-- Почему бы нет? У нас отличный есть английский чай. Посидим
по-домашнему... -- Неожиданный для нее самой дерзостный ход на глазах
переменил Татьяну. Лучников увидел ту, которая поразила его десять лет
назад, -- лихую московскую девку, которая может и, как шлюха, дать
где-нибудь в ванной, а может и влюбить в себя на всю жизнь.
-- Ах, как это мило с вашей стороны, -- забормотал он. -- Как это
кстати. Мне что-то, знаете ли, тошно как-то стало...
-- Ну вот и поедимте чай пить... -- прямо вся светясь, сказала Татьяна.
-- На меня, знаете ли, всегда растерзанные столы тоску наводят, --
проговорил Лучников.
-- Знаю, знаю, -- сказала ему Татьяна беззвучным шевелением губ.
-- Пожалуйста, пожалуйста. На чай, пожалуйста, -- наконец высказался
десятиборец.
"Ты что, рехнулась? " -- взглядом спросил он жену. "Катись! " --
ответила она ему тем же путем. У Лучникова в арендованном "жигуленке" всегда
лежало на всякий случай несколько фирменных бутылок и блоков сигарет. Все
это он сейчас свалил на столик в прихожей Татьяниной квартиры. Свалил и,
услышав из глубины квартиры детские голоса, ужаснулся: о детях-то он забыл
-- ни жвачки, ни кока-колы, ни автомобильчиков "горджи" с собой нет. Он
почему-то никогда не думал о Татьяниных детях, и она сама никогда не
говорила с ним ни о двенадцатилетней Милке, ни о девятилетнем Саше.
Дети пришли познакомиться с иностранцем. Милка -- нимфеточка, другой и
не могла быть дочь Татьяны. А вот Саша. Арсюша, Андрюша, Антоша и Саша --
вдруг выстроилась в голове Лучникова такая схема. Он испугался. Лобастый
стройненький мальчик, кажется, грустный. Как раз десять лет назад мы с
Танькой и встретились. Тогда я уволок ее с какой-то пьянки и без всяких
церемоний... Да неужели? Глаза серые, и у меня серые, но и у десятиборца
серые. Челюсть крепкая, и у меня крепкая, а у десятиборца-то просто утюг...
В полной растерянности Лучников подарил Саше свой "Монблан" с золотым пером.
В проеме кухонной двери появилась Татьяна.
-- Ну как, уже познакомились? -- Звонкая бодрая спортсменочка.
Лучников глазами спросил ее о Саше. Она комически развела руками и
одновременно пожала плечами и так застыла с обезьяньей греховной мордочкой.
Это было очень смешно, и все засмеялись -- и Лучников, и дети, а Танька еще
попрыгала, подтанцевала на месте: елочка-дешевочка.
Десятиборец отошел к так называемому "бару" и вернулся с двумя
бутылками французского коньяка, дескать, мы тоже не лыком шиты.
Тут такая уж пошла фальшивка! Десятиборец сел за полированным столом
напротив Лучникова и налил хрустальные рюмки -- всем располагаем, и коньяк и
хрусталь, -- вроде он именно к нему пришел, этот любопытный иностранец;
мужчина же, значит, к мужчине.
-- Ну, со свиданьицем, -- сказал он. -- Татьяна, выпьешь?
-- Сейчас! -- донеслось из кухни.
-- А вы где работаете? -- спросил Лучников.
-- Как где? -- удивился десятиборец.
-- Ну, вы работаете вообще-то где-нибудь или... или "фриланс"?
-- Как вы сказали? -- напрягся десятиборец.
-- Внештатно! -- перевела из кухни Татьяна.
-- Ну, я вообще-то заместитель начальника Главка, -- сказал
десятиборец. -- Главное управление спортивных единоборств.
Лучников засмеялся -- шутка ему понравилась. Видимо, парень все же не
так уж и туп.
-- А что вы смеетесь, Андрей? -- спросила, входя с подносом, Татьяна.
-- Понравилась шутка вашего мужа. Главное управление спортивных
единоборств -- это звучит!
-- Что же тут смешного? -- удивился Суп.
-- Такой Главк и в самом деле есть в нашем Комитете, -- сказала Таня.
-- Все нормально. Главк как Главк. Главное управление спортивных
единоборств...
Лучников чувствовал себя пристыженным всякий раз, когда советская явь
поворачивалась к нему еще каким-нибудь своим непознанным боком. Все же как
ни сливайся с ней, до конца не постигнешь.
-- Юмор все-таки существует: он в том... -- сказал он, стараясь на
Татьяну не глядеть, -- что вы работаете в Главке единоборств, а сами-то
десятиборец.
-- Так что? -- спросил муж.
Татьяна расхохоталась. Она уже успела махнуть большую рюмку коньяку.
-- А мне как-то и в голову раньше не приходило, -- сказала она. -- В
самом деле смешно. Десятиборец в Единоборстве.
Хохот был несколько тревожащего свойства.
-- Насчет десятиборья, так у нас прежних заслуг не забывают, -- сказал
муж. -- Вот гляньте! Вот мои этапы. Восемь лет в первой десятке держался...
Кубки и бронзовые фигуры венчали югославский сервант. Лучникова немного
раздражала заурядность квартирного стиля -- все-таки дом Татьяны
представлялся ему в воображении (если когда-нибудь представлялся) каким-то
иным.
Пошла вторая рюмка. Про чай и думать забыли.
-- Вот поэтому я так отлично сейчас трудоустроен, -- пояснил муж. -- Вы
понимаете?
Лучников посмотрел на Татьяну -- как, дескать, себя вести? -- но она
как будто и не думала ему подсказывать, хохотала, наслаждалась ситуацией.
-- Понимаете, о чем я говорю? -- Десятиборец настойчиво пялил на
Лучникова глаза над своей четвертой рюмкой.
-- Понимаю.
-- Ни черта вы не понимаете. У вас там спортсменов сразу забывают,
наглухо, а у нас постоянная забота. Это понятно?
-- Понятно.
-- Что-то не замечаю, что вам понятно. По лицу такого не определяется.
-- Ой, умру! -- Татьяна заваливалась на спинку стула. -- Андрюша,
сделай умное лицо.
-- Напрасно смеешься. -- Десятиборец взял жену за плечико. -- У них
одно, у нас другое. Вон товарищ тебе подтвердит без всякой пропаганды.
-- У нас, конечно, не то, не так масштабно, -- подтверждал Лучников,
искоса поглядывая на Сашу, который сидел на тахте, поджав ногу. -- У нас там
Комитета по спорту вовсе нет. Все пущено на самотек. Многие виды изрядно
хромают.
-- Вот! -- вскричал десятиборец, глядя в лицо своей жене, которая в
этот момент, надув укоризненно губки, кивала чужеземцу -- как, мол, вам не
ай-я-яй.
-- Что и требовалось доказать! -- Четвертая рюмка ухнулась в бездонные
глубины. -- А теперь ты еще скажи, что советские спортсмены --
профессионалы!
-- Никогда этого не скажу. -- Лучников решительно открестился от такого
приглашения.
-- А ты скажи, скажи, -- напирал Суп. -- Думаешь, не знаем, что
ответить?
-- Он недавно на семинаре был по контрпропаганда, -- любезно пояснила
Татьяна.
Милочка в куртке и шапке, с сумкой через плечо прошла через комнату к
выходу и сердито там хлопнула дверью -- си, видимо, не нравилась бурно
развивающаяся родительская пьянка.
-- Фи-гу-рист-ка, -- запоздало показал ей вслед слегка уже неверным
пальцем десятиборец. -- Сколько на вашей белогвардейщине искусственных
катков?
-- Три, -- сказал Лучников.
-- А у нас сто три!
Саша вытащил ногу из-под попки и направился в прихожую. "Моя походка,
-- подумал Лучников, -- или его? " Гордо неся гордый лучниковский нос, Саша
закрыл за собой дверь плотно и решительно. Явно дети здесь в оппозиции к
коньячным беседам родителей.
-- Хоккей, -- кивнул ему вслед папа Суп. -- Большое будущее!
-- Ну, вот мы и одни. -- почти бессмысленно захохотала Татьяна.
-- Так почему же ты не отвечаешь на мой вопрос? -- Десятиборец
придвинул свой стул ближе к Лучникову и снова налил рюмки. -- Ну!
Профессионалы мы или любители?
-- Ни то, ни другое, -- сказал Лучников.
-- То есть?
-- Спортсмены в СССР -- государственный служащие, -- сказал Лучников.
Шестая рюмка повисла в воздухе. Челюсть у десятиборца отвалилась. Таня
зашлась от восторга.
-- Андрюшка, браво! Суп! Ты готов! Сейчас лягушку проглотишь! К такому
повороту их на семинаре не подготовили!
Она раскачалась на стуле и влепила Лучникову поцелуй в щеку. Стул
из-под нее вылетел, но она не упала (атлетические реакции! ), а перелетела
на колени к Лучникову и влепила ему еще один поцелуй уже в губы.
-- Ты, однако. Татьяна... -- пробормотал десятиборец. -- Все же
невежливо, между прочим... чужого человека и губы...
-- Да он же нам не чужой, -- смеялась Таня и щекотала Лучникова. -- Он
ним идеологически чужой, а по крови свой. Русский же.
-- В самом деле русский? -- удивился супруг. Лучников чрезвычайно вдруг
удивился, обнаружив себя в зеркале стоящим с открытым гневным лицом и с
рукой, в собственническом жесте возложенной на плечи Татьяны.
-- Да я в сто раз более русский, чем вы, товарищ Суп! Мы от Рюриковичей
род ведем!..
-- Рюриковичи... белорусы... -- хмыкнул десятиборец. -- Дело не в этом.
Главное, чтобы внутренне был честный, чтобы ты был не реакционный! Ходи за
мной!
Железной лапой он взял Лучникова за плечо. Таня, не переставая
смеяться, нажала клавишу музыкальной системы. В квартире зазвучала "Баллада
о Джоне и Йоко". Под эти звуки троица проследовала в темную спальню, где,
словно гигантская надгробная плита, светилось под уличным фонарем
супружеское ложе.
-- Мне хочется домой в огромность квартиры, наводящей грусть, -- вдруг
нормальным человеческим тоном произнес десятиборец.
Лучников ушам своим не поверил.
-- Что? Что? Ушам своим не верю.
-- Суп у нас любитель поэзии, -- сказала Таня. -- Суп, это чье ты
сейчас прочел?
-- Борис Мандельштам, -- сказал десятиборец.
-- Видишь! -- ликуя, подпрыгивала уже на супружеском ложе Татьяна. -- У
него даже тетрадки есть с изречениями и стихами, не хала-бала!
Интеллигенция!
-- Смотри сюда! -- угрожающе сказал десятиборец. -- Вот они и здесь--
этапы большого пути. Места не хватает.
Вдоль всей стены на полке под уличным фонарем светились статуэтки и
кубки.
-- Почему ты зовешь его Суп? -- спросил Андрей. -- Почему ты так метко
его назвала?
-- Это сокращение от "супружник", -- хихикнула Татьяна.
-- А почему ты ее зовешь на ты, а меня на вы? -- вдруг взревел
десятиборец. -- Подчеркиваешь превосходство? Он махнул огромной своей
ручищей -- крюк по воздуху.
-- Что же ты впустую машешь? -- сказал Лучников. -- Бей мне в грудь!
-- Ха-ха, -- сказал Суп. -- Вот это по-нашему, по-товарищески. Без
дворянских подгребок.
-- Вот оно -- спортивное единоборство двух систем! -- смеялась Таня,
сидя на супружеском ложе.
В комнате, освещенной только уличным фонарем, она показалась сейчас
Лучникову настоящей падлой, сучкой, ждущей, какому кобелю достанется.
Скотское желание продрало его до костей, как ошеломляющий мороз.
-- Ну, бей, Суп! -- тихо сказал он, принимая тайваньскую стойку.
Началась драка в лучших традициях. Лучников перехватывал отлично
поставленные удары десятиборца и швырял его на кровать. Тот явно не понимал,
что с ним происходит, однако по-спортивному оценивал ловкость партнера и
даже восхищенно крякал.
-- Прекрати, Андрей, -- вдруг сказала Таня трезвым голосом. -- Прекрати
это свинство.
-- Пардон, почему это я должен прекратить? -- сказал Лучников. -- Я не
толстовец. На меня нападают, я защищаюсь, вот и все. Приемы до конца не
довожу. Суп твой цел, и посуда цела...
Вдруг у него взорвалась голова, и в следующий момент он очнулся, сидя
на полу, в осколках, в облаке коньячных паров. Лицо было залито какой-то
жидкостью.
-- Жив? -- долетел с супружеского ложа голос десятиборца.
Значит, швырнул ему бутылку "Курвуазье" прямо в лицо. В рыло. В
хавальник. В харю. В будку. Как они здесь еще называют человеческое лицо?
-- Таня, -- позвал Лучников. Она молчала.
Он понял, что побит, и с трудом, цепляясь за предметы, за стулья и
