тех пор в душе сумасшедшего лысого Гофштаттера зародилась слепящая
надежда, что этот великолепный ариец, опора фюрера и гроза евреев, выведет
в конце концов несчастное семейство Гофштаттеров из бурно кипящих вод в
тихую заводь.
- ...Фрицу что! - жаловался Отто, ежеминутно меняя руки, отмотанные
корзиной. - Он у Гофштаттеров бывает раз, ну два в месяц, когда у нас
жрать нечего - пощупает эту дуру, и делов-то... А я сюда каждую неделю
хожу, и по два раза, и по три раза в неделю... Ведь Гофштаттер-то дурак
дурак, а человек деловой, знаешь, какие он связи завязал с фермерами -
продукты у него первый сорт и недорого... Изоврался я вконец! Вечную
привязанность Фрица к Эльзе я ему обеспечь. Неумолимый конец
международного еврейства я ему обеспечь. Неуклонное движение войск
великого райха к этой зеленной лавке я ему обеспечь... Я уже сам
запутался, и его, по-моему, до полного уж сумасшествия довел. Совестно же
все-таки: сумасшедшего старика до полного сумасшествия довожу. Вот сейчас
он спрашивает меня: что, мол, эти павианы должны означать? А я, не
подумавши, ляпнул: десант, говорю, арийская, говорю, хитрость. Так ты не
поверишь - он меня обнял и присосался что к твоей бутылке...
- А Эльза что? - с любопытством спросил Андрей. - Она-то ведь не
сумасшедшая?
Отто залился пунцовым румянцем и зашевелил ушами.
- Эльза... - Он откашлялся. - Тоже работаю, как лошадь. Ей-то ведь
все равно: Фриц, Отто, Иван, Абрам... Тридцать лет девке, а Гофштаттер к
ней подпускает только Фрица да меня.
- Ну и сволочи же вы с Фрицем, - сказал Андрей искренне.
- Дальше некуда! - согласился Отто печально. - И ведь что самое
ужасное: совершенно я не представляю, как мы из этой истории выпутаемся.
Слабый я, бесхарактерный.
Они замолчали, и до самого дома Отто только пыхтел, меняя руки над
корзиной. Подниматься наверх он не стал.
- Ты это отнеси и поставь воду в большой кастрюле, - сказал он. - А
мне давай деньги, я смотаюсь в магазин, может, консервов каких-нибудь
достану. - Он помялся, отводя глаза. - И ты, это... Фрицу... не надо. А то
он из меня душу вытрясет. Фриц, он знаешь какой, - любит, чтобы все было
шито-крыто. Да и кто не любит?
Они расстались, и Андрей попер корзинку и кошелку по черной лестнице.
Корзина была такая тяжеленная, словно нагрузил ее Гофштаттер чугунными
ядрами. Да, брат, думал Андрей с ожесточением. Какой уж тут Эксперимент,
если такие дела делаются. Много ты с этим Отто да с этим Фрицем
наэкспериментируешь. Надо же, суки какие - ни чести, ни совести. А откуда?
- подумал он с горечью. - Вермахт. Гитлерюгенд. Шваль. Нет, я с Фрицем
поговорю! Этого так оставлять нельзя - морально же гниет человек на
глазах. А человек из него получиться может! Должен! В конце концов, он мне
тогда, можно сказать, жизнь спас. Ткнули бы мне перышко под лопатку - и
баста. Все обгадились, все лапки кверху, один Фриц... Нет, это человек! За
него драться надо...
Он поскользнулся на следах павианьей деятельности, выматерился и стал
смотреть под ноги.
Едва очутившись на кухне, он понял, что в квартире все изменилось. В
столовой гундел и сипел патефон. Слышался звон посуды. Шаркали ноги
танцующих. И покрывая все эти звуки, раскатывался знакомый басовитый
голосок Юрия свет-Константиновича: "Ты, браток, насчет экономии всякой и
социологии - не нужно. Обойдемся. А вот свобода, браток, это другой
разговор. За свободу и хребет поломать можно..."
На газовой плите уже била ключом вода в большой кастрюле, на кухонном
столе лежал готовый, заново отточенный нож, и упоительно пахло жареным
мясом из духовки. В углу кухни стояли, опершись друг на друга, два тучных
рогожных мешка, а сверху на них - промасленный, прожженный ватник,
знакомый кнут и какая-то сбруя. Знакомый пулемет стоял тут же - собранный,
готовый к употреблению, с плоской вороненой обоймой, торчащей из
казенника. Под столом масляно поблескивала четвертная бутыль с приставшей
кукурузной шелухой и соломинками.
Андрей бросил корзину и кошелку.
- Эй, бездельники! - заорал он. - Вода кипит!
Бас Давыдова смолк, а в дверях появилась раскрасневшаяся, с
блестящими глазами Сельма. За ее плечом верстой торчал Фриц. Видимо, они
только что танцевали, и ариец пока не думал снимать здоровенные свои
красные лапищи с талии Сельмы.
- Привет тебе от Гофштаттера! - сказал Андрей. - Эльза беспокоится,
что ты не заходишь... Ведь ребеночку уже скоро месяц!
- Дурацкие шутки! - объявил Фриц с отвращением, однако лапы убрал. -
Где Отто?
- И правда, вода кипит! - сообщила Сельма с удивлением. - Что теперь
с ней делать?
- Бери нож, - сказал Андрей, - и начинай чистить картошку. А ты,
Фриц, по-моему, очень любишь картофельный салат. Так вот займись, а я
пойду выполнять роль хозяина.
Он двинулся было в столовую, но в дверях его перехватил Изя Кацман.
Физиономия его сияла от восторга.
- Слушай! - прошептал он, хихикая и брызгаясь. - Откуда ты взял
такого замечательного типа? У них там на фермах, оказывается, настоящий
Дикий Запад! Американская вольница!
- Русская вольница ничем не хуже американской, - сказал Андрей с
неприязнью.
- Ну да! Ну да! - закричал Изя. - "Когда еврейское казачество
восстало, в Биробиджане был переворот-переворот, а кто захочет захватить
наш Бердичев, тому фурункул вскочит на живот!.."
- Это ты брось, - сказал Андрей сурово. - Это я не люблю... Фриц,
отдаю тебе Сельму и Кацмана под командование, работайте, да побыстрее,
жрать охота - сил нет... Да не орите здесь - Отто будет стучаться, он за
консервами побежал.
Поставив все таким образом на свои места, Андрей поспешил в столовую
и там прежде всего обменялся крепким рукопожатием с Юрием
Константиновичем. Юрий Константинович, все такой же краснолицый и крепко
пахнущий, стоял посередине комнаты, расставив ноги в кирзовых сапогах,
засунув ладони под солдатский ремень. Глаза у него были веселые и слегка
бешеные - такие глаза Андрей часто наблюдал у людей бесшабашных, любящих
хорошо поработать, крепко выпить и ничего на свете не страшащихся.
- Вот! - сказал Давыдов. - Пришел-таки я, как обещал. Бутыль видел?
Тебе. Картошка еще тебе - два мешка. Давали мне за них, понимаешь, одну
вещь. Нет, думаю, на хрен мне все это. Отвезу лучше хорошему человеку. Они
тут в своих хоромах каменных живут, как гниют, белого света не видят...
Слушай, Андрей, вот я тут Кэнси говорю, японцу, плюньте, говорю, ребята!
Ну чего вы здесь еще не видели? Собирайте своих детишек, баб, девок, айда
все к нам...
Кэнси, все еще в форме после дежурства, но в мундире нараспашку,
неловко орудуя одной рукой, расставлял на столе разнокалиберную посуду.
Левая рука у него была обмотана бинтом. Он улыбнулся и покивал Давыдову.
- Этим и кончится, Юра, - сказал он. - Вот будет еще нашествие
кальмаров, и тогда мы все как один подадимся к вам на болота.
- Да чего вам ждать этих... как их... Плюньте вы на этих камаров. Вот
завтра поеду поутру порожняком, телега пустая, три семьи свободно можно
погрузить. Ты ведь не семейный? - обратился он к Андрею.
- Бог спас, - сказал Андрей.
- А девушка эта кто тебе? Или она не твоя?
- Она новенькая. Сегодня ночью прибыла.
- Так чего лучше? Барышня приятная, обходительная. Забирай и поехали,
а? У нас там воздух. У нас там молоко. Ты ведь молока, наверное, уже год
не пил свежего. Я вот все спрашиваю, почему в магазинах у вас молока нет?
У меня у одного три коровы, я это молоко и государству сдаю, и сам ем, и
свиней кормлю, и на землю лью... Вот у нас поселишься, понимаешь,
проснешься поутру в поле идти, а она тебе, твоя-то, крынку парного, прямо
из-под коровы, а? - Он крепко замигал обоими глазами по очереди,
захохотал, ахнул Андрея по плечу и, твердо скрипя половицами, прошелся по
комнате - остановил патефон и вернулся. - А воздух какой? У вас здесь и
воздуха не осталось, зверинец у вас здесь, вот и весь ваш воздух... Кэнси,
да что ты все стараешься? Девку позови, пусть поставит посуду.
- Она там картошку чистит, - сказал Андрей, улыбаясь. Потом
спохватился и стал помогать Кэнси. Очень свой человек был Давыдов. Очень
близкий. Будто знакомы уже целый год. А что, если и верно - махнуть на
болота? Молоко не молоко, а жизнь там, наверное, действительно здоровее.
Ишь он какой стоит, как памятник!
- Стучит там кто-то, - сообщил Давыдов. - Открыть или сам откроешь?
- Сейчас, - сказал Андрей и пошел к парадному. За дверью оказался Ван
- уже без ватника, в синей саржевой рубахе до колен с вафельным полотенцем
вокруг головы.
- Баки привезли! - сказал он, радостно улыбаясь.
- Ну и хрен с ними, - ответствовал Андрей не менее радостно. - Баки
подождут. Ты почему один? А Мэйлинь где?
- Она дома, - сказал Ван. - Устала очень. Спит. Сын немного захворал.
- Ну заходи, чего стоишь... Пойдем, я тебя с хорошим человеком
познакомлю.
- А мы уже знакомы, - сказал Ван, входя в столовую.
- А, Ваня! - обрадованно закричал Давыдов. - И ты тоже тут! Нет, -
сказал он, обращаясь к Кэнси. - Знал я, что Андрей - хороший парень.
Видишь, все у него хорошие люди собираются. Тебя вот взять, или еврейчика
этого... как его... Ну, теперь у нас пойдет пир горой! Пойду посмотрю,
чего они там копаются. Там и делать-то нечего, а они, понимаешь, развели
работу...
Ван быстро оттеснил Кэнси от стола и принялся аккуратно и ловко
переставлять приборы. Кэнси свободной рукой и зубами поправлял повязку.
Андрей сунулся ему помогать.
- Что-то Дональд не идет, - сказал он озабоченно.
- Заперся у себя, - отозвался Ван. - Не велел беспокоить.
- Чего-то он хандрит, ребята, последнее время. Ну и бог с ним.
Слушай, Кэнси, что это у тебя с рукой?
Кэнси ответил, слегка скривив лицо:
- Павиан цапнул. Такая сволочь - до кости прокусил.
- Ну да? - поразился Андрей. - А мне показалось, они, вроде,
мирные...
- Ну, знаешь, мирные... Когда тебя поймают и начнут тебе ошейник
клепать...
- Какой ошейник?
- Приказ пятьсот семь. Всех павианов перерегистрировать и снабдить
ошейником с номером. Завтра будем раздавать их населению. Ну, мы штук
двадцать окольцевали, а остальных перегнали на соседний участок, пусть там
разбираются. Ну, чего ты стоишь с открытым ртом?.. Рюмки давай, рюмок не
хватает...
4
Когда выключили солнце, вся компания была порядочно уже на взводе. В
мгновенно наступившей темноте Андрей вылез из-за стола и, сшибая ногами
какие-то кастрюли, стоящие на полу, добрался до выключателя.
- Н-не пугайтесь, милая фройлейн, - бубнил у него за спиной Фриц. -
Это здесь всегда...
- Да будет свет! - провозгласил Андрей, старательно выговаривая
слова.
Под потолком вспыхнула пыльная лампочка. Свет был жалкий, как в
подворотне. Андрей обернулся и оглядел собрание.
Все было очень хорошо. Во главе стола на высокой кухонной табуретке
восседал, слегка покачиваясь, Юрий Константинович Давыдов, полчаса назад
ставший для Андрея раз и навсегда дядей Юрой. В крепко сжатых зубах дяди
Юры дымилась атлетическая козья нога, в правой руке он сжимал граненый
стакан, полный благородного первача, а заскорузлым указательным пальцем
левой водил перед носом сидящего рядом Изи Кацмана, который был уже вовсе
без галстука и без пиджака, а на подбородке и на груди его сорочки
явственно обнаруживались следы мясного соуса.
По правую руку от дяди Юры скромно сидел Ван - перед ним стояла самая
