я знал, что в лесу мне не укрыться от любопытных глаз, но
обычно лесные жители никому не показываются и ни во что не вмешиваются.
Теперь же у меня оставался только один способ добраться до Галавы и не
привести за собой врагов: я должен переманить этих людей на свою сторону.
Я ждал вопросов их вожака. Он спросил, медленно, с трудом подбирая ломаные
валлийские слова:
- Ты - кто?
- Путник. Еду на север, где живет один мой старый друг.
- Зимой?
- В этом есть нужда.
- Где... - он искал слово, - откуда ты едешь?
- Из Маридунума.
Это, по-видимому, совпадало со сведениями, полученными от "них". Он
кивнул.
- Ты - гонец?
- Нет. Твои люди видели все, что я с собой везу.
Один из них скороговоркой сказал на древнем языке:
- Он везет золото. Мы видели. Оно у него в поясе, и еще есть зашитое
в подпруге на кобыле.
Вожак разглядывал меня. Угадать его мысли по лицу я не мог, оно было
не прозрачнее дубовой коры.
Он спросил через плечо, не отрывая взгляда от моего лица.
- Обыскивали? - Это он произнес на своем языке.
- Нет. Мы видели, что у него в карманах, когда отбирали оружие.
- Обыщите теперь.
Они повиновались и действовали достаточно грубо. А затем пропустили
его вперед и сами тоже сгрудились над добычей, рассматривая ее при свете
тусклого факела.
- Золото. Смотрите, как много. Пряжка с королевским драконом. Не
значок, попробуйте на вес, это настоящее золото. Клеймо - ворон Митры. И
он едет из Маридунума на север, притом тайно. - Квилл снова запахнул на
мне плащ и закрыл клеймо. Он выпрямился. - Ясно, что это он самый, о ком
говорили солдаты. Он лжет. Он гонец. Надо его отпустить и выследить.
Но Ллид медленно проговорил, глядя на меня:
- Гонец, везущий арфу и знак Дракона, и с клеймом ворона Митры? И
едущий в одиночку из Маридунума? Нет. Это может быть только один человек:
