золотой фонд мировой литературы, их читали, читают и будут читать с
увлечением и восхищением все, кто любит книгу вообще.
На первый взгляд это может показаться странным. Читатель эпохи
атомной энергии, завоевания космических пространств и торжества
кибернетики ни за что не поверит, будто космический корабль можно
построить в одиночку в сарае; он убежден, что современная армия в два
счета вдребезги разнесла бы агрессивных марсиан с их треножниками и жалким
тепловым лучом; идея превращать животных в человека при помощи набора
хирургических инструментов вызывает у него только снисходительную улыбку.
В чем же дело? Почему этот квалифицированный читатель, умный и
зачастую скептически настроенный, затаив дыхание, буквально живет в
неправдоподобных ситуациях, созданных фантазией романиста? В чем секрет
непреходящей власти этих странных книг с их архаическими ужасами и
наивными прогнозами? Значит, заложено в них нечто очень важное, оставшееся
неразрешенным и в наше время?
Но что?
Вероятно, было бы любопытно проследить, как менялось читательское
восприятие уэллсовской фантастики на протяжении двадцатого века. Есть
основание полагать, что вначале его считали "вторым Жюлем Верном", певцом
технического прогресса (хотя и довольно грустным певцом), предсказателем
новых дорог в науке и технике (хотя и не весьма удачливым), научным
фантастом N_1 эпохи Эйнштейна и глобальных войн. Какое-то зерно истины
в этом представлении, несомненно, есть. Но оно никак не может объяснить
значение Уэллса в литературе. Время идет, смелые предвидения сбываются или
не сбываются, а фигура Уэллса в мировой литературе, вопреки законам
перспективы, не уменьшается, а увеличивается.
Если в начале нашего века блестящая и художественно совершенная
"Борьба миров" рассматривалась как описание гипотетического столкновения
человечества со сверхразумом, превосходящим нас, людей, настолько же,
насколько мы превосходим обезьян; если в тридцатые годы в этой повести
видели аллегорическое изображение грядущих истребительных войн; если
прежнее поколение читателей восхищалось гениальными выдумками фантаста
(разум без эмоций, машины, не знающие колеса, лучи смерти и пр.), то перед
сегодняшним читателем "Борьба миров" выдвигает куда более важную и общую
мысль: мировоззрение массового человека сильно отстает от его космического
положения, оно слишком косно, оно обусловлено самодовольствием и эгоизмом,
и, если оно не изменится, это может обернуться огромной трагедией,
огромным психологическим шоком. Марсианское нашествие превращается для
читателя наших дней в некий символ всего неизвестного, выходящего за
пределы земного опыта, с чем может столкнуться завтра космическое
человечество без космической психологии. Эта мысль прошла мимо сознания
прежних поколений читателей "Борьбы миров", для них она была совершенно
неактуальна, и только великие умы уже тогда уловили ее суть; и четверть
века спустя после появления "Борьбы миров" автор записал поразившее его
замечание Ленина о том, что "все человеческие представления созданы в
масштабах нашей планеты: они основаны на предположении, что технический
потенциал, развиваясь, никогда не перейдет "земного предела". Если мы
сможем установить межпланетные связи, придется пересмотреть все наши
философские, социальные и моральные представления, в этом случае
технический потенциал, став безграничным, положит конец насилию как
средству и методу прогресса" (Е.Драбкина, "Невозможного нет!", "Известия",
22.12.61).
Да, многое из того, что писал Уэллс несколько десятилетий назад,
прошло мимо сознания его современников. Один из крупнейших исследователей
творчества великого фантаста, советский литературовед Ю.Кагарлицкий пишет:
"Мысль Уэллса была как бы подчинена законам баллистики... Когда он бил по
дальним целям, то многие его выстрелы, казавшиеся современникам холостыми,
на деле таковыми не были. К нам начали возвращаться первые снаряды,
посланные Уэллсом высоко в воздух". Уэллс был первым писателем, который
сделал фантастику не темой, а литературным приемом, аналогичным, скажем,
сатире, то есть способом отражения философской, социальной, моральной
действительности в литературе, рассматривающей далеко идущие общественные
тенденции. И он же первым показал замечательную плодотворность этого
приема.
Двадцатый век называют иногда веком крушения мифов.
Рухнул миф о вечности и неизменности капитализма.
Рухнул миф о вечности и неизбежности колониализма.
На наших глазах рушится миф о неизбежности мировых войн.
Гигантский скачок, который совершили естественные науки, разрушил миф
об абсолютности пространства и времени, миф о детерминизме законов
природы. Назревает новая революция в физике, которая, вероятно, снова
существенно изменит картину мира. Кибернетика обеспечивает свершение новой
промышленной революции и дарит идеи, сотрясающие старые представления о
человеке и о его месте во Вселенной. Человечество вышло в космос.
Человечество стоит перед окончательной разгадкой тайн наследственности и
изменчивости организмов. Современный человек, если он хочет быть
современным, обязан пересмотреть старые взгляды на сущность жизни,
сущность разума, на свое положение в мире.
Возникают и встают во весь рост такие вопросы, которые в конце
прошлого и в начале нынешнего века казались либо детски-наивными, либо
непонятными, либо совершенно бессодержательными, никчемными и
казуистическими.
Едина ли жизнь и ее законы во Вселенной?
Каковы перспективы налаживания связей с иными цивилизациями?
Всемогущ ли человек? И царь ли он всей природы?
Полезно или вредно изменять наследственность организмов? В частности
- человека?
Несет ли ученый ответственность за свои открытия?
Что станет движущей силой общества великого благосостояния?
В наше время эти вопросы представляются отнюдь не простыми и отнюдь
не праздными. Многие из них, несмотря на свою актуальность, не имеют
ответа до сих пор. И даже в наше время мало кто задумывается над ними. А
между тем большинство этих вопросов поставлено не сегодня и не вчера.
Читая уэллсовскую фантастику, мы не перестаем удивляться гениальной
интуиции великого англичанина, так точно увидевшего то, что будет занимать
беспокойные умы читателей через несколько десятков лет. Философская,
социальная, моральная проблематика, поднятая им в своих произведениях,
возникла только сейчас как следствие двух глобальных войн и победоносных
антикапиталистических революций, невиданного взрывоподобного научного
прогресса и проникновения науки во все области жизни человечества,
наступления второго промышленного переворота и появления нового типа
массового человека - научного работника. Возможно, Уэллс предвидел не все
причины. Возможно, многое он представлял себе совсем иначе. Но чутье
большого художника и незаурядного социолога подсказало ему принципиально
важные тенденции в истории. Вот почему мы с таким интересом и вниманием
вчитываемся сейчас в строки, написанные на рубеже веков. Нам не мешает
понимание, что марсиан можно было бы сейчас разгромить одной ракетой
средней дальности. Мы забываем, что невидимка, будь он возможен, был бы
слеп, как летучая мышь, что селенитов не существует, что машина времени
невозможна. И не беда, что люди-боги не сумели выйти в космос, а авиация
через полтораста лет представлена Уэллсом на уровне братьев Райт. Сквозь
эти архаизмы и несостоявшиеся пророчества, пораженные, мы видим свое
время, свои тревоги, свои надежды, свой мир - разомкнутый в космос,
устремленный в грозное и великолепное будущее; мы видим, какими мы не
должны быть - маленькими, невежественными, самовлюбленными перед лицом
бесконечной Вселенной, и видим, какими должны быть - могучими и
величественными строителями миров; мы видим и понимаем, что старый мир
сгнил и смердит, предстоит еще борьба, и борьба тяжелая.
Творчество Уэллса оказало огромное влияние на развитие мировой
фантастической литературы. Созданный им литературный прием - овеществление
в образах философских идей и социальных тенденций - был подхвачен и
воплощен в произведениях лучших писателей-фантастов второй половины
двадцатого века: Брэдбери, Ефремова, Лема и десятков других. И мы,
писатели-фантасты, вместе с читателями будем всегда благодарны памяти
великого английского писателя, умного, грустного и всю свою жизнь
беспокойного человека.
ПОЧЕМУ МЫ СТАЛИ ФАНТАСТАМИ
По-видимому, каждый литератор старается передать читателям свои мысли
и чувства по поводу интересующей его проблемы так, чтобы читатели не
только восприняли эти проблемы, как важные и насущные, но и заразились бы
интересом автора. По нашему мнению, каждое конкретное произведение
литературы и искусства непременно имеет две стороны: рациональную и
эмоциональную. Потребитель духовной пищи (читатель, зритель, слушатель)
должен воспринять обе стороны, иначе нельзя сказать, что автор выполнил
свою задачу. Фантастика, если рассматривать лучшие ее образцы, обладает
особой способностью заставить читателя и думать, и чувствовать.
Как литература рациональная, фантастика успешно вводит думающего
читателя в круг самых общих, самых современных, самых глубоких проблем,
сплошь и рядом таких, которые выпадают из поля зрения иных видов
художественной литературы: место человека во вселенной, сущность и
возможности разума, социальные и биологические перспективы человечества и
так далее. В наше время задача литературы, как нам кажется, состоит не
только в исследовании типичного человека в типичной обстановке. Литература
должна пытаться исследовать типичные общества, то есть практически -
рассматривать все многообразие связей между людьми, коллективами и
созданной ими второй природой. Современный мир настолько сложен, связей
так много и они так запутаны, что эту свою задачу литература может решать
только путем неких социологических обобщений, построением социологических
моделей, по необходимости упрощенных, но сохраняющих характернейшие
тенденции и закономерности. Разумеется, важнейшими элементами этих моделей
продолжают оставаться типичные люди, но действующие в обстоятельствах,
типизированных не по линии конкретностей, а по линии тенденций. (Так, в
"Машине времени" Уэллс типизирует современный ему капиталистический мир не
по линии конкретностей, как это делали Золя, Горький, Драйзер, но по линии
присущих тому времени главных тенденций капитализма.)
Как литература эмоциональная, фантастика обладает свойством с
максимальной силой воздействовать на воображение читателя. Прием введения
фантастического элемента, даже если фантастическое произведение трактует
классическую литературную проблему, обостряет и концентрирует эмоции
автора, а значит, и читателя. Фантастический элемент служит неким
катализатором, в присутствии которого реакция читателя на читаемое
протекает особенно бурно. (Так, в романе "Человек-невидимка" Уэллс
концентрирует ненависть и презрение к буржуазному мещанству с такой силой,
как ему, на наш взгляд, никогда не удавалось больше в его антимещанских
реалистических произведениях.)
Глубина и широта мысли, обостренная эмоциональность - эти свойства
фантастики, будучи осознаны, привлекали крупнейших писателей на протяжении
всей истории литературы. Эти же свойства в меру своих сил и способностей
