Мы - путники, которые должны удерживать весь свой скарб в руках. Выро-
ним - подберут те, кто идет следом. Наш путь долог, а жизнь коротка.
Мы умираем в дороге. И на этой дороге скапливается весь скарб челове-
чества. Ничто не пропадает бесследно. Все потерянные пьесы Софокла об-
наружатся - до последнего слова. Или будут написаны заново, на другом
языке. Люди снова откроют древние способы исцеления недугов. Настанет
час и для математических открытий, тех, которые лишь померещились ге-
ниям - сверкнули и скрылись во тьме веков. Надеюсь, миледи, вы не счи-
таете, что, сгори все наследие Архимеда в Александрийской библиотеке,
мы бы сейчас не имели... да хоть штопора для бутылок? У меня, кстати,
нет ни малейших сомнений, что усовершенствованная паровая машина, ко-
торая приводит в такой экстаз господина Ноукса, была впервые начерчена
на папирусе. И пар, и медные сплавы были изобретены не в Глазго. Так
на чем мы остановились? Позвольте... Попробую-ка я сделать для вас
вольный перевод. Когда мы учились в Харроу, вольные переводы давались
мне даже лучше, чем лорду Байрону. (Забирает у нее листок, внимательно
изучает текст, раздумывает над парой латинских фраз и - начинает.)
Итак: "Корабль, где восседала королева, подобен был... златому трону и
сиял... на водах жарких, знойных, точно пламя..." - Так-так, что
здесь? - "А... пурпур парусов под сладким ветром дышал и волновался,
точно грудь..."
Томасина (сообразив, что ее провели, приходит в бешенство). Обман-
щик!
Септимус (невозмутимо). "И слаженно серебряные весла..."
Томасина. Обманщик!
Септимус. "...под звуки флейты били по воде, пеня ее, дразня и воз-
буждая".
Томасина (вскочив). Обманщик! Обманщик! Обманщик!
Септимус (уже без всяких запинок, с невероятной легкостью).
Сама же королева так прекрасна
была, что не сказать словами.
Под сенью томной возлежа...
Томасина. Чтоб ты сдох!
Томасина в слезах убегает в сад. В дверях она чуть не сталкивается
с Брайсом. Скрывается из виду. Брайс входит в комнату.
Брайс. Бог мой, старина, что ты ей такого сказал?
Септимус. Сказал? А что я ей сказал?
Брайс. Ходж!
Септимус выглядывает за дверь, слегка озабоченный поведением Тома-
сины, и видит Чейтера. Тот ищет, за что бы спрятаться.
Септимус. Чейтер! Мой любезный друг! Не прячьтесь! Входите, сэр!
Смелее!
Оробевший Чейтер позволяет втянуть себя в комнату. Брайс пыжится
как индюк, то есть держится с большим достоинством.
Чейтер. Капитан Брайс оказал мне честь... то есть... сэр... все,
что вы имеете сказать мне, сэр... адресуйте капитану Брайсу.
Септимус. Занятно. (Обращается к Брайсу.) Ваша жена вчера не появ-
лялась, сэр. Надеюсь, она не больна?
Брайс. Моя жена? У меня нет жены. Какого черта?! Что ты имеешь в
виду?
Септимус начинает было отвечать, но затем озадаченно замолкает. По-
ворачивается к Чейтеру.
Септимус. Не понимаю вашего уговора, Чейтер. А к кому я должен ад-
ресоваться, когда хочу обратиться к капитану Брайсу?
Брайс. Берегись, Ходж! Не увиливай!
Септимус (Чейтеру). Кстати, Чейтер... (Осекшись, поворачивается к
Брайсу и продолжает.) Кстати, Чейтер, у меня для вас потрясающая но-
вость. Кто-то повадился писать письма от вашего имени. Совершенно ди-
кие и невразумительные. Последнее я получил полчаса назад.
Брайс (сердито). Ходж! Позаботься о своей чести! Не способен обсуж-
дать дело, не ерничая, - назови своего секунданта, и он будет предс-
тавлять тебя сообразно достоинству дворянина. Уж, наверно, твой друг
Байрон окажет тебе эту услугу.
Септимусу надоело дурачиться.
Септимус. Да, он окажет мне эту услугу. (Настроение Септимуса изме-
нилось, он поворачивается к Чейтеру.) Сэр, сожалею, я нанес вам незас-
луженную обиду. Вы - не подлец и не поэт. Вы - хороший, честный малый.
Чейтер (радостно). О! Вот это другой разговор! (Внезапно его охва-
тывает сомнение.) Он что - извиняется?
Брайс. А как же ущерб, нанесенный его супружескому праву через от-
верстие между...
Чейтер. Фу-у!
Брайс. Через госпожу Чейтер. Ладно, мое дело - сторона.
Их прерывает появившаяся из сада леди Крум.
Леди Крум. О! На ловца и зверь бежит! Господин Чейтер, ликуйте!
Лорд Байрон просит вашу новую книгу. Он жаждет ее прочитать и намерен
включить ваше имя во второе издание "Английских бардов и шотландских
обозревателей".
Чейтер. Миледи, "Английские барды" - это пасквиль, напраслина, ко-
торую лорд Байрон возводит на тех, чья поэзия чище, выше и лучше его
собственной. Значит, он намерен оскорбить и меня?
Леди Крум. Ну разумеется. Не так уж плохо быть оскорбленным в ком-
пании Роджерса, Мура и Вордсворта. Или вы предпочитаете остаться в те-
ни? А-а! Вот она! "Ложе Эроса"! (Она высмотрела на столе книгу, при-
надлежащую Септимусу.)
Септимус. Это моя книга, мадам.
Леди Крум. Тем лучше. На то и друзья, чтобы брать у них книги взай-
мы.
Между страниц "Ложа Эроса" к этому времени уже находятся три пись-
ма, не видные благодаря большому формату и застежкам.
Господин Ходж, ваш друг притворяется, будто хочет нас покинуть. От-
говорите его! Я и слышать не желаю об отъезде лорда Байрона! Он, види-
те ли, спешит в Фалмут на мальтийский пакетбот. В мыслях его только
Лисабон и Лесбос, в сумках - одни пистолеты, и я тщетно твержу, что
затея его безумна. Вся Европа в огне наполеоновских войн; самые прив-
лекательные развалины дворцов и крепостей закрыты для посетителей; до-
роги забиты войсками на марше; в гостиницах квартирует солдатня, а
главное - мода на безбожное республиканство еще не прошла, еще не сме-
нилась естественным образом на свою полную противоположность. Он ут-
верждает: его цель - поэзия. Но из пистолетов не целятся в поэзию.
Разве что - в поэтов. Господин Ходж! Приказываю вам забрать у него
пистолеты. Он не должен подвергаться опасности. Он сам признался, что
его хромота - следствие неудачного обращения с оружием в детстве. Что
это за шум?
Шум - это звуки музыки, доносящиеся из соседней комнаты. Играют
громко и плохо. Начался этот "шум" вскоре после ухода Томасины.
Септимус. Это новое фортепиано, мадам. Мы взялись за музыку совсем
недавно.
Леди Крум. Так ограничьте ваши усилия той частью инструмента, кото-
рая звучит "пиано". А когда чему-нибудь научитесь, можно приниматься и
за "форте".
С книгой в руках леди Крум выплывает обратно в сад.
Брайс. Вот! Это ли не глас Божий?!
Чейтер (с благоговейным трепетом). Отобрать у лорда Байрона писто-
леты!
Брайс. Сэр, вы слышали господина Чейтера? Что вы ему ответите?
Септимус, глядевший вслед леди Крум, поворачивается.
Септимус. Отвечу, что убью его. Он мне надоел.
Чейтер (вздрогнув). Что?
Брайс (с воодушевлением). О!
Септимус. Да-да, Чейтер, черт вас побери! Овидий остался бы зако-
нотворцем, а Вергилий - землепашцем, знай они, сколь беспредельно глу-
пой и напыщенной будет любовь ваших придурковатых сатиров и тупоумных
нимф. Я к вашим услугам. Считайте, что пол-унции металла уже у вас в
башке. Сойдемся за лодочным павильоном на рассвете - скажем, в пять
часов. Мои лучшие пожелания госпоже Чейтер. За ее благополучие можете
не беспокоиться, она ни в чем не будет нуждаться, пока у капитана
Брайса звенят в кармане монеты. Он сам ей пообещал.
Брайс. Вы лжете, сэр.
Септимус. Нет, сэр. Возможно, лжет госпожа Чейтер.
Брайс. Признайтесь, что вы лжете, иначе вам придется иметь дело со
мной.
Септимус (устало). Что ж, сэр, в пять минут шестого вас устроит? Я
как раз успею в Фалмут на мальтийский пакетбот. Вы оба будете мертвы,
мой бедный однокашник займет место наставника леди Томасины и, пола-
гаю, все, включая леди Крум, получат наконец полную сатисфакцию. (Вы-
ходит и захлопывает за собой дверь.)
Брайс. Рвет и мечет. Но это все пустое. Не волнуйся, Чейтер, я вы-
пущу из него пары.
Брайс выходит в другую дверь. Чейтер не волнуется всего несколько
секунд. Как только до него доходит смысл происшедшего, он срывается с
места.
Чейтер. Эй! Но я... (Спешит следом за Брайсом.)
Сцена четвертая
Ханна и Валентайн. Она читает вслух. Он слушает. Черепашка Молния
лежит на столе. От Плавта она почти неотличима. Перед Валентайном -
папка Септимуса, естественно несколько выцветшая. Она открыта. В папке
может быть что угодно, например чистая писчая бумага, но непременным
образом с ней связаны следующие три предмета: тонкий учебник элемен-
тарной математики; лист с графиком, математическими выкладками, стре-
лочками и т.д. и тетрадь Томасины, в которой она решала уравнения.
Ее-то и листает Валентайн, слушая, как Ханна читает вслух из учебника.
Ханна. "Я, Томасина Каверли, открыла воистину удивительный метод, с
помощью которого все природные формы раскроют свои математические сек-
реты и обретут свое числовое выражение. Эти поля слишком узки, поэтому
рекомендую читателю "Новейшую геометрию неправильных форм" Томасины
Каверли".
Пауза. Она передает учебник Валентайну. Он пробегает глазами только
что прочитанные строки. Из соседней комнаты доносятся звуки рояля -
тихая, ненавязчивая импровизация.
Это имеет какой-нибудь смысл?
Валентайн. Не знаю. Есть ли в этой жизни вообще смысл, кроме мате-
матического?
Ханна. Я про математический и спрашиваю.
Валентайн (снова берет тетрадь). Это итерационный алгоритм.
Ханна. Что?
Валентайн. Ну... черт... как же объяснить? Итерация и есть итера-
ция... (Пытается говорить как можно проще.) Итерация - это повторение.
Слева - графики, справа - их числовые выражения. Но масштаб все время
меняется. Каждый график - это малая, но сильно увеличенная часть пре-
дыдущего. Берешь ты, допустим, фотографию и увеличиваешь какую-то де-
таль. А потом - деталь этой детали. До бесконечности. У нее просто
тетрадка кончилась.
Ханна. Это сложно?
Валентайн. Математическая подоплека очень проста. Тебя учили этому
в школе. Уравнения с иксом и игреком. Значение x определяет значение
y. На пересечении ставится точка. Потом ты берешь следующее значение
x. Получаешь новый y, отмечаешь новую точку. И так - несколько раз.
Потом соединяешь точки, то есть строишь график данного уравнения.
Ханна. Она это и делает?
Валентайн. Нет. Не совсем. Вернее, совсем не это. Она... Получив
значение y, она каждый раз принимает его за новый x. И так далее. Вро-
де подкормки. Она как бы подкармливает уравнение его собственным реше-
нием и принимается решать заново. Это и есть итерация.
Ханна. Тебя это удивляет?
Валентайн. В какой-то мере. Сам я этой техникой пользуюсь, считаю
тетеревов и куропаток. Но применяют ее не так давно. Лет двадцать, не
больше.
Пауза.
Ханна. Почему же она это делает?
Валентайн. Понятия не имею. (Пауза.) Я думал, ты занимаешься своим
отшельником.
Ханна. Занимаюсь. Пока занимаюсь. Но этот Бернард... Нелегкая при-
несла его, ей-Богу... Короче, выяснилось, что у домашнего учителя То-
масины были крайне интересные связи. Бернард шарит теперь по всем пол-
кам и углам, точно собака-ищейка. Эта папка, кстати, валялась в буфе-
те.
Валентайн. Тут повсюду полно старья. Гас обожает копаться в старых
бумагах, картинах. Впрочем, выдающихся мастеров нет. Так, по мелочи.
Ханна. Учебник математики принадлежал ему, учителю. Там сбоку его
имя.
Валентайн (читает). "Септимус Ходж".
Ханна. Как ты думаешь, почему все это сохранилось?
Валентайн. Непременно должна быть причина?
Ханна. А график? Он к чему относится?
Валентайн. Я-то откуда знаю?
Ханна. Почему ты сердишься?
Валентайн. Я не сержусь. (Помолчав.) Когда твоя Томасина решала за-
дачки, математика была примерно такой, как последние две тысячи лет.
Классической. И еще лет сто после Томасины. А потом математика ушла от
реальности. Совсем как современное искусство. Естественные дисциплины,
