очень любит животных, то даже два павиана...
Андрей плюнул и отправился на кухню проверить запасы. Пока он копался
в шкафчиках, разворачивая и осторожно нюхая какие-то запыленные пакеты с
черствыми потемневшими остатками, голос Изи в столовой непрерывно гудел, и
слышался звонкий смех Сельмы, а также неизбежное хрюканье и бульканье
самого Изи.
Жрать было нечего: куль картошки, начавшей уже прорастать,
сомнительная банка с кильками и совершенно каменной консистенции буханка
хлеба. Тогда Андрей залез в ящик кухонного стола и пересчитал наличность.
Наличности было - как раз до получки и при условии, что он будет соблюдать
экономию и не приглашать гостей, а, наоборот, похаживать в гости. В гроб
они меня загонят, подумал Андрей мрачно. К черту, хватит. Всех выпотрошу.
Что я им - кухмистерская, что ли? Павианы!
Тут в дверь снова постучали, и Андрей, зловеще ухмыляясь, отправился
открывать. Мимоходом он отметил, что Сельма сидит на столе, подсунув под
себя ладони, накрашенный рот - до ушей, сучка и сучка, а Изя
разглагольствует перед нею, размахивая павианьими лапами, и уже никакого
лоска в нем нет: узел галстука под правым ухом, волосы дыбом, а манжеты -
серые.
Оказалось, что прибыли экс-унтер-офицер вермахта Фриц Гейгер с личным
дружком - рядовым того же вермахта Отто Фрижей.
- Явились? - приветствовал их Андрей со зловещей улыбкой.
Фриц немедленно воспринял это приветствие как выпад против
достоинства немецкого унтер-офицера и окаменел лицом, а Отто, человек
мягкий и неопределенных душевных очертаний, только щелкнул каблуками и
искательно улыбнулся.
- Что за тон? - холодно осведомился Фриц. - Может быть, нам уйти?
- Ты жрать принес что-нибудь? - спросил Андрей.
Фриц сделал глубокомысленное движение нижней челюстью.
- Жрать? - переспросил он. - М-м, как тебе сказать... - И он
вопросительно посмотрел на Отто. Отто сейчас же, стеснительно улыбаясь,
вытащил из кармана галифе плоскую бутылку и протянул ее Андрею. Как
пропуск - этикеткой наружу.
- Ну, это ладно... - смягчаясь сказал Андрей и взял бутылку. - Но
учтите, ребята, жрать абсолютно нечего. Может быть, у вас деньги есть хотя
бы?
- Может быть, ты нас все-таки впустишь в дом? - осведомился Фриц.
Голова его была слегка повернута ухом вперед: он прислушивался к взрывам
женского смеха в столовой.
Андрей впустил их в прихожую и сказал:
- Деньги. Деньги на бочку!
- Даже здесь нам не удается избежать репараций, Отто, - сказал Фриц,
раскрывая портмоне. - На! - Он сунул Андрею несколько бумажек. - Дай Отто
какую-нибудь кошелку и скажи, что купить, - он сбегает.
- Погоди, не так быстро, - сказал Андрей и повел их в столовую. Пока
щелкали каблуки, склонялись прилизанные прически и гремели солдатские
комплименты, Андрей оттащил Изю в сторону и, не давая ему опомниться,
обшарил все его карманы, чего Изя, впрочем, кажется, и не заметил, - он
только вяло отбивался и все рвался закончить начатый анекдот. Забравши
все, что удалось обнаружить, Андрей отошел и пересчитал репарации.
Получалось не так, чтобы уж очень много, но и не мало. Он огляделся.
Сельма по-прежнему сидела на столе и болтала ногами. Меланхолия ее
исчезла, она была весела. Фриц закуривал ей сигаретку, Изя, давясь и
повизгивая, готовил новый анекдот, а Отто, красный от напряженности и
неуверенности в своих манерах, заметно шевелил большими ушами, торча среди
комнаты по стойке смирно.
Андрей поймал его за рукав и потащил на кухню, приговаривая: "Без
тебя, без тебя обойдутся..." Отто не возражал, он был даже, кажется,
доволен. Очутившись на кухне, он сразу принялся действовать. Отобрал у
Андрея корзину для овощей, вытряхнул из нее мусор в ведро (чего Андрей
никогда не догадался бы сделать), быстро и аккуратно выстелил днище
старыми газетами, мгновенно нашел кошелку, которую Андрей потерял еще в
прошлом месяце, со словами: "Может, томатный соус попадется..." уложил в
кошелку банку из-под компота, предварительно сполоснув ее, сунул туда же
несколько сложенных газет про запас ("Вдруг у них тары не будет..."), так
что вся деятельность Андрея свелась к перекладыванию денег из кармана в
карман, нетерпеливому переступанию с ноги на ногу и заунывному: "Да ладно
тебе... Да будет... Ну пошли, что ли..."
- А ты тоже пойдешь? - благоговейно удивился Отто, закончив сборы.
- Да, а что?
- Да я и сам могу, - сказал Отто.
- Ну, сам, сам... Вдвоем быстрее. Ты встанешь к прилавку, я - в
кассу...
- Это верно, - сказал Отто. - Да. Конечно.
Они вышли через черный ход и спустились по черной лестнице. По дороге
спугнули павиана - бедняга бомбой вылетел в окно, так что они даже
испугались за его жизнь, но оказалось - ничего, висит на пожарной лестнице
и скалит клыки.
- Объедков бы ему дать, - сказал Андрей задумчиво. - У меня там
объедков для целого стада...
- Сходить? - с готовностью предложил Отто.
Андрей только посмотрел на него и, сказавши: "Вольно!", пошел дальше.
На лестнице уже пованивало. Вообще-то здесь и раньше всегда пованивало, но
теперь появился некий новый душок, и, спустившись пролетом ниже, они
обнаружили источник, и не один.
- Да, прибавится Вану работенки, - сказал Андрей. - Не дай бог теперь
в дворники попасть. Ты кем сейчас работаешь?
- Товарищем министра, - уныло ответствовал Отто. - Третий день уже.
- Какого министра? - поинтересовался Андрей.
- Этого... профессионального обучения.
- Тяжело?
- Ничего не понимаю, - тоскливо сказал Отто. - Бумаг очень много,
приказы, докладные записки... сметы, бюджет... И никто у нас там ничего не
понимает. Все бегают, друг у друга спрашивают... Подожди, ты куда?
- В магазин.
- Нет. Пойдем к Гофштаттеру. У него и дешевле, и немец все-таки...
Пошли к Гофштаттеру. Гофштаттер держал на углу Главной и
Староперсидского некую помесь зеленной с бакалейной. Андрей бывал здесь
пару раз и каждый раз уходил не солоно хлебавши: продуктов у Гофштаттера
было мало, и он сам выбирал себе покупателей.
Магазин был пуст, на полках стройными рядами тянулись одинаковые
баночки с розовым хреном. Андрей вошел первым, и Гофштаттер, поднявши от
кассы одутловатое бледное лицо, сейчас же сказал: "Закрываю". Но тут
подоспел Отто, зацепившийся корзиной за дверную ручку, и одутловатое
бледное лицо расплылось в улыбке. Закрытие лавки было, конечно, отложено.
Отто и Гофштаттер удалились в недра заведения, где сейчас же зашуршали и
заскрипели передвигаемые ящики, затарахтела ссыпаемая картошка, звякнуло
наполненное стекло, зазвучали приглушенные голоса...
Андрей от нечего делать озирался. Да, частная торговлишка господина
Гофштаттера представляла собой жалкое зрелище. И весы, конечно, не прошли
соответствующего контроля, и с санитарией было неважно. Впрочем, это меня
не касается, подумал Андрей. Когда все будет устроено как надо, эти
гофштаттеры попросту вылетят в трубу. Да они, можно сказать, и сейчас уже
вылетели. Во всяком случае, любого-каждого он уже не в силах обслуживать.
Ишь замаскировался, хрену везде понаставил. Надо бы на него Кэнси
напустить - развел тут черный рынок, националист паршивый. "Только для
немцев"...
Отто выглянул из недр и шепотом сказал: "Деньги, быстренько!" Андрей
торопливо передал ему ком смятых бумажек. Отто не менее торопливо отслюнил
несколько штук, остальное вернул Андрею и снова исчез в недрах. Через
минуту он появился за прилавком с руками, оттянутыми полной кошелкой и
полной корзинкой. Позади него замаячила лунообразная физиономия
Гофштаттера. Отто обливался потом и не переставал улыбаться, а Гофштаттер
добродушно приговаривал: "Заходите, заходите, молодые люди, всегда вам
рад, всегда рад истинным немцам... А господину Гейгеру особенный привет...
На следующей неделе мне обещали подвезти немного свинины. Скажите
господину Гейгеру, я ему оставлю килограмма три..." - "Так точно, господин
Гофштаттер, - откликался Отто. - Все будет передано в точности, не
беспокойтесь, господин Гофштаттер... И не забудьте, пожалуйста, передать
большой привет Эльзе - от нас и в особенности от господина Гейгера..." Они
гудели все это дуэтом до самого порога лавки, где Андрей отобрал у Отто
тяжеленную кошелку, битком набитую ядреной чистой морковью, крепкой
свеклой и сахарным луком, из-под которых торчало залитое сургучом горлышко
бутылки и поверх которых бурно выпирал наружу всякий там порей, сельдерей,
укроп и прочая петрушка.
Когда они свернули за угол, Отто поставил корзину на тротуар, вытащил
большой клетчатый платок и, задыхаясь, принялся обтирать лицо,
приговаривая:
- Подожди... Передохнуть надо... Ф-фу...
Андрей закурил сигарету и протянул пачку Отто.
- Где такую морковочку брали? - осведомилась, проходя мимо, женщина в
кожаном мужском пальто.
- Все, все, - поспешно сказал ей Отто. - Последнюю взяли. Там уже
закрыто... Черт, умаял меня лысый дьявол... - сообщил он Андрею. - Чего я
ему там плел! Оторвет мне Фриц башку, когда узнает... Да я и не помню уже,
что я там плел...
Андрей ничего не понимал, и Отто вкратце объяснил ему ситуацию.
Господин Гофштаттер, зеленщик из Эрфурта, всю жизнь был преисполнен
надежд и всю жизнь ему не везло. Когда в тридцать втором году какой-то
еврей пустил его по миру, открыв напротив большой современный зеленной
магазин, Гофштаттер осознал себя истинным немцем и вступил в штурмовой
отряд. В штурмовом отряде он было сделал карьеру и в тридцать четвертом
году уже собственноручно бил упомянутого еврея по морде и совсем было
подобрался к его предприятию, но тут грянуло разоблачение Рема, и
Гофштаттера вычистили. А он к тому времени был тоже женат, и уже
подрастала у него очаровательная белокурая Эльза. Несколько лет он кое-как
перебивался, потом его взяли в армию, и он начал было завоевание Европы,
но под Дюнкерком попал под бомбы собственной авиации и получил в легкие
здоровенный осколок, так что вместо Парижа оказался в военном госпитале в
Дрездене, где провалялся до сорок четвертого, и совсем было уже выписался,
когда совершился знаменитый налет союзных армад, уничтоживший Дрезден в
одну ночь. От пережитого ужаса у него выпали все волосы, и он немножко
тронулся, по его же собственным рассказам. Так что попав снова в родной
Эрфурт, он просидел в подвале своего домика самое что ни на есть горячее
время, когда еще можно было удрать на Запад. Когда же он решился, наконец,
выйти на свет божий, все было уже кончено. Зеленную лавку ему, правда,
разрешили, но ни о каком расширении дела не могло быть и речи. В сорок
шестом у него умерла жена, он в помрачении рассудка поддался на уговоры
Наставника и, плохо понимая, что он, собственно, выбирает, переселился с
дочерью сюда. Здесь он немного отошел, хотя до сих пор, кажется,
подозревает, что попал в большой специализированный концлагерь где-то в
Средней Азии, куда сослали всех немцев из Восточной Германии. С черепушкой
у него так и не восстановилось окончательно. Он обожает истинных немцев,
уверен, что у него на них особенный нюх, смертельно боится китайцев,
арабов и негров, присутствия которых здесь не понимает и объяснить не
может, но более всего он почитает и уважает господина Гейгера. Дело в том,
что во время одного из первых своих визитов к Гофштаттеру блестящий Фриц,
пока Отто наполнял кошелки, кратко, по-военному, приволокнулся за
белокурой Эльзой, осатаневшей без перспектив на приличное замужество. И с
