стеллажи, стал подниматься.
-- Поздравляю, -- сказал он. -- Я побит. Честный поединок закончился в
твою пользу. Суп.
-- Теперь катись отсюда, -- сказал Суп. -- Выкатывайся. Сейчас я буду
женщину свою любить.
Таня лежала лицом в подушку. Лучников в темном зеркале видел правую
половину своего лица, залитую кровью.
-- Женщина со мной уйдет, -- сказал он. -- У меня разбита голова, а у
женщин сильно развит инстинкт жалости. Таня не двигалась.
-- Я тик рад, что не убил тебя, -- сказал Суп, -- не хватало только
редактора "Курьера" убить. По головке бы за это не погладили.
-- Таня! -- позвал Лучников. Она не двигалась.
-- Послушай, уходи по-человечески, -- скачал Суп. -- Мы пятнадцать лет
с Танькой живем в законном браке.
-- Татьяна, пойдем со мной! -- крикнул Лучников. -- Неужели ты не
пойдешь сейчас?
-- Слушай, белый, если ты где-нибудь трахнул Таньку, не воображай, что
она твоя, -- мирно сказал Суп. -- Она моя. Иди, белый, иди добром. У тебя в
Крыму герлы табунами ходят, а у меня она -- одна.
-- Таня, скажи ему, что ты моя, -- попросил Лучников. -- Да встань же
ты, хоть вытри мне лицо. Оно разбито.
Они не шевелилась.
Десятиборец склонился над ней и просунул ладонь ей под живот, кажется,
расстегнул там пуговицу. Фигура его качалась сейчас немыслимо огромной над
тоненькой женщиной.
-- А ты не подумал, Суп, что я тоже могу тебя хватить чем-нибудь по
башке? -- спросил Лучников. -- Каким-нибудь твоим спортивным трофеем? Вот,
скажем, Никой этой Самофракийской.
Десятиборец хрипло засмеялся.
-- Это было бы уже потерей темпа.
-- Да, ты прав, -- скачал Лучников. -- Ты не так прост, как кажешься.
Ну что ж, валяй. Бери мою любовь.
-- Хочешь смотреть? -- пробормотал Суп. -- Хочешь присутствовать?
Пожалуйста, пожалуйста...
Танины плечи вздрогнули, и голова оторвалась от подушки.
-- Таня! -- тихо позвал Лучников. -- Очнись!
-- Сейчас ты увидишь... сейчас... сейчас... -- бормотал, нависая над
женщиной, огромный мужик. -- Сейчас ты увидишь, как мы с ней... как у нас...
бей, чем хочешь... не растащишь... у меня в жизни ничего нет, кроме нее...
все из меня Родина выжала, высосала... только Таньку оставила... я без нее
ноль...
-- Уходи, Андрей, -- незнакомым голосом сказала Татьяна.
Он долго стоял возле огромного жилого дома и чувствовал, как быстро
распухает у него правая половина лица. Полнейшая бессмысленность. Звон в
голове. Умопомрачительная боль. На пятнадцати этажах жилого гиганта в каждой
квартире, в темноте и при свете. Суп на законных основаниях брал его
незаконную любовь. Мою любовь, освещенную крымским лунным сиянием. Вот моя
родина и вот мое счастье -- Остров Крым посреди волн свободы. Мы никогда не
сольемся с вами, законопослушные, многомиллионные, северная унылая русская
сволочь. Мы не русские по идеологии, мы не коммунисты по национальности, мы
яки-островитяне, у нас своя судьба, наша судьба -- карнавал свободы, мы
сильней вас, каким бы толстым стеклом вы, суки, ни бросали нам в голову!
Пошел снег.
Сентябрь, когда во всем мире, во всей Европе люди сидят под каштанами и
слушают музыку, а в Ялте нимфы с еле прикрытыми срамными губками вылезают из
волн прямо на набережную... Безнадежный, промозглый и слепой российский
сентябрь... пропади все пропадом вместе с пропавшей любовью... Такси, такси!
Забытый у подножия жилого гиганта интуристовский "жигуленок" с
брошенным на спинку кресла английским двусторонним регланом.
Через три дня Татьяну Лунину пригласили в первый отдел. И обязательно,
пожалуйста, с супругом. А супруга-то зачем? Ну, не будем же мы с вами по
телефону уточнять, Татьяна Никитична. Разговор очень важный и для вас, и для
вашего уважаемого супруга.
Она не удивилась, увидев в кабинете начальника отдела того типа, что
гипнотизировал ее на приеме в "Курьере":
бородка, задымленные очки -- вервольф последней модели. Обаятельный
мужчина! Он даже снял очки, когда знакомился, продемонстрировал Татьяне
чистоту и честность своих глаз, никаких ухмылок, никаких околичностей --
перед вами друг. Начальник, старый сталинист соответствующей наружности,
представил гостя: товарищ Сергеев, обозреватель агентства новостей, он будет
присутствовать при нашей беседе.
Таня глянула на своего благоверного. Суп сидел по стойке "смирно",
выпирая ослепительно белой грудью и манжетами из тесноватого блейзера. Он
так волновался, что даже как-то помолодел, что-то мальчишеское, затравленное
выглядывало из огромного тела. Она всегда поражалась, какими беспомощными
пупсиками оказываются советские супермены, метатели, борцы, боксеры перед
всеми этими хмырями-первоотдельцами и вот такими "обозревателями". Она
обозлилась.
-- А я, между прочим, никаких интервью для агентства новостей давать не
собираюсь!
-- Татьяна Никитична... -- с мирной дружеской улыбкой начал, было
товарищ Сергеев. Она его оборвала:
-- А вы, между прочим, по какому праву меня гипнотизировали давеча на
приеме "Курьера"? Тоже мне Штирлиц! Психологическое давление, что ли,
демонстрировали?
-- Просто смотрел на красивую женщину. -- Товарищ Сергеев чуть-чуть
откинулся на стуле и как бы вновь слегка полюбовался Татьяной.
-- Между прочим, многим рисковали! -- выкрикнула она, рванула сумочку,
вытащила сигарету.
Два кулака с язычками газового огня тут же протянулись к ней.
-- Таня, Таня, -- еле слышно пробормотал Суп. Он сидел, не двигаясь,
будто боялся при малейшем движении лопнуть.
-- Напрасно вы так разволновались, -- сказал товарищ Сергеев. -- У нас
к вам дружеский вопрос о...
-- О господине Лучникове! -- угрожающим баском завершил фразу начальник
отдела.
Тут по стародавней традиции таких дружеских бесед должно было наступить
ошеломление, размягчение и капитуляция. Увы, традиции не сработали --
Татьяна еще больше обозлилась.
-- А если о нем, так тем более с обозревателями новостей говорить не
буду! Явились тут, тоже мне обозреватели! Нет уж! Обозревайте кого-нибудь...
-- Перестань, Лунина! -- Начальник отдела шлепнул здоровенной ладонью
по письменному столу. -- Ты что, не понимаешь? Перестань дурака валять!
-- Это вы перестаньте дурака валять! -- крикнула она и даже встала. --
Обозреватели! Если хотите беседовать, так перестаньте темнить! Это мое право
знать, с кем я беседую!
-- Да ты, Татьяна, говоришь, как настоящая диссидентка! -- возмущенно,
но по-отечески загудел начальник, в далеком прошлом один из пастухов клуба
ВВС, спортивной конюшни Васьки Сталина.
-- Где ж это ты поднабралась таких идеек? Права! Смотри, Татьяна!
Татьяна видела, что товарищ Сергеев пребывает в некотором
замешательстве. Это се развеселило. Она спокойно села в кресло и посмотрела
на него, уже как хозяин положения. Ну? Товарищ Сергеев, поморщившись,
предъявил соответствующую книжечку.
-- Я полагал, Татьяна Никитична, что мы свои люди и можем не называть
некоторые вещи в лоб. Если же вы хотите иначе... -- Он многозначительно
повел глазами в сторону Супа.
Тот сидел, полузакрыв глаза, на полуиздыхании.
-- Давайте, давайте, -- сказала Таня. -- Если уж так пошло, то только в
лоб. По затылку -- это предательство.
-- Позвольте выразить восхищение, -- сказал товарищ Сергеев.
-- не нуждаюсь, -- огрызнулась она.
Любопытно, что в книжечке именно эта фамилия и значилась: Сергеев, но
вместо слова "обозреватель" прописано было "полковник".
-- Uр tо уоu, -- вздохнул полковник Сергеев.
-- Как вы сказали, товарищ полковник? -- Татьяна широко открыла глаза,
дескать, не ослышалась ли. Ей показалось в этот момент, что она и в самом
деле имеет некоторую бабскую власть над полковником Сергеевым, а потом она
подумала, что чувствовала это с самого начала очень интуитивно и глубоко и,
быть может, именно это, только сейчас распознанное ощущение, и позволило ей
говорить с такой немыслимой дерзостью.
-- Я сказал: как хотите, -- улыбнулся полковник. -- Многолетняя
привычка, от все трудно избавиться.
Ей показалось, что он вроде бы даже слегка как бы благодарен ей за
вопрос, заданный с лукавой женской интонацией. Вопросец этот дал ему
возможность прозрачно намекнуть на свое законспирированное зарубежное, то
есть романтическое, с его точки зрения, прошлое и показать даме, что он
далеко не всегда занимался внутренним сыском.
Затем он начал излагать суть дела. Начнем с того, что он испытывает
полное уважение к Андрею Лучникову и как к одному из крупнейших мировых
журналистов, и как к человеку. Да, у него есть определенное право называть
этого человека просто по имени. Но это лишь к слову, да-да, так-так...
Короче говоря, в ответственных организациях нашей страны придают Лучникову
большое значение. Мы... давайте я для простоты буду говорить "мы"... мы
понимаем, что в определенной исторической ситуации такая фигура, как
Лучников, может сыграть решающую роль. История сплошь и рядом опровергает
вздор наших теоретиков о нулевой роли личности. Так вот... так вот, Татьяна
Никитична, у нас есть существенные основания опасаться за Андрея
Арсениевича. Во-первых, всякий изучавший его биографию может легко увидеть,
как извилист его политический путь, как подвижна его психологическая
структура. Давайте напрямик, мы опасаемся, что в какой-то весьма
ответственный момент Лучников может пойти на совершенно непредвиденный
вольт, проявить то, что можно было бы назвать рефлексиями творческой натуры
и внести некий абсурд в историческую ситуацию. В этой связи нам, разумеется,
хотелось бы, чтобы с Лучниковым всегда находился преданный, умный и. как я
сегодня убедился, смелый и гордый друг... Он снова тут зорко и быстро глянул
на Супа и потом вопросительно и доверительно -- совсем уж свои! -- на
Татьяну. Та не моргнула и глазом, сидела каменная и враждебная. Пришлось
"обозревателю" двинуться дальше.
-- Однако то, что я сказал, всего лишь преамбула, Татьяна Никитична. В
конце концов главная наша забота -- это сам Андрей Арсениевич, его личная
безопасность. Дело в том, что... дело в том, что... понимаете ли, Татьяна...
-- Глубокое человеческое волнение поглотило пустую формальность отчества,
товарищ Сергеев встал и быстро прошелся по кабинету, как бы стараясь взять
себя в руки. -- Дело в том, что на Лучникова готовится покушение.
Реакционные силы в Крыму... -- Он снова осекся и остановился в углу
кабинета, снова с немым вопросом глядя на Таню.
-- Да знаю-знаю, -- сказала она с непонятной самой себе небрежностью.
-- Что все это значит? -- вдруг проговорил десятиборец и в первый раз
обвел всех присутствующих осмысленным взглядом.
-- Может быть, вы сами объясните супругу ситуацию? -- осторожно спросил
товарищ Сергеев.
-- А зачем вы его сюда пригласили? -- Губы у Тани растягивались в
кривую улыбку.
-- Чтобы поставить все точки над i, -- хмуро и басовито высказался
завотделом.
-- Ну, хорошо. -- Она повернулась к мужу. -- Ты же знал прекрасно:
Лучников уже много лет мой любовник. Суп на нее даже и не взглянул.
-- Что все это значит? -- повторил он свой непростой вопрос.
Непосредственное начальство молчало, что-то перекатывая во рту,
разминая складки лица и чертя карандашом по бумаге бесконечную криптограмму
бюросоциализма: ему что-то явно не нравилось в этой ситуации, то ли тон
беседы, то ли само се содержание.
Сергеев еще раз прошелся по кабинету. Тане подумалось, что все здесь
