ка. Мне хотелось выпить с этим парнем и сделать все для того, чтобы он
скорее почувствовал себя здесь в своей тарелке, потому что уж он-то зна-
ет, что такое липа, а что - нет, и он знает, что рай - это непривычное
место для человека.
Я встал, поднял чемодан и пошел по аллее. Надо мной висели огромные
листья незнакомых мне деревьев, аллею окаймляли огромные голубые цветы.
Навстречу мне шла Ника. Я не удивился. Я удивился бы, если бы ее здесь
не оказалось. Эта аллея была специально оборудована для того, чтобы по
ней навстречу мне, сверкая зубами, глазами и волосами, шла тоненькая де-
вушка Вероника, Вера, Ника. Она взяла меня под руку и пошла со мной.
- Что же, наша любовь - это тоже липа? - спросила она, улыбаясь.
- Это магнолия, - ответил я.
На шоссе нас догнал Грохачев. Он притормозил и спросил меня:
- Значит, не едешь?
- У меня есть еще десять дней, - ответил я, - в конце концов, я имею
право на отдых.
Грох улыбнулся нам очень по-доброму.
- Ну, пока, - сказал он. - Все равно скоро увидимся.
1961
ЗАВТРАКИ СОРОК ТРЕТЬЕГО ГОДА
- Да-да, есть такая теория, вернее, гипотеза. Предполагается, что
спутники Марса - Фобос и Деймос - несколько тормозятся атмосферой этой
планеты. Следовательно, внутри они полые, понимаете? А полые тела, как
известно, могут быть созданы только... как?
- Только, только... - залепетала, словно школьница, первая дама.
- Только искусственным путем.
- Боже мой! - воскликнула более сообразительная дама.
- Да, искусственным. Значит, они сделаны какими-то разумными сущест-
вами.
Я смотрел на человека, который рассказывал столь интересные вещи, и
мучительно пытался вспомнить, где я видел его раньше. Он сидел напротив
меня в купе, покачивал элегантно вскинутой ногой. Он был в синем, доста-
точно модном, но не вызывающе модном костюме, в безупречно белой рубашке
и галстуке в тон костюму. Все в нем показывало человека не опустившего-
ся, да и не собирающегося опускаться, к тому же и лет ему было не так уж
много - максимум тридцать пять. Некоторая припухлость щек делала его ли-
цо простым и милым. Все это не давало мне ни малейшей возможности пред-
полагать, что я его где-то встречал раньше. И только то, что он иногда
как-то странно знакомо кривил губы, и временами мелькающие в его речи
далекие и знакомые интонации заставляли приглядываться к нему.
- Последние находки в Сахаре и Месопотамии позволяют думать, что в
далекие времена на Земле побывали пришельцы из космоса.
- Может быть, те самые марсиане? - в один голос ахнули дамы.
- Не исключена такая возможность, - улыбаясь сказал он. - Не исключе-
на возможность, что мы прямые потомки марсиан, - веско закончил он и,
оставив дам в смятенном состоянии, взялся за газеты.
У него была толстая пачка газет, много названий. Он просматривал их
по очереди и, просмотрев, клал на стол, придавливая локтем.
За окном проносились красные сосны и молодой подлесок, мелькали яркие
солнечные поляны. Лес был теплый и спокойный. Я представил себе, как я
иду по этому лесу, раздвигая кусты и путаясь в папоротниках, и на лицо
мне ложится невидимая лесная паутина, и я выхожу на жаркую поляну, а
белки со всех сторон смотрят на меня, внушая добрые скудоумные мысли.
Все это почему-то самым решительным образом противоречило тому, что
связывало меня с этим человеком, укрывшимся за газетой.
- Разрешите посмотреть, - попросил я и легонько дернул у него из-под
локтя газету.
Он вздрогнул и выглянул из-за газеты так, что я сразу его вспомнил.
Мы учились с Ним в одном классе во время войны в далеком перенаселен-
ном, заросшем желтым грязным льдом волжском городе. Он был третьегодник,
я догнал Его в четвертом классе в сорок третьем году. Я был тогда хил,
ходил в телогрейке, огромных сапогах и темно-синих штанах, которые мне
выделили по ордеру из американских подарков. Штаны были жесткие, из чер-
товой кожи, но к тому времени я их уже износил, и на заду у меня красо-
вались две круглые, как очки, заплаты из другой материи. Все же я про-
должал гордиться своими штанами - тогда не стыдились заплат. Кроме того,
я гордился трофейной авторучкой, которую мне прислала из действующей ар-
мии сестра. Однако я недолго гордился авторучкой. Он отобрал ее у меня.
Он все отбирал у меня - все, что представляло для Него интерес. И не
только у меня, но и у всего класса. Я вспомнил и двух Его товарищей -
горбатого паренька Люку и худого, бледного, с горящими глазами Казака.
Возле кинотеатра "Электро" вечерами они продавали папиросы раненым и ка-
ким-то удивительно большим, о
Когда мы выходили из кино, мы постоянно наталкивались на них. Они
попрыгивали с ноги на ногу и покрикивали:
- Эй, летуны, папиросы есть?
Мы с Абкой старались обойти их, укрыться в тени, но они все равно нас
не замечали. Вечером они не узнавали нас, словно мы не учились с ними в
одном классе, словно они не отбирали у нас каждый день наших школьных
завтраков.
В школе нам каждый день выдавали завтраки - липкие булочки из пекле-
ванной муки. Староста нес их наверх в большом блюде, а мы стояли на
верхней площадке и смотрели, как к нам плывет из школьных недр, из го-
рестных глубин плывет это чудесное блюдо.
- Правда, интересное событие? - сказал я Ему и показал то место в га-
зете, где было сказано о событии.
Он заглянул, улыбнулся и стал рассказывать мне подробности этого со-
бытия. Я кивал и смотрел в окно. Мне было трудно смотреть в Его голубые
глаза, потому что они каждый день встречали меня за углом школы.
- Давай, - говорил Он, и я протягивал Ему свою булочку, на которой
оставались вмятины от моих пальцев.
- Давай, - говорил он следующему, а рядом с ним работали Люка и Ка-
зак.
Я приходил домой и ждал младшую сестренку. Потом мы вместе ждали те-
тю. Тетя возвращалась с базара и приносила буханку хлеба и картошку.
Иногда она ничего не приносила. Тетя дралась за нас с сестренкой с по-
корной, вошедшей уже в привычку яростью. Каждое утро, собираясь в школу,
я видел, как она проходит под окнами, широкоплечая и низкая, нос картош-
кой, а тонкие губы сжаты.
Однажды она сказала мне:
- Нина приносит завтраки, а ты нет. Рустам приносит и все ребята с
того двора, а ты съедаешь сам.
Я вышел во двор и сел на поломанную железную койку возле террасы. В
сером темнеющем небе над липами кружили грачи. За забором шли военные
девушки. "И пока за туманами виден был паренек, на окошке у девушки все
горел огонек". Чем питаются грачи? Насекомыми, червяками, воздухом? Им
хорошо. А может быть, у них тоже есть ктонибудь такой, кто все отбирает
себе? Флюгер над нашим домом резко скрипел. Низко над городом шли пики-
ровщики. Что будет со мной?
Всю ночь тетя стирала. Вода струилась за ширмой, плескалась, булька-
ла. Темнели омуты, гремели водопады, Гитлер в смешных полосатых трусах
захлебывался в мыльной пене, тетя давила его своими узловатыми руками.
На следующий день произошло событие. Булочки были смазаны тонким сло-
ем сала "лярд" и посыпаны яичным порошком. Я вырвал из тетрадки листок,
завернул в него булочку и положил ее в сумку. За углом, сотрясаясь от
отваги, я схватил Его за пуговицы и ударил. Абка Циперсон сделал то же
самое и кое-кто из ребят. Через несколько секунд я уже лежал в снегу,
Казак сидел верхом на мне, а Лека совал мне в рот мой же завтрак:
- На, смелый, кусни!
- Вот вся суть этой истории, - сказал Он. - Я это знаю, потому что
мой близкий друг имел к этому некоторое отношение. А в газетах только
голая информация, подробности события часто ускользают, это естественно.
- Понятно, - сказал я и поблагодарил Его: - Спасибо.
Рядом мило щебетали дамы. Они угощали друг друга вишнями и говорили о
том, что это не вишни, что вот на юге это вишни, и неожиданно выясни-
лось, что обе они родом из Львова, Боже мой, и вроде бы жили на одной
улице, и, кажется, учились в одной школе, и совпадений оказалось так
много, что дамы в конце концов слились в одно огромное целое.
На другой день, когда кончился последний урок, я положил тетрадки в
сумку и оглянулся на "камчатку". Казак, Люка и Он сидели вместе на одной
парте и улыбались, глядя на меня. По моему лицу они, видимо, поняли, что
я снова буду отстаивать свой завтрак. Они встали и вышли. Я нарочно дол-
го сидел за партой, ждал, когда все уйдут. Мне не хотелось снова вовле-
кать в это бессмысленное дело Абку и других ребят. Когда все ушли, я
проверил свою рогатку и высыпал из сумки в карман запас оловянных пулек.
Если они снова будут стоять за углом, я выпущу в них три заряда и навер-
няка попаду каждому в морду, а потом, как Антоша Рыбкин, четким и легким
приемом схвачу одного из них за ногу, может быть Люку или Казака, но
лучше Его, и опрокину на спину. Ну, потом будь что будет. Пусть они меня
изобьют, я буду делать это каждый день.
Я медленно спускался по лестнице, перебирая в кармане оловянные пули.
Кто-то прыгнул мне сверху на спину, а впереди передо мной вырос Он. Он
схватил меня пятерней за лицо и сжал. Снизу кто-то потянул меня за ноги.
Слышался легкий презрительный смех. Работа шла быстрая. Они стащили с
меня сапоги и размотали все, что я накручивал на ноги. Потом они разве-
сили все это дурно пахнущее тряпье на лестнице и стали спускаться.
- Держи сапоги, смелый! - крикнул Он, и мои сапоги, смешно кувырка-
ясь, взлетели вверх. Весело смеясь, шайка удалилась. Завтрак мой прихва-
тить они забыли.
- Разрешите пригласить вас отобедать со мной в вагонресторане, - ска-
зал я Ему.
Он отложил газету и улыбнулся.
- Я только что хотел сделать это по отношению к вам, - сказал Он. -
Вы меня опередили. Позвольте мне пригласить вас.
- Нет-нет! - охваченный огромным волнением, вскричал я. - Как гово-
рится в детстве, чур-чура. Вы меня понимаете?
- Да, понимаю, - сказал Он, внимательно глядя мне в глаза...
Я заплакал. Я собирал свои тряпочки, предметы тетиной заботы, и пла-
кал. Я чувствовал, что теперь уже я разбит окончательно и не скоро смогу
разогнуться и что пройдет еще немало лет, прежде чем я смогу забыть этот
легкий презрительный смех и пальцы, сжимавшие мое лицо. Раздались звонки
и нарастающий топот многих ног, и по лестнице мимо меня с гиканьем ска-
тилась лавина старшеклассников.
Я вышел на улицу и пересек ее, пролез между железными прутьями и по-
шел по старому запущенному парку, по аллее, в конце которой неслась ва-
тага старшеклассников. Я медленно брел по их следам, мне хотелось пос-
мотреть, как они играют в футбол.
Там, возле наполовину растасканной на дрова летней читальни, была вы-
топтанная нашей школой площадка. Старшеклассники, разбившись на две ва-
таги, проносились по ней то туда, то сюда. Каждое наступление было сок-
рушительным, в какую бы сторону оно ни велось, оно было стремительным и
диким, с неизбежными потерями и с победным воем. Волны пота то набегали,
то уносились прочь, а я сидел у кромки поля, и надо мной проносились
большие сильные ноги, валенки, сапоги, и, словно желая вселить в меня
уверенность в своих силах, они дрались за свое право владеть мячом все
сильнее, все ожесточеннее, они, старшеклассники.
Проваливаясь по пояс в глубокий снег, я подавал им мячи, залетавшие в
парк.
Я так и не знаю, было это поражением или победой. Иногда они, Казак,
Люка и Он, останавливали меня и отбирали мой завтрак, и я не сопротив-
лялся, а иногда они почему-то не трогали меня, и я нес свою булочку до-
мой, и вечером мы пили чай, закусывая вязкими ломтиками пеклеванного
теста...
Мы шли по вагонным коридорам, и я открывал перед Ним двери и пропус-
кал Его вперед, а когда Он шел впереди, Он открывал передо мной двери и
пропускал меня вперед. Мне повезло - дверь в ресторан открыл я.
Когда-то они узнали, что мать Абки Циперсона работает в больнице.
