туда нос...
- То есть ясно даже и ежу! - проникновенно сказал Юрковский. - Если
место окружено колючей проволокой, то это значит, что вход туда запрещен.
Нет, он лезет своими гусеницами прямо через проволоку! Не может
равнодушно видеть заграждения и смело, как лев, кидается на них грудью.
Это было очень несправедливо, но Быков только сокрушенно вздыхал.
- Юрковский вас заметил, когда вы подходили к камере, и кинулся,
чтобы, так сказать, оттащить вас, но немного опоздал. Признаться, мы уже
думали, что произошло несчастье.
- Бежали сломя голову, - сказал Дауге. - Я думал, у меня сердце
выскочит...
Быков повернулся к Юрковскому и пробормотал, запинаясь:
- Я... мне очень жаль, право... я не хотел... - и в отчаянии махнул
рукой: - Черт знает, как это получилось! Понимаете, я очень испугался
вас...
Губы Юрковского скривились в презрительную улыбку.
Дауге хихикнул:
- Как он его встретил! Великолепно встретил! О господи, вот это был
бой!
- Да, деретесь вы хорошо, - усмехнулся Краюхин, - но впредь будьте
осторожны. В нашем деле ничего нельзя трогать голыми руками, тем более
без спросу. И это напомнило мне: сегодня же вечером Дауге подберет вам
спецкостюм и научит вас пользоваться им.
- Господи, вот это была драка! - повторил Дауге, вытирая глаза.
Быков быстро пересел на свое место и отключил автоводитель. Впереди
в легком тумане проступили очертания плоской крыши гаража.
- И еще, - сказал Краюхин. - Нужно будет испытать вас и "Мальчика"
по-настоящему. Вы готовы?
- Здесь нельзя испытать по-настоящему, - пробормотал Быков, -
тундра, все плоско, как стол...
- Ничего, я найду вам о-отличное место, дружок! - Золотые зубы
Краюхина блеснули в полутьме.
ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ
Проводив Краюхина и геологов - за ними приехала вызванная из города
машина, - Быков озабоченно почесал затылок и вернулся в гараж. "Мальчик"
стоял в двух шагах от ворот, дождевые струйки блестели на его покатых
боках.
- Испытания! - сказал Быков вслух. - Ну что ж, испытания так
испытания.
Он достал из кармана мятую, испачканную смазкой книжечку
руководства, полистал ее, вздохнул и пополз в люк. Как и всякий человек,
Алексей Петрович Быков не любил экзаменов, в какой бы форме они ни
проводились. Большой несправедливостью представлялось ему положение,
когда ничтожный, никому не нужный пустяк, на который никогда не обращаешь
внимание за его полной неприменимостью в практической работе, становится
в один ряд с важнейшими и необходимейшими знаниями. Сам он, проводя
занятия, держался совсем другой системы. "Будьте вы хоть семи пядей во
лбу, - говорил он, - вам никогда не удастся запомнить все напечатанное в
грудах книг и таблиц. Ведь в них есть и самое важное, и просто важное, и
второстепенное, и, наконец, просто ненужное - то, что либо успело
устареть, едва родившись, либо потеряло значение к настоящему времени. И
я, разумеется, не собираюсь требовать от вас знания всего, что есть в
книгах и таблицах. Но уж если, товарищи, кто-нибудь не будет знать того,
что обязан знать в первую очередь, - прошу не обижаться".
Авторитет Быкова, лучшего специалиста по транспортным механизмам,
охранял эту систему от посягательств со стороны самых педантичных
начальников. Но ведь так было там, в Гоби, а как будет здесь? На этот раз
экзаменуемым придется быть ему самому. Правда, Краюхин не производит
впечатления начетчика и формалиста, но кто может сказать, куда смотрят
его крохотные глазки, спрятанные под громадными темными очками? И Быков
снова и снова листал зачитанное руководство, особенно ту его часть,
которая касалась всевозможных аварий и ремонта в полевых условиях. Затем
он снял куртку, натянул комбинезон и погрузился в отсек двигателя.
В гостиницу он вернулся поздно, усталый, но довольный и почти
спокойный. В столовой уже никого не было. Поужинав (основательно, без
излишней поспешности), Быков отправился разыскивать Дауге. На втором
этаже, в коридоре, куда выходили двери комнат, в которых жили
межпланетники, он остановился. Одна из дверей была приоткрыта, и слышался
звучный голос Юрковского, декламировавшего стихи Багрицкого:
...А ветер как гикнет,
Как мимо просвищет,
Как двинет барашком
Под звонкое днище,
Чтоб гвозди звенели,
Чтоб мачта гудела:
"Доброе дело! Хорошее дело!.."
Быков заглянул в комнату. Юрковский в пижаме и домашних туфлях
полулежал на диване, закинув руки за голову, повернув лицо к окну. Рядом
сидел Крутиков, сгорбившись, посасывая короткую пустую трубочку. У стола
Богдан Спицын покачивался на стуле и улыбался каким-то своим, одному ему
известным мыслям. Ни Дауге, ни Краюхина и Ермакова в комнате не было.
...Так бей же по жилам,
Кидайся в края,
Бездомная молодость,
Ярость моя!
Чтоб звездами сыпалась
Кровь человечья,
Чтоб выстрелом рваться
Вселенной навстречу...
Это были чудесные стихи. Кроме того, "пижон" читал удивительно
хорошо. Что-то тревожное и зовущее было в его глубоком, полном сдержанной
силы н волнения голосе, и Быков невольно подумал, что вот этот
бесстрашный красавец, вероятно, очень похож на автора стихов, которые он
читает. Он такой же беспокойный и страстный, так же готов без сожаления
отдать всю жизнь свою для больших и необычайных дел. О том же, вероятно,
подумал и Крутиков. Он вдруг вынул изо рта трубку и внимательно посмотрел
на Юрковского, словно желая убедиться в чем-то. Только Спицын продолжал
тихонько раскачиваться и улыбаться с полузакрытыми глазами.
...И петь, задыхаясь,
На страшном просторе:
"Ай, Черное море,
Хорошее море!.."
Юрковский замолк. Быков отступил от двери и пошел дальше. Комната
Дауге оказалась пустой. На кровати лежал спецкостюм, который Иоганыч,
наверное, подобрал для своего друга. Красноватые отблески вечернего неба
переливались на полированной поверхности шарообразного колпака. Быков
хотел было идти, но тут внимание его привлекла фотография, лежавшая на
столе. Фотография была знакома - прекрасная женщина с грустным лицом, в
синем платье, закрытом до шеи.
"Маша Юрковская", - вспомнил Быков. Он вздохнул.
Бедный Иоганыч! Вот к чему пришла твоя любовь... Даже ты, веселый и
добрый, шутивший и смеявшийся в самые крутые минуты... ты не можешь
забыть о ней и сейчас, за несколько дней до старта в неведомое.
- Именно сейчас - вот что самое омерзительное! - загремел вдруг за
стеной голос Юрковского. - Прислать такое письмо именно сейчас... И не
успокаивай меня, б-брат милосердия, божья коровка! Ведь она же дрянь!..
- Не смей! (Быков сначала не понял, чей это пронзительный выкрик.)
Не смей так говорить о ней! В конце концов, это совсем не твое дело!
- Нет, и мое! И не потому, что она моя сестра. Это дело всех - и
Краюхина и каждого из наших ребят, в том числе и твоего краснорожего
пустынника. Там, куда мы идем, жизнь всех будет зависеть от каждого. Мы
должны быть абсолютно уверены друг в друге, а теперь я думаю: хватит ли у
тебя в таком состоянии цепкости, воли к жизни? Не подведешь ли ты нас,
Григорий Дауге?
- Полегче, Володя!
- Ничего не полегче... Неужели ты не раскусил ее, эту мою
очаровательную сестричку? Ведь это не человек - это кукушка! Да-да,
кукушка! Отними у нее смазливое рыльце, и что от нее останется? Мало
разве других женщин? Верных, любящих, умных... Что ты за нее цепляешься?
Быков на цыпочках прошел в свою комнату и плотно притворил дверь.
Вряд ли Дауге станет сегодня заниматься спецкостюмом, да и самому Быкову
было теперь не до этого. Нужно было о многом подумать. Он разделся, лег,
закрыл глаза. Лучше всего, пожалуй, постараться уснуть. Он поднялся,
чтобы опустить штору, и в ту же минуту вошел Дауге. Он был такой, как
всегда, - слегка встрепанный, со сбитым набок галстуком. Быков сел и
уставился на него.
- Уже лег? - спросил Дауге. - А спецкостюм? Что ты на меня так
смотришь, Алексей? Что-нибудь не в порядке?
Он поднес руку к лицу, затем посмотрел себе на грудь.
- Да нет, ничего... Это я так, - с трудом выдавил из себя Быков. - Я
думал, сейчас уже поздно...
- Ничего не поздно. Одевайся, идем. Сегодня тебе нужно освоиться со
спецкостюмом, иначе завтра, боюсь, не успеем. Где ты так задержался?
- С "Мальчиком" возился. Боязно мне, Иоганыч... Провалюсь я на этих
испытаниях.
- На каких испытаниях?
- Как - на каких? О которых Краюхин сегодня говорил. Помнишь, когда
возвращались...
- А-а! Ну, мне кажется, не провалишься, Алексей. Водитель ты
хороший, я знаю.
- "Водитель"... Как начнут вводные давать...
Дауге удивленно посмотрел на него:
- При чем здесь вводные? Ты, Алексей, и без вводных взмокнешь так,
что тебя потом выжимать придется.
- Не понимаю.
- Между тем все просто. Будет испытательный пробег. - Завтра
сделаешь марш по сильно пересеченной местности, усиленной искусственными
препятствиями, как говорят спортсмены.
- Один?
- Кто-нибудь будет с тобой, не знаю... Готов? Пошли.
В комнате Дауге Быков заметил, что фотографии на столе уже нет.
Иоганыч взял спецкостюм о кровати и разложил его на полу.
- Садись, Алексей, и слушай. Вот этот балахон называется "СКК-6", то
есть спецкостюм системы Краюхина, модель шестая. Изготовлен он из очень
прочного и гибкого материала с длинным и сложным химическим названием.
Впрочем, в техническом просторечии его называют "силикет". Это какое-то
кремнийорганическое полимерное соединение с баснословно длинными
нитевидными молекулами. Прочность его на разрыв необычайно велика. Кроме
того, он в высшей степени огнеупорен и, разумеется, газо- и
водонепроницаем.
- Ясно, - сказал Быков. Он сидел на корточках и с интересом мял и
разглаживал на ладони эластичный рукав спецкостюма.
- Костюм этот, разумеется, не шьется и даже не штампуется. Его
отливают в готовом виде, вот таким, каков он сейчас, с заранее
намеченными отверстиями и карманами для приборов, продовольствия и
прочего. Силикетовый слой двойной, причем ориентация молекул одного слоя
перпендикулярна по отношению к ориентации молекул другого. Ясно?
- Ясно. Для вящей прочности и непроницаемости.
- Совершенно верно. Перейдем к шлему. Видишь, он прикреплен к
затылку, но его можно легко откинуть. Вот так.
Быков заглянул внутрь шлема. Так и есть! Блестящий, словно
никелированный снаружи, колпак оказался совершенно прозрачным, если
смотреть сквозь него изнутри.
- Что за чертовщина?
- Спектролит, особый вид пластмассы, - сказал Дауге. - Неплохо
придумано, правда? Обеспечивает полный круговой обзор. - Он сел рядом с
Быковым на пол и постучал пальцем по шлему. - Разумеется, здесь подошли
бы и другие прозрачные вещества, но у спектролита есть несколько
совершенно неоценимых преимуществ. Во-первых, он определенным образом
поляризует свет, поэтому в темноте или в сумерках сквозь него можно
смотреть на сильный источник света в упор и видеть все. Свет не ослепит
тебя. Затем, спектролит пропускает только видимые лучи спектра.
Химические и тепловые лучи им либо поглощаются, либо отражаются
полностью. Также и рентгеновские и гамма-лучи. В-третьих... в общем,
великое дело свершил Краюхин.
- А это что? Ага... мембрана.
- Это дуга с наушниками. Чрезвычайно чувствительная мембрана для
