это нас занесло. Планета это какая-нибудь или, скажем, звезда? У нас, на
болотах то есть, каждый вечер по этому вопросу сцепляются - до драк
доходит, ей-богу! Насосутся самогонки и давай, кто во что горазд... Есть
такие, знаешь, что считают: мы здесь вроде как в аквариуме сидим - тут же,
на Земле. Здоровенный такой аквариум, только в нем вместо рыб - люди.
Ей-богу! А ты как считаешь - с научной точки зрения?
Андрей почесал в затылке и засмеялся. У него в квартире по этому же
поводу дело тоже доходило чуть ли не до драк - и без всякой самогонки. А
насчет аквариума буквально теми же словами, хихикая и брызгая, не раз
распространялся Изя Кацман.
- Как тебе, понимаешь... - начал он. - Сложно все это. Непонятно. А с
научной точки зрения я тебе только одно скажу: вряд ли это другая планета,
и тем более - звезда. По-моему, все здесь искусственное, и к астрономии
никакого отношения не имеет.
Давыдов покивал.
- Аквариум, - сказал он убежденно. - И солнце здесь вроде лампочки, и
стена эта желтая до небес... Слушай-ка, вот этим проулком я на рынок
попаду или нет?
- Попадешь, - сказал Андрей. - Адрес мой не забыл?
- Не забыл, вечером жди...
Давыдов хлестнул по лошадям, присвистнул, и телега, грохоча, скрылась
в проулке. Андрей направился домой. Вот славный мужик, думал он
растроганно. Солдат! В Эксперимент он, конечно, не пошел, а от трудностей
убежал, но тут я ему не судья. Он - раненый, хозяйство было разрушено, мог
он дрогнуть?.. Да и здесь, видно, житье у него тоже не сахар. Да и не один
он здесь такой, дрогнувший, много здесь таких...
По Главной уже вовсю разгуливали павианы. То ли Андрей к ним
пригляделся, то ли они сами как-то переменились, но они уже вовсе не
казались такими наглыми или, тем более, страшными, как несколько часов
назад. Они мирно устраивались кучками на солнцепеке, тараторили, искались,
а когда мимо них проходили люди, протягивали мохнатые лапы с черными
ладошками и просительно помаргивали слезящимися глазами. Было похоже, как
будто в городе объявилось вдруг огромное количество нищих.
У ворот своего дома Андрей увидел Вана. Ван сидел на тумбе, печально
сгорбившись, опустив между колен натруженные руки.
- Баки потеряли? - спросил он, не поднимая головы. - Посмотри, что
делается...
Андрей заглянул в подворотню и ужаснулся. Навалено было, казалось, до
самой лампочки. Только к двери дворницкой вела узенькая тропиночка.
- Господи! - сказал Андрей и засуетился. - Я сейчас... подожди...
сейчас сбегаю... - Он судорожно пытался припомнить, по каким улицам они с
Дональдом гнали вчера ночью и в каком месте беженцы вышвырнули баки из
кузова.
- Не надо, - безнадежным голосом сказал Ван. - Уже приезжала
комиссия. Переписала номера баков, обещали к вечеру привезти. К вечеру
они, конечно, не привезут, но может быть, хотя бы к утру, а?
- Ты понимаешь, Ван, - сказал Андрей, - это был такой ад кромешный,
стыдно вспоминать...
- Я знаю. Мне Дональд рассказал, как это было.
- Дональд уже дома? - оживился Андрей.
- Да. Он сказал, чтобы я к нему никого не пускал. Он сказал, что у
него болят зубы. Я дал ему бутылку водки, и он ушел.
- Вот как... - проговорил Андрей, снова оглядывая кучи мусора.
И вдруг ему до такой степени, невыносимо, почти до истерики, до
крика, захотелось помыться, сбросить вонючий комбинезон, забыть о том, что
завтра придется лопатой разворачивать все это добро... Все вокруг стало
липким и зловонным, и Андрей, не говоря больше ни слова, бросился через
двор, на свою лестницу, наверх, через три ступеньки, дрожа от нетерпения,
добрался до квартиры, вытащил из-под резинового коврика ключ, распахнул
дверь, и душистая одеколонная прохлада приняла его в свои ласковые
объятия.
3
Прежде всего он разделся. Догола. Скомкал комбинезон и белье, швырнул
все в ящик с грязным барахлом. Грязь в грязь. Затем, стоя голышом
посередине кухни, он огляделся и содрогнулся от нового отвращения. Кухня
была завалена грязной посудой. В углах громоздились тарелки, затянутые
голубоватой паутиной плесени, милосердно скрывавшей какие-то черные комья.
Стол был заставлен мутными захватанными бокалами, стаканами и банками
из-под консервированных фруктов. Мойка была забита чашками и блюдцами. А
на табуретках тихо смердели потемневшие кастрюли, засаленные сковородки,
дуршлаги и котелки. Он приблизился к мойке и пустил воду. О счастье! Вода
была горячая! И он принялся за дело.
Перемывши всю посуду, он схватился за швабру. Он действовал истово и
с энтузиазмом, как будто смывал грязь со своего собственного тела. Однако
на все пять комнат его не хватило. Он ограничился кухней, столовой и
спальней. В остальные комнаты он только заглянул с некоторым недоумением -
никак он не мог привыкнуть и понять, зачем одному человеку столько комнат,
да еще таких безобразно огромных и затхлых. Он поплотнее прикрыл двери
туда и заставил их стульями.
Теперь надо было бы смотаться в лавку, купить что-нибудь на вечер.
Давыдов придет, да и из обычной кодлы кто-нибудь завалится наверняка... Но
сначала он решил помыться. Вода шла уже почти холодная, и все-таки это
было прекрасно. Потом он застелил на постели свежие простыни. А когда он
увидел на своей постели чистое белье, хрустящие накрахмаленные наволочки,
когда он ощутил запах свежести, исходивший от них, ему вдруг страшно
захотелось полежать чистым телом в этой давно забытой чистоте, и он рухнул
так, что взвыли дурные пружины и затрещало старое полированное дерево.
Да, это было прекрасно! Это было прохладно, душисто, скрипуче, и
справа, в пределах досягаемости, обнаружилась пачка сигарет и спички, а
слева, в тех же пределах, - полочка с избранными детективами. Немного
огорчало, что в пределах досягаемости не оказалось пепельницы, а полочку
он, оказывается, забыл протереть от пыли, но это уже были совершенные
пустяки. Он выбрал "Десять негритят" Агаты Кристи, закурил и принялся
читать.
Когда он проснулся, было еще светло. Он прислушался. В квартире и в
доме стояла тишина, только вода, обильно капавшая из неисправных кранов,
создавала странный звуковой узор. Кроме того, вокруг было чисто, и это
тоже было странно и в то же время неизъяснимо приятно. Потом в дверь
постучали. Ему представился Давыдов, могучий, загорелый, пахнущий сеном и
свежим перегаром, как он стоит на лестничной площадке, держа лошадей под
уздцы, с бутылкой самогона наготове. Снова постучали, и он проснулся
окончательно.
- Иду! - заорал он, вскочил и забегал по спальне, ища трусы. Ему
попались под руку полосатые пижамные штаны, забытые прежними хозяевами, и
он торопливо натянул их. Резинка была слабая, и штаны пришлось
придерживать сбоку.
Противу ожидания за парадной дверью не слышалось добродушного мата,
не ржали кони, и не булькала жидкость. Заранее улыбаясь, Андрей отодвинул
засов, распахнул дверь, крякнул и отступил на шаг, вцепившись в проклятую
резинку и второй рукой тоже. Перед ним стояла давешняя Сельма Нагель,
новенькая из восемнадцатого номера.
- Сигареты у вас не найдется? - спросила она без всякой
приветливости.
- Да... пожалуйста... заходите... - пробормотал Андрей, пятясь.
Она вошла и прошла мимо него, обдав его запахом какой-то неслыханной
парфюмерии. Она прошла в столовую, а он захлопнул дверь и с отчаянным
криком "Одну минуточку, подождите, я сейчас!" бросился в спальню.
Ай-яй-яй, говорил он себе. Ай-яй-яй, как же это я так... Впрочем, на самом
деле он нисколько не стыдился, а был даже рад, что вот его застали такого
чистого, умытого, широкоплечего, с гладкой кожей и прекрасно развитыми
бицепсами и трицепсами - даже одеваться жалко. Однако одеться было
все-таки необходимо, он полез в чемодан, покопался там и натянул
гимнастические брюки и синюю застиранную спортивную куртку с
переплетенными буквами "ЛУ" на спине и на груди. В таком виде он и явился
перед хорошенькой Сельмой Нагель: грудь колесом, плечи разведены, походка
с оттяжечкой, в протянутой руке - пачка сигарет.
Хорошенькая Сельма Нагель равнодушно взяла сигарету, чиркнула
зажигалкой и закурила. На Андрея она даже и не смотрела, и вид у нее был
такой, словно на все на свете ей наплевать. Вообще-то при дневном свете
она и не казалась такой уж хорошенькой. Лицо у нее было скорее
неправильное и грубоватое даже, нос коротковат и вздернут, скулы слишком
широкие, а большой рот намазан слишком густо. Однако ножки ее,
основательно обнаженные, были превыше всех и всяческих похвал. Остальное,
к сожалению, разглядеть было невозможно - черт знает, кто научил ее носить
такую мешковатую одежду. Свитер. Да еще с таким ошейником. Как у водолаза.
Она сидела в глубоком кресле, положив одну прекрасную ногу на другую
прекрасную ногу, и равнодушно осматривалась, держа сигарету по-солдатски,
огоньком в ладонь. Андрей развязно, но изящно присел на край стола и тоже
прикурил.
- Меня зовут Андрей, - сказал он.
Она обратила свой равнодушный взгляд на него. И глаза у нее были не
такие, какими казались давеча ночью. Глаза были большие, но вовсе не
черные, а бледно-голубые, почти прозрачные.
- Андрей, - повторила она. - Поляк?
- Нет, русский. А вас зовут Сельма Нагель, вы из Швеции.
Она покивала.
- Из Швеции... Так это вас вчера в участке лупили?
Андрей опешил.
- В каком участке? Никто меня не лупил.
- Слушай, Андрей, - сказала она. - Почему у меня здесь машинка не
работает? - Она вдруг поставила на колено маленькую лакированную
коробочку, чуть больше спичечного коробка. - На всех диапазонах один треск
и вой, никакого кайфа.
Андрей осторожно взял у нее коробочку и с удивлением убедился, что
это радиоприемник.
- Вот это да! - пробормотал он. - Неужели детекторный?
- Откуда я знаю? - Она отобрала у него приемник, раздалось хрипение,
треск разрядов и заунывное подвывание. - Не работает и все. А ты что,
никогда таких не видел?
Андрей помотал головой. Потом сказал:
- Вообще-то он и не должен у тебя работать. Здесь всего одна
радиостанция, так она транслирует прямо в сеть.
- Господи, - сказала Сельма. - А что ж тогда здесь делать? И ящика
нет...
- Какого ящика?
- Ну, телека... Ти-ви!..
- А... Да, это у нас планируется не скоро.
- Ну и тоска!..
- Можно патефон завести, - предложил Андрей стеснительно. Ему было
неловко. Действительно, что это такое - ни радио, ни телевидения, ни
кино...
- Патефон? Это что еще такое?
- Не знаешь, что такое патефон? - удивился Андрей. - Ну, граммофон.
Ставишь пластинку...
- А, проигрыватель... - сказала Сельма без всякого воодушевления. - А
магнитофона нет?
- Вот еще, - сказал Андрей. - Что я тебе - радиоузел, что ли?
- Дикий ты какой-то, - объявила Сельма Нагель. - Одно слово -
русский. Ну ладно, граммофон ты свой слушаешь, водку, наверное, пьешь, а
еще что ты делаешь? Мотоцикл гоняешь? Или у тебя даже мотоцикла нет?
Андрей рассердился.
- Я сюда не мотоциклы гонять приехал. Я здесь для того, чтобы
работать. А вот ты, интересно, что здесь собираешься делать?
- Работать он приехал... - сказала Сельма. - Ты скажи, за что тебя в
участке лупили? За наркоту?
- Да не лупили меня в участке! Откуда ты это взяла? И вообще у нас в
полиции никого не бьют, это тебе не Швеция.
Сельма присвистнула.
- Ну-ну, - сказала она насмешливо. - Значит, мне померещилось.
