- У кого надо, у того и гон, - ответил ему фермер пренебрежительно.
- Нет, нет, позвольте... - заторопился интеллигент. - Ведь я биолог,
и мне до сих пор не удается...
- Помолчите, - сказал ему Фриц. - А вам, - продолжал он, обращаясь к
бородачу, - я предлагаю следовать за мной. Во избежание напрасного
кровопролития предлагаю!
Взгляды их скрестились. И ведь надо же, почуял как-то прекрасный
бородач, по каким-то одному ему заметным черточкам понял, с кем приходится
иметь дело. Борода его раскололась ехидной ухмылкой, и он произнес
противным, оскорбительно-тоненьким голосом:
- Млеко-яйки? Гитлер капут!
Ни черта не боялся он кровопролития - ни напрасного, никакого.
Фрица словно ударили в подбородок. Он откинул голову, бледное лицо
сделалось пунцовым, на скулах выступили желваки. На мгновение Андрею
показалось, что он сейчас бросится на бородача, и Андрей даже подался
вперед, чтобы встать между ними, но Фриц сдержался. Кровь снова отлила от
его лица, и он сухо объявил:
- Это к делу не относится. Извольте следовать за мной.
- Да отстаньте вы от него, Гейгер! - сказал бас. - Ясно же, что это
фермер. Виданное ли это дело - к фермерам приставать!
И все вокруг закивали и забормотали, что да, явный фермер, уедет и
пулемет с собою заберет, не гангстер же он какой-нибудь, на самом-то деле.
- Нам павианов отражать надо, а мы тут в полицию играем, - добавил
рассудительный.
Напряжение сразу вдруг разрядилось. Все вспомнили о павианах.
Оказывается, павианы вновь разгуливали, где хотели, и держались, как у
себя в джунглях. Выяснилось также, что местному населению, по-видимому,
надоело ждать решительных действий отряда самообороны. Население,
по-видимому, решило, что толку от этого отряда не будет и надо как-то
устраиваться самим. И уже женщины с кошелками, деловито поджав губы,
спешили по своим утренним делам, причем многие держали в руках веники и
палки от швабр, чтобы отмахиваться от самых настырных обезьян. С витрины
магазина снимали ставни, а ларечник ходил вокруг своего разгромленного
ларька, кряхтел, почесывал спину и явно что-то такое прикидывал. На
автобусной остановке выросла очередь, а вот и первый автобус появился
вдали. Нарушая постановление городского управления, он громко сигналил,
разгоняя павианов, не знакомых с правилами уличного движения.
- Да, господа мои, - сказал кто-то. - Видимо, придется нам и к этому
приспособиться. По домам, что ли, командир?
Фриц угрюмо исподлобья оглядывал улицу.
- Ну что ж... - произнес он обыкновенным человеческим голосом. - По
домам так по домам.
Он повернулся и, сунув руки в карманы, первым направился к грузовику.
Отряд потянулся за ним. Чиркали спички и зажигалки, кто-то обеспокоенно
спрашивал, как же быть с опозданием на службу, хорошо бы справку
какую-нибудь получить... Рассудительный и тут нашелся: сегодня все на
службу опоздают, какие там еще справки. Толковище вокруг телеги
рассосалось. Остались только Андрей да очкастый биолог, который твердо
положил себе выяснить, у кого же все-таки на болотах бывает гон.
Бородач, разбирая и вновь упаковывая пулемет, снисходительно пояснял,
что гон на болотах бывает, брат, у краснух, а краснухи, брат, это вроде
крокодилов. Видал крокодилов? Ну вот, только шерстью обросшие. Красной
такой шерстью, жесткой. И когда у них гон идет, тут уж, браток, держись
подальше. Во-первых, они здоровые, что твои быки, а во-вторых, ничего во
время этого дела не замечают - дом не дом, сарай не сарай, все разносят в
щепки...
Глаза у интеллигента горели, он жадно слушал, поминутно поправляя
очки растопыренными пальцами. Фриц позвал из грузовика: "Эй, вы едете или
нет? Андрей!" Интеллигент оглянулся на грузовик, посмотрел на часы,
жалобно застонал и принялся бормотать извинения и благодарности. Потом он
схватил бородача за руку, изо всех сил потряс и убежал. А Андрей остался.
Он и сам не знал, почему остается. У него случилось что-то вроде
приступа ностальгии. И не то чтобы он соскучился по русской речи - ведь
все кругом говорили по-русски; и не то чтобы этот бородач казался ему
воплощением родины, вовсе нет. Но было в нем что-то такое, по чему Андрей
основательно истосковался, что-то такое, чего он не мог получить ни от
строгого язвительного Дональда, ни от веселого, горячего, но все-таки
какого-то чужого Кэнси, ни от Вана, всегда доброго, всегда
благожелательного, но очень уж забитого. Ни, тем более, от Фрица, мужика
по-своему замечательного, но как-никак вчерашнего смертельного врага...
Андрей и не подозревал, что так истосковался по этому загадочному
"чему-то".
Бородач искоса взглянул на него и спросил:
- Земляк, что ли?
- Ленинградец, - сказал Андрей, ощущая неловкость, и, чтобы
затушевать эту неловкость, достал сигареты и предложил бородачу.
- Вон как... - сказал тот, вытаскивая сигарету из пачки. - Земляки,
выходит. А я, браток, вологодский. Череповец - слыхал? Охцы-мохцы
Череповцы...
- А как же! - страшно обрадовался Андрей. - Там же сейчас
металлургический комбинат отгрохали, огромнейший заводище!
- Ой ты? - сказал бородач довольно равнодушно. - И его, значит, тоже
в оборот взяли... Ну ладно. А ты что здесь делаешь? Как зовут-то?
Андрей назвался.
- А я, видишь ты, крестьянствую, - продолжал бородач. - Фермер,
по-здешнему. Юрий Константинович, фамилия - Давыдов. Выпить хочешь?
Андрей замялся.
- Рановато как будто... - сказал он.
- Ну, может, и рановато, - согласился Юрий Константинович. - Мне ведь
еще на рынок надо. Я, понимаешь, вчера вечером приехал и - прямо в
мастерские, мне там давно пулемет обещали. Ну, то, се, опробовали машинку,
сгрузил я им, значит, окорока, четверть самогону, гляжу - солнце
выключили... - Рассказывая все это, Давыдов кончил упаковывать свой воз,
разобрал вожжи, сел боком в телегу и тронул лошадей. Андрей пошел рядом.
- Да-а, - продолжал Юрий Константинович. - Выключили тут, значит,
солнце. А он мне и говорит: "пойдем, говорит, я тут одно место знаю".
Поехали мы туда, выпили, закусили. С водкой сам знаешь в городе как, а у
меня самогон. Они, видишь ты, музычку ставят, а я выпивку. Ну, бабы,
конечно... - Давыдов пошевелил бородой от воспоминаний, затем продолжал,
понизив голос: - У нас, браток, на болотах с бабами очень туго. Есть,
понимаешь, одна вдова, ну, ходим к ней... у ней муж в запрошлом году
утонул... Ну и знаешь же, как получается, - сходить-то сходишь, деваться
некуда, а потом - то ты ей молотилку почини, то с урожаем подсоби, то
культиватор... А, з-зараза! - Он вытянул кнутом павиана, увязавшегося за
телегой. - В общем, житуха у нас там, браток, приближенная к боевым
условиям. Без оружия никак нельзя. А кто этот тут у вас, белобрысый?
Немец?
- Немец, - сказал Андрей. - Бывший унтер-офицер, под Кенигсбергом
попал в плен, а из плена - сюда...
- То-то я смотрю - морда противная, - сказал Давыдов. - Они,
глистоперы, меня до самой Москвы гнали, в госпиталь загнали, ползадницы
начисто снесли. Ну, а потом я им тоже дал. Танкист я, понял? В последний
раз уже под Прагой горел... - Он опять покрутил бородой. - Ну ты скажи,
какая судьба! Надо же, где встретились!
- Да нет, он мужик ничего, деловой, - сказал Андрей. - И смелый.
Выпендриваться, правда, любит, но работник хороший, энергичный. Для
Эксперимента он, по-моему, очень полезный человек. Организатор.
Давыдов некоторое время молчал, почмокивая на лошадей.
- Приезжает это к нам на болото один на прошлой неделе, - заговорил
он наконец. - Ну, собрались мы у Ковальского - это тоже фермер, поляк,
километрах в десяти от меня, дом у него хороший, большой. Да-а...
Собрались, значит. Ну, и этот начинает нам баки вертеть: есть ли у нас
правильное понимание задач Эксперимента. А сам он из мэрии, из
сельхозотдела. Ну, и мы видим, конечно, что ведет он к тому, что ежели,
скажем, есть у нас правильное понимание, то хорошо бы, значит, налог
повысить... А ты женатый? - спросил он вдруг.
- Нет, - сказал Андрей.
- Я это к тому, что переночевать бы мне сегодня где-нибудь. У меня
еще завтра утром здесь одно дело назначено.
- Ну конечно! - сказал Андрей. - Какой может быть разговор?
Приезжайте, ночуйте, места у меня сколько угодно, буду только рад...
- Ну и я буду рад, - сказал Давыдов, улыбаясь. - Как-никак, а земляки
все-таки.
- Адрес запишите, - сказал Андрей. - Есть у вас на чем записать?
- Говори так, - сказал Давыдов. - Я запомню.
- Адрес простой: улица Главная, дом сто пять, квартира шестнадцать.
Со двора. Если меня вдруг не будет, загляните к дворнику, там китаец есть
такой, Ван, я у него ключ оставлю.
Очень Давыдов нравился Андрею, хотя, по-видимому, взгляды их не во
всем совпадали.
- Ты какого года? - спросил Давыдов.
- Двадцать восьмого.
- А из России когда?
- В пятьдесят первом. Всего четыре месяца назад.
- Ага. А я из России в сорок седьмом сюда подался... Скажи-ка ты мне,
Андрюха, как там на деревне - лучше стало?
- Ну конечно! - сказал Андрей. - Все восстановили, цены каждый год
снижают... Сам я в деревне, правда, после войны не был, но если судить по
кино, по книгам, живут теперь в деревне богато.
- Гм... Кино, - с сомнением произнес Давыдов. - Кино, понимаешь, это
такое дело...
- Нет, ну почему же... В городе, в магазинах-то все есть. Карточки
отменили давно. Откуда берется? Из деревни ведь...
- Это точно, - сказал Давыдов. - Из деревни... А я, понимаешь, пришел
с фронта - жены нет, померла. Сын без вести пропал. На деревне - пустота.
Ладно, думаю, это мы поправим. Войну кто выиграл? Мы! Значит, теперь наша
сила. Предлагают мне председателем. Согласился. На деревне одни бабы, так
что и жениться не надо было. Сорок шестой кое-как протянули, ну, думаю,
теперь полегче станет... - Он вдруг замолчал и молчал долго, словно бы
позабыв про Андрея. - Счастье для всего человечества! - проговорил он
неожиданно. - Ты как - в это веришь?
- Конечно.
- Вот и я поверил. Нет, думаю, деревня - это дело мертвое. Это ошибка
какая-то, думаю. До войны - за грудь, после войны - за горло. Нет, думаю,
так они нас задавят. И жизнь ведь, понимаешь, беспросветная, как
генеральские погоны. Я уж было пить начал, а тут - Эксперимент. - Он
тяжело вздохнул. - Значит, ты полагаешь, получится у них Эксперимент?
- Почему это - у них? У нас!
- Ну, пускай у нас. Получится или нет?
- Должен получиться, - сказал Андрей твердо. - Все зависит только от
нас.
- Что от нас зависит - мы делаем. Там делали, здесь делаем...
Вообще-то, конечно, грех жаловаться. Жизнь хотя и тяжелая, но не в пример.
Главное - сам ты, сам, понял? А если приедет какой-нибудь - уронишь его,
бывает, в нужник, и вася-кот!.. Партийный? - спросил он вдруг.
- Комсомолец. Вы, Юрий Константинович, что-то уж больно мрачно
настроены. Эксперимент есть Эксперимент. Трудно, ошибок много, но иначе,
наверное, и невозможно. Каждый - на своем посту, каждый - все, что может.
- А ты на каком же посту?
- Мусорщик, - гордо сказал Андрей.
- Большой пост, - сказал Давыдов. - А специальность у тебя есть?
- Специальность у меня очень специальная, - сказал Андрей. - Звездный
астроном.
Он произнес это стеснительно и искоса поглядел на Давыдова, ожидая
насмешки, но Давыдов, наоборот, страшно заинтересовался.
- В сам-деле, астроном? Слушай, браток, так ты ж должен знать, куда
