и технике - борьбе Человека с Природой. Фантастика же реалистическая
стара, как сама литература, она восходит к Гомеру и Апулею, и она вместе
со всей литературой решает проблему Человека в его отношениях к себе
подобным, к обществу.
Различно происхождение этих двух разновидностей фантастики, различна,
по-видимому, и их судьба в грядущих веках. Нам кажется, что реалистическая
фантастика пребудет вовеки, как она пребывала и в прошлом. Ее судьба - это
судьба литературы вообще. Можно даже предположить, что ее роль и удельный
вес в общем потоке литературы будет возрастать вместе с возрастанием
сложности нашего мира. Что же касается научной фантастики, то ее развитие
целиком зависит от прогресса науки и техники, от общественного реноме
естественных наук. Так что когда и если (как предполагают некоторые
специалисты по науковедению) развитие естественных наук достигнет стадии
насыщения и интересы переместятся в другую область, научная фантастика
может захиреть и исчезнуть, как в связи с развитием письменности и
усовершенствованием средств коммуникаций исчез эпос. Впрочем, если это и
произойдет, то лишь в отдаленном будущем.
Пусть не поймут нас так, будто, подчеркивая различия в генезисе и в
дальнейшей судьбе этих разновидностей литературы, мы стремимся воздвигнуть
между ними некую стену; напротив, даже в отношении реалистической и
научной фантастики к так называемым фактам бытия невозможно усмотреть
сколько-нибудь принципиальную разницу. В произведениях реалистической
фантастики демоны и ведьмы могут разгуливать по городу, может нарушаться
второй закон термодинамики и Иисус может вторично спуститься на грешную
землю. Каждому непредубежденному читателю ясно, что это лишь
художественные приемы, позволяющие автору подчеркнуть какую-то мысль или
оттенить некоторые черты человека (или общества). Никому и в голову не
придет обвинение в нарушении суверенных прав Ее Величества Науки и Его
Величества Здравого Смысла. Что же касается фантастики научной, то
своеобразие нынешней ситуации в естествознании заключается как раз в том,
что современная наука с невиданным благодушием и терпимостью относится к
любой игре научного воображения. Ведь и само развитие науки сделалось ныне
возможным только благодаря "достаточно сумасшедшим гипотезам".
Ошеломляющий темп этого процесса породил, во-первых, интуитивное ощущение
всемогущества науки, абсолютности возможного и относительности
невозможного, а во-вторых, выбросил в сферу интеллектуального потребления
сырую массу идей, догадок, предположений, которые можно было бы
квалифицировать как мифы нового времени, если бы не восторженная
подсознательная уверенность, что все это возможно: и мыслящие машины, и
небелковая жизнь, и негуманоидный разум, и фотонные звездолеты. Слишком
широк сегодня фронт вторжения науки в неизвестное, слишком много сегодня
существует гипотез, о которых наука способна сказать только (пожимая
плечами): "Это не противоречит фундаментальным законам", - слишком сильна
интуитивная убежденность, что невозможное сегодня станет возможным завтра.
И странно поэтому слышать об ограничениях, которые якобы ставит перед
фантастикой наука - та самая наука, которая всячески поощряет фантазию,
которая не способна ни существовать, ни тем более двигаться вперед без
самого безудержного фантазирования. Мы даже рискнули бы выдвинуть
предположение, что сейчас, как никогда, трудно сформулировать такую
гипотезу, о которой современная наука определенно и безоговорочно могла бы
сказать: "Нет, это невозможно. Это наверняка неверно".
Конечно, речь идет только о "сумасшедших" идеях и гипотезах.
Существует стройное и величественное здание достоверных фактов и
обоснованных теорий, разрушать которые по произволу не рекомендуется
никому из научных фантастов, если он не хочет прослыть невеждой и неучем.)
Нам приходилось писать и научную фантастику и фантастику
реалистическую. Может быть, именно поэтому мы бесконечно далеки от мысли
как-то противопоставлять эти две разновидности литературы, утверждать
превосходство и общественную значимость одной разновидности перед другой,
настаивать на гипертрофированном развитии одной разновидности за счет
другой. С нашей точки зрения, реалистическая фантастика призвана выполнять
те же благородные задачи, что и реалистическая литература. Что же касается
фантастики научной, то она прежде всего выполняет несколько более
специфическую, но нисколько не менее благородную задачу приобщения
читателя (особенно молодого) к миру самого современного естествознания,
будит воображение, формирует правильное отношение к науке и к научному
прогрессу.
Не исключено, что определенная специфика научной фантастики
сказывается и на характере творческого процесса. Наш опыт во всяком случае
как будто подтверждает это предположение. Вообще, каждая новая повесть
задумывается, разрабатывается и пишется иначе, чем предыдущая и
последующая. Здесь нет единой закономерности, а если и есть, то мы ее не
знаем. Между первоначальным замыслом и конечным результатом лежит иногда
пропасть до такой степени глубокая, что мы сами удивляемся, откуда что
взялось. (Например, "Попытка к бегству" была задумана как юмористическая
повестушка из развеселой жизни туристов-кибернетиков XXIII века, а "Улитка
на склоне" должна была рассказать о новых приключениях звездолетчика
Горбовского на страшной планете Пандора.) Половина наших вещей была
написана так: выкристаллизовалась идея, наметились герои, заиграл сюжет,
подробно разработан план первых двух-трех глав. И вот, когда уже написаны
несколько страниц первого черновика, уже вроде бы пошло дело, вдруг
выясняется, что нам скучно. Что писать не хочется. Что мы занимаемся
чепухой. Именно в этот момент отчаяния и бессилия, вероятно, и начинается
настоящая работа, и из глубин сознания всплывает то, над чем мы подспудно
думали последнее время, то, что нас особенно задевало, что мешало жить и
помогало жить, то, что и было нашей настоящей жизнью последние годы. И
когда, подвигаемые отчаянием и бессилием, мы осознаем все это, как-то сами
собой всплывают и новые герои, и новые ситуации, и новая форма, и новый
сюжет, и мы уже наперебой рассказываем друг другу, каким должен быть мир,
где развернется действие. "Трудно быть богом", "Улитка на склоне", "Гадкие
лебеди" появились не из четкого замысла, хорошо разработанного плана,
взяли начало не от изящно придуманной ситуации и не от оригинальной
логической модели, а как раз вопреки всему этому. С другой стороны, такие
повести, как "Страна багровых туч", "Стажеры", "Полдень, XXII век", почти
все наши рассказы, то есть те наши вещи, которые явно относятся к
фантастике научной, есть результат последовательной, планомерной, до конца
наперед рассчитанной работы. Впрочем, мы бы никогда не рискнули
утверждать, что такое различие в творческом процессе характерно для всех
писателей, которым приходилось иметь дело с обеими разновидностями
фантастики.
Вообще, если говорить о творческом процессе, трудно найти что-либо
такое, что было бы характерно для всех писателей сразу. В конце концов,
что такое писатель? По происхождению своему он - в идеале - прежде всего
высококвалифицированный читатель. Читателя же - в частности, читателя
фантастики - интересуют в литературе самые разнообразные предметы. Как
показали социологические исследования последних лет, одни ищут в
фантастике увлекательный сюжет, оснащенный новейшими научными идеями;
другие - парадоксальность мышления, столкновение несопоставимых в обычном
смысле понятий и представлений; третьи - фактическую достоверность, точную
прогностику, логически безупречный анализ сущего... и так далее. И каждый
по-своему прав, и каждому должна быть обеспечена возможность найти
искомое.
Нас привлекает в фантастике прежде всего то, что в литературе она
является идеальным и единственным пока орудием, позволяющим подобраться к
одной из важнейших проблем сегодняшнего дня. Такой проблемой является
вторжение будущего в настоящее, вторжение, обусловленное невиданными
темпами социального и технологического прогресса человечества за последние
десятилетия. Семена, посеянные утром нашей жизни, всходят теперь даже не к
нашей старости, не вечером, а в полдень. Столкновение с иными
цивилизациями, генетическая революция, Великий Потоп информации - все это
стало реальными факторами жизни одного, только одного поколения. Великий
скептик Олдос Хаксли писал: "Давайте думать о настоящем. Если мы не будем
этого делать, то вскоре не будет и будущего". Нет, давайте думать о
будущем - не только воспевать его, не только восторгаться или ужасаться
им, не только мечтать о нем или бояться его - давайте думать о нем,
изобретать его, готовиться к нему.
ОТ ЧЕГО НЕ СВОБОДНА ФАНТАСТИКА...
Наша точка зрения состоит в том, что фантастика не стоит особняком, а
занимает место в общем потоке художественной литературы - со всеми
вытекающими отсюда последствиями. Все, что хорошо для реалистической
литературы (полнокровие и достоверность образов, искренность и яркость
языка), хорошо и для фантастики. Все, что противопоказано реалистической
литературе (штампы, скудомыслие, пошлость, искажение правды человеческих
отношений), противопоказано и фантастике. И даже основной принцип
писателя-реалиста: "Пиши только о том, что знаешь хорошо", формулируется
для писателя-фантаста в точности так же, но с маленьким добавлением:
"...либо о том, чего никто не знает".
Мы не признаем никаких "скидок на жанр", хотя жанровая специфика
фантастики, безусловно, существует. В известном смысле она сродни
специфике исторического романа. Исторический роман, как правило,
рассказывает о том, что и как могло бы произойти, но в рамках определенных
исторических и социальных представлений. Фантастический роман тоже
рассказывает, что и как могло бы произойти, но в рамках определенной
фантастической гипотезы или фантастического допущения. Для обоих жанров
характерно возрастание меры и роли условности (по сравнению, скажем, с
бытовым романом), что объясняется, во-первых, принципиальным недостатком
информации у автора, и, во-вторых, необходимостью приблизить описываемые
события к читателю-современнику, к его реальной жизни, его мировоззрению и
мироощущению.
Может быть, литературоведам следовало бы обратить внимание на эту
"параллельность" жанров и попытаться использовать в разработке теории
фантастики результаты, полученные литературоведением для жанра
исторического романа?
II. КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ?
ФАНТАСТИКУ ЛЮБИМ С ДЕТСТВА
Мы оба любим фантастику с детства. Жюль Верн, Александр Беляев,
Конан-Дойль, а несколько позже Уэллс, Алексей Толстой, Чапек, Ефремов -
без всякого преувеличения они владели нашим воображением с самых ранних
детских лет.
Желание писать возникло прежде всего как реакция на нехватку хорошей
фантастики в послевоенный период. Однако серьезно мы занялись литературой
только в середине пятидесятых годов. Сейчас уже трудно сказать, что именно
побудило нас взяться за пятнадцатилистный роман, - кажется, какое-то пари.
Но так или иначе, план романа был детально расписан, и в 1955 году работа
началась.
За первые пять или шесть лет мы испробовали, по-видимому, все
