дружок, - говорил Юрковский. - Ведь это все равно, что утверждать
абсолютность пространства. Чему тебя только учили!
- Выводы Лоренца...
- И столько фактов, столько фактов! А ты осмеливаешься отвергать
это! И когда! Почти через сто лет после создания теории
относительности...
- Выводы Лоренца я не собираюсь оспаривать, - сказал Богдан. - И не
воображай себя единственным по следователем и хранителем идей старика
Эйнштейна. Я хочу сказать, что...
- Послушаем, послушаем!
- А именно: при нынешнем состоянии техники нам далеко еще до
практического столкновения со следствиями теории относительности... в
нашем деле, конечно.
- Ах, вот как!
- Да, вот так.
- Далеко?
- Далеко. Пространство для межпланетника есть пространство.
Однородная пустота.
- Если не считать метеоритов, - не поднимая головы, вставил Дауге.
- Да, пустота! Я летаю около десяти лет, и ни разу что-то мне не
пришлось делать в расчетах поправок на теорию относительности.
Они помолчали, глядя друг на друга, словно петухи перед дракой.
- А скажи, пожалуйста, - вкрадчиво спросил Юрковский, - слушал ли ты
отчет экспедиции к Вэйяну?,
- Куда?
- К Вэйяну... Не слушал? И впервые слышишь это название? Ты мне
жалок, Богдан!
- А что это такое, в самом деле? - спросил Дауге.
- Вэйян - это крошечная плакетка, орбита которой находится внутри
орбиты Меркурия. Среднее ее расстояние от Солнца около десяти миллионов
километров. Ее открыли три года назад китайские товарищи и назвали Вэйян
- "Телохранитель Солнца" или что-то вроде этого. Из-за близости к Солнцу
она с большой скоростью испаряется и, надо думать, через сотню лет совсем
сойдет на нет... Так ты действительно не слыхал о ней? - снова обратился
Юрковский к Богдану.
Тот покачал головой.
- Тогда слушай то, что рассказывал нам в прошлом году Федя. И ты
будешь посрамлен, приготовься! Потому что Федя, участвовавший в этой
экспедиции, говорил:
"На таком расстоянии от Солнца нельзя было пренебрегать всякими
неизвестными еще каверзами, какие может выкинуть мощное поле тяготения".
А каверзы были и чуть не стоили экспедиции жизни. Вот так-то...
- Ладно, ты рассказывай.
- Слушай. Лу Ши-эру не удалось подобраться к этой планетке вплотную,
но орбиту ее он вычислил достаточно точно. И вот первая неожиданность:
наши обнаружили планетку совсем не там, где ей полагалось быть по
расчетам Лу Ши-эра.
- Лу ошибся, - проворчал Богдан.
- Допустим. Чтобы не изжариться, командир оборудовал планетолет
зеркальным экраном. Сначала все было хорошо. Планетку нашли и устремились
в ее тень. Она очень мала - яйцевидная глыба кристаллического железа в
несколько десятков километров в диаметре. Вращается быстро и не успевает
остывать, но наши надеялись провести наблюдения, укрывшись за ней от
Солнца. Но не тут-то было... - Юрковский сделал эффектную паузу и
торжествующе взглянул на Спицына. - Чем ближе планетолет подходил к
Солнцу, тем сильнее давали себя знать новые и странные явления. Солнце
меняло цвет, оно темнело и становилось красным, его видимые размеры росли
гораздо быстрее, чем этого требовали законы перспективы. Наконец... -
снова торжествующий взгляд в сторону Спицына, - оно стало греть и светить
сразу с двух сторон! Тени не было. Федор говорил, что это страшно.
Планетолет почти касался раскаленной поверхности Вэйяна, но тени не было!
Солнце, огромное, пышущее нестерпимым жаром, будто обступило планетолет
со всех сторон. Там, где ему не полагалось быть, с противоположной
стороны, также жарко и тускло светилось багровое пятно, заслонившее все
небо...
- Мираж, - нерешительно предположил Богдан.
- Мираж в пустоте! Мираж, который обжигает и испускает потоки
протонов! Ну хорошо, положим. А то, что все гироскопические устройства на
планетолете вышли из строя, - это тоже мираж? А то, что все хронометры, в
том числе и обыкновенные ручные часы, отстали, как оказалось после
возвращения, ровно на двадцать три минуты каждый, - это тоже мираж?
Богдан молчал.
- И чем же все это объясняется? - не вытерпел Быков.
- Разумеется, тем, что поле тяготения в такой близости от Солнца
исковеркало, изменило "абсолюты" пространства и времени. Тебе остается
только одно утешением - Юрковский картинно протянул к Богдану руку. - Все
эти явления не могут быть объяснены даже эйнштейновской теорией. Но факт
остается фактом: пространство - это не "просто пространство", о котором
ты так легкомысленно разглагольствовал перед нами полчаса назад. Порукой
тому седые волосы Феди, которому удалось увести планетолет от Вэйяна
только после пятой или шестой попытки.
Юрковский замолчал и стал, посвистывая, ходить по кают-компании.
Быков напряженно думал, что могли означать странные слова "тяготение
изменило время и пространство". Но едва он собрался задать вопрос, как
Дауге, уже с минуту иронически поглядывавший на Юрковского, положил конец
дискуссии:
- Владимир, хватит болтать! Накрывай на стол и зови Анатолия
Борисовича. Пора ужинать.
После ужина за столом остались все, кроме Крутикова, ставшего на
вахту. Ермаков, чуть заспанный, но, как всегда, гладко причесанный и
подтянутый, сидел над маленькой чашкой тонкого фарфора и с удовольствием
смаковал горячий кофе. Богдан и Юрковский, по обыкновению,
пересмеивались, вспоминая какие-то смешные случаи из их студенческой
жизни. Дауге серьезно и сосредоточенно составлял какой-то фантастический
напиток по меньшей мере из десяти различных фруктовых соков. Мягкий
матовый свет озарял каюту, все было устойчиво, уютно, спокойно, и Быков в
сотый раз подумал о том, как не вяжется такая обстановка с мыслью о
металлическом ящике, с бешеной скоростью поглощающем миллионы километров
черной пустоты.
- О чем задумался, Алексей? - спросил Дауге.
Быков виновато улыбнулся:
- Так, понимаешь... мысли! Вот сидим, чаи распиваем... Я совсем не
так себе это представлял.
- Да как ты это вообще представлять мог? - Иоганыч комически
изумился. - Ах, по книжкам? По газетным очеркам?
- Хотя бы...
Юрковский напыщенно изрек:
- Героические межпланетники отважно преодолевали все трудности
опасного перелета, мужественно шагая навстречу опасности...
- Да... вроде этого. И, кроме того, я ожидал невесомости и всяческих
новых ощущений.
- Да побойся бога...
- Нет-нет, я знаю, что в корабле, движущемся с постоянным
ускорением, невесомости быть не может. Но все-таки это было
разочарованием.
Богдан и Дауге расхохотались.
- Поверьте, Алексей Петрович, - серьезно сказал Юрковский, - без
невесомости гораздо удобнее. Вам ведь посчастливилось. А вот, помнится,
тому назад лет шесть совершали мы рейс на Луну. И с нами отправился -
тоже в свой первый рейс, заметьте, - некий специалист. Только не по
пустыням, а по селенографии. Много времени он писал о Луне, изучал Луну,
спорил о Луне, а на Луне никогда до того не был. Боялся лететь. Но... так
уж устроена наша жизнь...
- Это ты про Глузкина? - спросил Дауге.
- Про него, про Глузкина, - усмехнулся Юрковский. - Так вот,
стартовали мы. Летим. Выключили реактор, освободили пассажиров из
амортизационных ящиков. Все им было сверхинтересно - невесомость,
понимаете ли, новые ощущения и прочее. Этот Глузкин тоже радуется, хотя и
бледен немного. Часа через два подбирается он ко мне и спрашивает: "Где
здесь умывальная комната, товарищ?" А я, видите ли, забыл, что он
новичок. "Идите, - говорю, - по коридору, последняя дверь направо". И
ничего больше не объяснил. Он, сердешный друг, и отправился.
Теперь улыбались все: Дауге, Богдан и даже Ермаков. Быков слушал
насупясь.
- Ну, заперся там, как полагается, - продолжал Юрковский. - Проходит
пять, десять минут, четверть часа - нет его! Потом появляется... весь
мокрый с ног до головы. Ругается, водяные пузыри вокруг него целым
облаком летают... Мы все кто куда прятаться. Включили на полную мощность
вентиляторы, насилу очистили коридор. Ругался селенограф - спасу не было!
До сих пор краснею, когда вспоминаю. А ведь там с нами были женщины. Вот
что иногда невесомость учиняет, Алексей Петрович! - торжественно заключил
Юрковский.
- Да, в общем, невесомость - удовольствие ниже среднего, -
подтвердил Дауге, когда смех утих. - Пока научишься, как себя вести,
намучаешься изрядно...
- Я помню, - сказал Богдан, - как один товарищ...
- Погодите-ка, - прервал его Ермаков.
Тонкий, едва слышный звук доносился сверху, то стихая, то усиливаясь
волнообразно, словно писк комара в лагерной палатке. И Быков увидел, как
медленно сошла краска с окаменевшего лица Ермакова, как внезапно до
синевы побледнел Дауге, широко раскрыл глаза Спицын, а на скулах
Юрковского выступили желваки. Все смотрели куда-то поверх его головы. Он
обернулся. Под самым потолком, в складках стеганой кожи обивки,
разгорался, пульсируя, красноватый огонек. Кто-то хрипло чертыхнулся и
вскочил. С сухим стуком упал стакан, по скатерти расползлось красное
пятно. И в то же мгновение оглушительный звон заполнил кают-компанию.
Потолок, лица, Руки, белая скатерть - все озарилось зловещим малиновым
блеском.
- Излучение! - проревел над самым ухом чей-то незнакомый голос.
Быков как завороженный глядел на судорожно вспыхивающую красную
лампочку-индикатор, похожую на палец, торчащий из стены. "Дзанн, дзан,
дзззанн!" - надрывался сигнальный звонок. Дверь распахнулась, на пороге
появился Крутиков.
- Излучение! - крикнул он.
Осунувшееся лицо его было покрыто потом. Ермаков спокойно
проговорил, едва разжимая белые губы:
- Видим и слышим.
- Почему, откуда? - пробормотал Богдан.
Юрковский пожал плечами:
- Праздный вопрос.
- Не праздный, не праздный! - словно задыхаясь, торопливо сказал
Дауге. - Может быть, еще можно закрыться...
- Спецкостюмы?
- А хотя бы и спецкостюмы!
- Ерунда, - убежденно сказал Богдан. - Ведь пробило оболочку и
защитный слой...
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
- От этого не закроешься, - прошептал Крутиков.
Дауге криво улыбнулся.
- Так, - сказал он. - Что ж, будем ждать.
Крутиков с какой-то чопорной торжественностью поднял упавший стакан
и уселся между Ермаковым и Быковым.
- Рентген сто, не меньше, - заметил Юрковский.
- Больше, - отозвался Богдан.
- Сто пятьдесят. Кто больше? - Дауге взял со стола чайную ложку и
стал сгибать ее трясущимися пальцами. - Честное слово, я чувствую, как в
меня врезаются протоны!
- Интересно, долго это будет продолжаться? - проворчал Юрковский
щурясь, глядя на лампу-индикатор.
- Если больше пяти минут, нам труба...
- Прошло две минуты, - объявил негромко Ермаков.
Крутиков поправил воротник комбинезона, захлестнул раскрывшуюся
"молнию" на груди и полез в карман за трубкой.
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
- Они сидели под ливнем смерти и слушали очаровательную музыку, -
сказал Юрковский. - Слушайте, нельзя ли выключить этот проклятый трезвон?
Я не привык умирать в таких условиях.
"Дзанн, дзззанн, дззан..."
Дауге наконец сломал ложечку и швырнул обломки на стол. Все
уставились на них.
- Первая жертва лучевой атаки, - сказал Юрковский. - Иоганыч, будь
