- Пойдем прогуляемся, - предложил Дауге Быкову.
Они вышли из гостиницы и не спеша направились вдоль улицы к
полигону.
- Тосты, напыщенные речи, - сказал Иоганыч устало. - Терпеть этого
не могу!
- Ну, знаешь... - Быков недовольно поглядел на него. - Такое событие
все-таки...
- Да какое оно "такое"? Люди делают свое дело. Чего же тут
экстраординарного? Ведь не назначается же специальная комиссия, скажем,
для того, чтобы отметить отправление геологической экспедиции?
- Бывает, наверное, что и назначается.
- И напрасно. Это только на нервы действует.
- Не знаю, не знаю. Все-таки проявление внимания, так сказать...
Люди идут на риск...
- Не хвастайся, - сказал Дауге строго. Быков сконфузился. - На
риск... Думаешь, эти министерские понимают, что это за риск? Проявление
внимания... - Дауге сплюнул. - Это же сплошная казенщина. И никакого
чувства такта. Обязательно найдется какой-нибудь ишак, который будет
превозносить до небес "аргонавтов вселенной", а заодно и самого себя за
мудрое руководство упомянутыми аргонавтами.
- Гм...
- Причем, заметь, настоящие, ценные работники аппарата министерства
сюда не поедут специально на проводы. Ни Кокорышкин, ни Привалов, ни
Стручинский... Во-первых, они заняты по горло, во-вторых, они достаточно
тактичны, в-третьих, отлично понимают, что все это комедия. Впрочем, это
каждый понимает.
Некоторое время они шли молча. Быков спросил:
- Так почему же так делается?
- А черт его знает, почему. Думаю, еще с первых лет после
революции... Тогда еще, наверное, нужно было воодушевлять людей,
напомнить им об их долге, разъяснить им значение предстоящей работы...
Вот с тех пор и повелось так, и не могут отказаться от дурацкого обычая.
Ведь кому лучше нас понимать значение того, что делает сейчас с нашей
помощью Краюхин? Вот увидишь, они будут делать вид, что только благодаря
им... и так далее. А Краюхину потребовалось битых пять лет, чтобы
отвоевать проекту "Хиуса" место под солнцем.
Дауге помолчал, затем добавил:
- Конечно, формально министерство должно иметь акт комиссии о
состоянии "Хиуса" перед стартом. Но уж эти банкеты...
Быков не стал возражать. Спорить не хотелось, и кроме того, он
чувствовал, что Иоганыч во многом прав.
Они повернули назад, и тут он заметил, что встречные прохожие
почтительно сторонятся их, давая им дорогу, а некоторые в знак
приветствия прикладывают руку к головному убору. Он обратил на это
внимание Дауге. Тот рассмеялся.
- Мы живем здесь уже месяц, и все в городе знают, кто мы такие.
Знают они и то, что послезавтра мы... прыгнем.
Снова пошел дождь, и они поспешно вернулись в гостиницу. У входа в
столовую Дауге остановился, попятился и толкнул Быкова локтем:
- Тихо!..
Столовая была освещена неярким вечерням солнцем. На диване,
склонившись друг к другу, усидели Богдан Спицын и Вера Николаевна. Они
молчали, глядя в окно, и лица их были так серьезны и необычайно грустны,
что у Быкова сжалось сердце. Большая белая рука Богдана обнимала узкие,
хрупкие плечи женщины. Дауге потянул Алексея за рукав, и они на цыпочках
прошли на второй этаж.
- Вот, Алексей, как бывает... - проговорил Дауге. - Встречаются
только на неделю, на две, и снова в разные стороны. Она старше его на
пять лет... Любовь, ничего не поделаешь. Настоящая, большая любовь...
Он задумался. Быков осторожно спросил:
- Чего же они не женятся?
- Что? Почему не женятся? - не сразу отозвался Дауге. - Да при чем
здесь это? Они встречаются раз, много - два раза в год, понимаешь?
- Понимаю, - пробормотал Быков, но затем сказал решительно: - Нет,
ни черта не понимаю! Женились бы, жили бы вместе, вместе и летали...
- Вместе... Вместе им нельзя, Алексей. Они встречаются раз-два в
год. Летать им вместе нельзя - ведь Богдан ходит в такие экспедиции, куда
женщин не берут. Какая же это будет семья?
- Нет, - твердо сказал Быков, - могли бы как-то устроить, если бы
захотели.
- Может быть, конечно. Может быть, они просто выдумали себе эту
любовь?
- Ну вот ты...
- Я бы, Алексей... - голос Дауге дрогнул, - я бы жизнь за любимую
женщину отдал! Я, друг мой, слабый человек.
На следующий день прилетели гости из Москвы. К удивлению и
удовольствию Быкова, ужин прошел весело. Были речи (и неплохие, как
показалось ему), и тосты (только шампанское), и пожелания, межпланетники
держались чинно и благопристойно, вежливо вставали и кланялись и даже
смеялись, когда кому-нибудь из гостей случалось сострить. Краюхин
рассказал несколько комических эпизодов из раннего периода межпланетных
сообщений, а Юрковский вдруг разразился стихами Багрицкого. Он прочитал
своих любимых "Контрабандистов" и, когда смолкли аплодисменты, сказал
грустно:
- Вот... сколько хороших стихов о море и моряках, а о нас совсем
нет. Сплошное "ты лети, моя ракета".
- Поэты знают море тысячи лет, - заметила Вера Николаевна, - а
пространство они совсем еще не знают. Потерпи, Володя, будут отличные
стихи и о нас.
Юрковский поцеловал ее руку:
- Терплю, Верочка. А пока у нас только и остается:
Как аргонавты в старину,
Покинув отчий дом,
Поплыли мы,
Тирам-там-там,
За золотым руном.
Когда гости разошлись, Крутиков вздохнул и заметил:
- Слава богу, хорошо посидели. Только...
- Да, - кивнул Дауге. - В своем кругу прощальный обед был бы лучше.
Краюхин поднялся, с шумом отодвинул свое кресло.
- Прошу внимания, друзья мои, - сказал он. - Одну минуту внимания.
Сейчас мы в своем кругу, и мне хочется сказать вам несколько слов.
Алексей Петрович, налейте, пожалуйста, всем вина... По капле, Анатолий,
не беспокойся... Вот так, благодарю вас. Друзья! Я здесь самый старый
межпланетник... да. Страшно вспомнить, на каких гробах мы начинали дело!
По сравнению с "Хиусом" это были колымаги, чтобы не сказать хуже. Но я не
из тех самодовольных дураков, которые ворчат, что нынешней молодежи-де не
в пример легче, чем было нам. Ибо я знаю, как сложна ваша задача. Задача
всегда определяется средствами, и насколько мощнее ваши теперешние
средства, настолько сложнее и ваша задача. Вам будет не легче, чем нам...
и даже труднее, ибо на вас больше ответственности. Друзья, если вам будет
очень трудно, нестерпимо трудно, прошу вас, вспомните, для кого и во имя
чего вы это делаете! Я знаю вас всех достаточно хорошо, чтобы быть
уверенным: если вы об этом вспомните, сил у вас будет больше. Ну... вот и
все. За вас!
Он поднял свой бокал, выпил и быстро вышел из комнаты. Некоторое
время все молчали. Затем поднялся Юрковский и сказал негромко:
- Что ж, аргонавты... за старика!
В этот вечер Быков долго не мог уснуть.
Он встал, зажег свет и сел за стол, уставясь на лампочку, и так
сидел долго. Взгляд его упал на газету, которую он так и не удосужился
просмотреть сегодня.
_"Смелее внедрять высокочастотную вспашку"_ - передовая.
_"Исландские школьники на каникулах в Крыму", "Дальневосточные подводные
совхозы дадут государству сверх плана 30 миллионов тонн планктона",
"Запуск новой ТЯЭС мощностью в полтора миллиона киловатт в Верхоянске",
"Гонки микровертолетов. Победитель - 15-летний школьник Вася Птицын", "На
беговой дорожке 100-летние конькобежцы"._
Быков листал газету, шелестя бумагой.
_"Фестиваль стереофильмов стран Латинской Америки", "Строительство
Англо-Китайско-Советской астрофизической обсерватории на Луне", "С Марса
сообщают..."_
Быков просмотрел газету, подумал и, сложив, сунул в карман куртки.
Это надо взять с собой. Это дыхание Земли, могучий пульс родной планеты,
который хочется ощущать н в далеком рейсе. Символ... Алексей вздохнул н
погасил свет.
Утро старта было ясное. В пять часов никто уже не спал, все
собрались в гостиной, сидели или слонялись из угла в угол. За завтраком
ели мало и неохотно, и Ермаков делал вид, что не замечает этого. Краюхин
и гости о чем-то переговаривались вполголоса. Подали машины. Несмотря на
ранний час, улицы были полны людей. Никто не выкрикивал лозунги и
приветствия, никто не подбегал с цветами, люди просто стояли и смотрели,
но смотрели так, как смотрят на родных и близких, уходящих в далекий и
опасный путь. Машины выехали за город.
И тут с Быковым произошло то, о чем он долго вспоминал потом с
недоумением и стыдом. Какое-то странное оцепенение охватило его. Он как
бы раздвоился и с безучастным любопытством смотрел на себя со стороны, не
в силах сосредоточиться. Обрывки мыслей метались у него в голове, но ни
за одну из них он не мог ухватиться и заставить себя вполне
последовательно реагировать на то, что происходит вокруг. Они проехали
мимо стартовых установок, и Быков долго и упорно старался представить
себе, о чем думает ворона, сидящая на одной из них.
У капониров все стали прощаться. Быков машинально пожимал чьи-то
руки, чувствуя на своем лице глуповатую застывшую улыбку и не имея сил
согнать ее. Краюхин что-то сказал ему, они обнялись и поцеловались, и
опять Алексей Петрович подумал только, что щека Краюхина очень холодная и
очень шершавая. Он с готовностью кивал головой, когда ему что-то с жаром
говорил председатель горсовета, похлопывая по плечу. Затем он на
негнущихся деревянных ногах отошел в сторону и смотрел, как Спицын обнял
плечи Веры Николаевны, а она гладит ладонями его лицо. Дауге взял Алексея
за руку и подвел к машине.
...Когда Быков поднял глаза, над ним уже громоздилась матово
отсвечивающая выпуклая поверхность реакторного кольца. Наконец он понял,
что мешало ему. В мозгу бессознательно, но отчетливо билась одна и та же
мысль: "В последний раз. В последний раз". Он не мог вспомнить, когда это
впервые пришло ему в голову, но теперь отделаться от этих слов было
невозможно.
- По местам! - крикнул Ермаков неестественно резким голосом.
Быков оглянулся. Машины, которые подвезли их к "Хиусу", уже уехали.
Кругом расстилалась ровная пустынная тундра.
- Алексей Петрович, не задерживайтесь!
"Последние шаги по земле", - со странным любопытством прислушиваясь
к себе, подумал он, подходя к гибкому металлическому трапу. "Последний
глоток земного воздуха", - думал он, ухватившись за край люка. Кто-то -
кажется, Юрковский - сердито оттолкнул его и попросил быть осторожнее.
"Последний взгляд на голубое небо..." Люк со звоном захлопнулся. Тогда он
понял, что боится. Просто-напросто трусит. Он сразу успокоился н пошел
вслед за Дауге в кают-компанию. Они расселись в креслах - Быков, Дауге и
Юрковский - и молча пристегнулись широкими эластичными ремнями. Ермаков,
Спицын н Крутиков были, вероятно, в рубке. Быков посмотрел на Юрковского.
Лицо Юрковского было сердитое, на носу виднелось желтоватое пятно.
"Здорово все-таки я его тогда..." - подумал Быков с мимолетным
раскаянием.
- Приготовиться! - раздался из невидимого репродуктора высокий и
звонкий голос Ермакова.
Наступила мертвая тишина. На мгновение Быков почувствовал тошноту и
слабость. Огромным усилием воли он подавил отвратительное ощущение
беспомощности и покосился на Дауге. Тот сосредоточенно смотрел прямо
перед собой.
- Старт!
Громовой гул донесся откуда-то снизу. Все вдруг сдвинулось. Сиденье
кресла мягко навалилось на тело. Быков изо всех сил зажмурил глаза и
