Аркадий СТРУГАЦКИЙ
Борис СТРУГАЦКИЙ
ПОПЫТКА К БЕГСТВУ
1
- Хороший сегодня будет день! - сказал вслух Вадим.
Он стоял перед распахнутой стеной, похлопывая себя по голым плечам и
смотрел в сад. Ночью шел дождь, трава была мокрая, кусты были мокрые и
крыша соседнего коттеджа тоже была мокрая. Небо было серое, а на тропинке
блестели лужи. Вадим подтянул трусы, спрыгнул в траву и побежал по
тропинке. Глубоко, с шумом вдыхая сырой утренний воздух, он бежал мимо
отсыревших шезлонгов, мимо мокрых ящиков и тюков, мимо соседского
палисадника, где, выставив напоказ внутренности, красовался
полуразобранный "колибри", через мокрые, пышно разросшиеся кусты, между
стволами мокрых сосен; не останавливаясь, прыгнул в озерцо, выбрался на
противоположный берег, поросший осокой, а оттуда, разгоряченный, очень
довольный собой, все наращивая темп, помчался обратно, перепрыгивая через
огромные спокойные лужи, распугивая маленьких серых лягушек, прямо к
лужайке перед Антоновым коттеджем, где стоял "Корабль".
"Корабль" был совсем молодой, ему не исполнилось и двух лет. Черные
матовые бока его были абсолютно сухи и чуть заметно колыхались, а острая
вершина была сильно наклонена и направлена в ту точку серого неба, где за
тучами находилось солнце. "Корабль" по привычке набирал энергию. Высокая
трава вокруг "Корабля" была покрыта инеем, поникла и пожелтела. Впрочем,
это был приличный тихого нрава звездолет типа "турист". Рейсовый рабочий
звездолет за ночь выморозил бы весь лес на десять километров вокруг.
Вадим, поскальзываясь на поворотах, обежал "Корабль" и направился
домой. Пока он, стеная от наслаждения, растирался мохнатым полотенцем, из
дачи напротив вышел сосед дядя Саша со скальпелем в руке. Вадим помахал
ему полотенцем. Соседу было полтораста лет и он день-деньской возился со
своим вертолетом, но все было втуне - "колибри" летал неохотно. Сосед
задумчиво поглядел на Вадима.
- У тебя нет запасных биоэлементов? - спросил он.
- Что, сгорели?
- Не знаю. У них ненормальная характеристика.
- Можно связаться с Антоном, дядя Саша, - предложил Вадим. - Он
сейчас в городе. Пусть привезет вам парочку.
Сосед подошел к вертолету и стукнул его скальпелем по носу.
- Что же ты не летаешь, дурачок? - спросил он сердито.
Вадим принялся одеваться.
- Биоэлементы... - ворчал дядя Саша, запуская скальпель во
внутренности "колибри". - Кому это надо? Живые механизмы... Полуживые
механизмы... Почти неживые механизмы... Ни монтажа, ни электроники... Одни
нервы! Простите, но я не хирург. - Вертолет дернулся. - Тихо, ты,
животное! Стой смирно! - он извлек скальпель и повернулся к Вадиму. - Это
негуманно наконец! - объявил он. - Бедная испорченная машина превращается
в сплошной больной зуб! Может быть, я слишком старомоден? Мне ее жалко, ты
понимаешь?
- Мне тоже, - пробормотал Вадим, натягивая рубашку.
- Что?
- Я говорю: может быть, вам помочь?
Дядя Саша некоторое время переводил взгляд с вертолета на скальпель и
обратно.
- Нет, - сказал он решительно. - Я не желаю применяться к
обстоятельствам. Он у меня будет летать.
Вадим сел завтракать. Он включил стереовизор и положил перед собой
"Новейшие приемы выслеживания тахоргов". Книга была старинная, бумажная,
читанная-перечитанная еще дедом Вадима. На обложке был изображен пейзаж
планеты-заповедника Пандоры с двумя чудовищами на переднем плане.
Вадим ел, листая книжку и с удовольствием поглядывал на хорошенькую
дикторшу, рассказывавшую что-то о боях критиков по поводу эмоциолизма.
Дикторша была новая и она нравилась Вадиму уже целую неделю.
- Эмоциолизм! - со вздохом сказал Вадим и откусил от бутерброда с
козьим сыром. - Милая девочка, ведь это слово отвратительно даже
фонетически. Поедем лучше с нами! А оно пусть останется на Земле. Оно
наверняка умрет к нашему возвращению - можешь быть уверена.
- Эмоциолизм как направление обещает многое, - невозмутимо говорила
дикторша. - Потому что только он сейчас дает по-настоящему глубокую
перспективу существенного уменьшения энтропии эмоциональной информации в
искусстве. Потому что только он сейчас...
Вадим встал и с бутербродом в руке подошел к распахнутой стене.
- Дядя Саша, - позвал он, - вам ничего не слышится в слове
"эмоциолизм"?
Сосед, заложив руки за спину, стоял перед развороченным вертолетом.
"Колибри" трясся, как дерево под ветром.
- Что? - сказал дядя Саша не оборачиваясь.
- Слово "эмоциолизм", - повторил Вадим. - Я уверен, что в нем
слышится похоронный звон, видится нарядное здание крематория, чувствуется
запах увядших цветов.
- Ты всегда был тактичным мальчиком, Вадим, - сказал старик со
вздохом. - А слово действительно скверное.
- Совершенно безграмотное, - подтвердил Вадим, жуя. - Я рад, что вы
тоже это чувствуете... Послушайте, а где ваш скальпель?
- Я уронил его внутрь, - сказал дядя Саша.
Некоторое время Вадим разглядывал мучительно трепещущий вертолет.
- Вы знаете, что вы сделали, дядя Саша? - сказал он. - Вы замкнули
скальпелем дигестальную систему. Я сейчас свяжусь с Антоном, пусть он
привезет вам другой скальпель.
- А этот?
Вадим с грустной улыбкой махнул рукой.
- Смотрите, - сказал он, показывая остаток бутерброда. - Видите? - Он
положил бутерброд в рот, прожевал и проглотил.
- Ну? - с интересом спросил дядя Саша.
- Такова в наглядных образах судьба вашего инструмента.
Дядя Саша посмотрел на вертолет. Вертолет перестал вибрировать.
- Все, - сказал Вадим. - Нет больше вашего скальпеля. Зато "колибри"
у вас теперь заряжен. Часов на тридцать непрерывного хода.
Сосед пошел вокруг вертолета, бесцельно трогая его за разные части.
Вадим засмеялся и вернулся к столу. Он доедал второй бутерброд и допивал
второй стакан простокваши, когда щелкнул замок информатора и тихий
спокойный голос сказал:
- Вызовов и посещений не было. Антон, уходя в город, желает доброго
утра и предлагает немедленно после завтрака начать отрешение от всего
земного. В институт поступило девять новых задач...
- Не надо подробностей, - попросил Вадим.
- ...задача номер девятнадцать пока не решена. Пэл Минчин доказала
теорему о существовании полиноминальной операции над Ку-полем структур
Симоняна. Адрес: Ричмонд, семнадцать-семнадцать-семь. Все.
Информатор щелкнул, помолчал и добавил поучающе:
- Завидовать дурно. Завидовать дурно.
- Балбес! - сказал Вадим. - Я совершенно не завидую. Я радуюсь!
Молодчина, Пэл! - он задумался, глядя в сад. - Нет, - сказал он. - Сейчас
все это долой. Надо отрешаться от земного.
Он швырнул грязную посуду в мусоропровод и вскричал:
- На тахоргов! Украсим кабинет Пэл Минчин - Ричмонд, семнадцать -
семнадцать-семь черепом тахорга!
И он спел:
Пусть тахорги в страхе воют,
Издавая визг и писк!
Ведь на них идет войною
Структуральнейший лингвист!
- Теперь так, - сказал Вадим. - Где радиофон? - он набрал номер. -
Антон? Как дела?
- Стою в очереди, - ответил Антон.
- Что ты говоришь? И все на Пандору?
- Многие. И кто-то распространяет слух, что охота на тахоргов скоро
будет запрещена.
- Но мы-то успеем?
Антон некоторое время молчал.
- Успеем, - сказал он.
- А девушки там рядом есть?
- Как не быть...
- А они тоже успеют?
- Сейчас спрошу... Они говорят, что успеют.
- Передай им привет от знакомого структурального лингвиста шести
футов росту, с благородной осанкой... Слушай, Антон, что я тебе хотел
сказать? Да! Привези, пожалуйста, дяде Саше скальпель. И пару "БЭ-6". И
заодно "БЭ-7".
- И заодно новый вертолет, - сказал Антон. - Что этот старец сделал
со своим скальпелем?
- Ну как ты думаешь, что можно сделать со скальпелем?
- Не знаю, - сказал Антон подумав. - Скальпель - это вещь на века.
Как Баальбекская платформа.
- Он уронил его в желудок своему "Колибри".
В радиофоне захихикало несколько голосов. Очередь развлекалась.
- Ладно уж, - сказал Антон. - Жди, я скоро буду. Будь моим суперкарго
и начинай погрузку.
Вадим сунул радиофон в карман и прикинул через три комнаты расстояние
до выхода.
- Дух ног слаб, - процитировал он, - рук мощь зла!
Он встал на руки и живо побежал к выходу. На крыльце он сделал сальто
и с криком "У-ух!" Упал на четвереньки в траву перед крыльцом. Поднявшись
и почистив руки, он произнес с выражением:
На войне и на дуэли
Получает первый приз -
Символ счастья и веселья -
Структуральнейший лингвист.
Затем он неторопливо отправился в аллею, где были свалены тюки и
ящики. Груза было довольно много. Надо было везти с собой оружие,
боеприпасы, запас пищи, одежду - отдельно для охоты и отдельно - чтобы
посетить знаменитое кафе "Охотник" на плоской вершине Эверины, где между
столиками вольно гуляет пряный ветер, а под обрывом на трехсотметровой
глубине громоздятся, подобно грозовым тучам, непроходимые черные заросли;
где исполосованные колючками охотники с хохотом осушают пузатые фляги
"Крови тахорга" и вывихивают себе плечи в тщетных попытках показать, какой
череп они могли бы добыть, если бы знали, с какой стороны у карабина
приклад; где в темно-зеленых сумерках пары скользят на усталых ногах в
"Светлом ритме", а над хребтом Смелых поднимаются в беззвездное небо
зыбкие сплющенные луны.
Вадим присел на корточки к самому тяжелому ящику, приладился и рывком
поднял ящик на плечи. В ящике было оружие - три автоматических карабина с
прицелами для стрельбы в тумане и шесть сотен патронов в плоских
пластмассовых обоймах. Пружиня при каждом шаге, Вадим понес ящик через сад
к "Кораблю". Он зашел со стороны приемника и пнул ногой в борт. Мембрана,
затягивавшая овальный люк, лопнула, и Вадим свалил ящик в темноту, из
которой пахнуло холодом.
Вадим пошел обратно, обрывая на ходу с кустов громадные ягоды
какого-то гибрида. И каждый куст сбрасывал на него заряд холодного
крупного дождя.
Надо взять не меньше пяти тахоргов, думал он. Один череп для Пэл
Минчин Ричмондской. Пусть знает, что я хороший парень. Один череп маме.
Мама череп не возьмет, она человек серьезный, и тогда я подарю череп
первой девушке, которая пройдет мимо меня на углу Невского и Садовой после
девяти утра. Третьим черепом я брошу в Самсона, чтобы умерить его скепсис:
он странно вел себя у Нели, когда я рассказывал о последнем походе на
Пандору. Четвертый череп - Нели, чтобы она верила мне, а не Самсону. А
пятый череп я повешу над стереовизором. Он с наслаждением представил себе,
как отлично будет выглядеть хорошенькая дикторша под оскаленным черепом
чудовища.
Он перенес на "Корабль" четыре больших ящика с живым мясом, восемь
ящиков с овощами и фруктами, два мягких тюка с одеждой и еще один большой
ящик с подарками для старожилов и с корявой надписью: "Шкатулка для
Пандоры".
Где-то за тучами солнце поднималось все выше и выше, становилось
жарко. Все вокруг высыхало. Лягушки попрятались в траву. В пустых
коттеджах с шелестом распахивались стены. Дядя Саша повесил гамак и
разлегся возле своего "колибри" с газетой. Вадим кончил перетаскивать груз
и пристроился к кусту крыжовника.
- Итак, вы улетаете, - сказал дядя Саша.
