Пауза.
Ханна. Великолепно. Но неубедительно. Книга заведомо попадет к Бай-
рону только через семь лет. Она не связывает его непосредственно с
Чейтером или поместьем Сидли-парк. Или с Ходжем. Более того, в письмах
Байрона нет ни намека на скандальчик. А он бы вряд ли стал держать
язык за зубами.
Бернард. Скандальчик?
Ханна. Ну конечно. Он бы выставил Чейтера на посмешище.
Бернард. "Скандальчик"! "Посмешище!" (Смолкает и выдерживает эф-
фектную паузу.) Он убил Чейтера.
Ханна (громко и пренебрежительно фыркает). Ты подумай!
Бернард. Чейтеру был тридцать один год. Автор двух книг. И вдруг, с
апреля 1809 года, - как отрезало. После "Ложа" - ни строчки. А Бай-
рон... Байрон как раз тогда, в марте, опубликовал сатиру "Английские
барды и шотландские обозреватели". Он известен, он обрел имя. И вдруг
- срывается в Лисабон на первом попавшемся корабле и проводит за гра-
ницей два года. Ханна! Нас ждет слава! В крумовских бумагах наверняка
найдется что-нибудь, какая-то зацепка...
Ханна. Ничего нет, я смотрела.
Бернард. Но ты искала не это. И не жди ясных как дважды два дневни-
ковых записей. "Лорд Байрон был очень весел за завтраком..."
Ханна. И все же его присутствие вряд ли могло остаться никем и ниг-
де не упомянутым. Я же таких свидетельств не встречала. Думаю, он тут
никогда не был.
Бернард. Спорить не стану. Но позволь мне все же покопаться в доку-
ментах.
Ханна. Нам будет слишком тесно.
Бернард. Милая девочка, я знаю толк в научных изысканиях, я умею...
Ханна. Я не милая и не девочка. Если наткнусь на след Байрона, Чей-
тера или Ходжа - дам знать. Солоуэю, в Сассекс.
Пауза. Она встает.
Бернард. Спасибо. И прости за эту нелепую шутку с фамилией.
Ханна. Ничего, переживем.
Бернард. Кстати, где учился Ходж?
Ханна. В Тринити.
Бернард. В Тринити-колледже?!
Ханна. Да. (После некоторых колебаний.) Да. Там же, где Байрон.
Бернард. А родился он когда?
Ханна. За пару лет до Байрона. В тот год ему было года двадцать
два.
Бернард. Так они учились в Кембридже в одно время?!
Ханна (устало). Да, Бернард. И, без сомнения, выступали за одну ко-
манду, когда Харроу играл с Итоном в крикет.
Бернард подходит к ней вплотную.
Бернард (спокойным, ровным голосом). Ты хочешь сказать, Септимус
Ходж учился с Байроном и в школе?
Ханна (немного смущенно). Да... возможно... так и было...
Бернард. Ну ты даешь! Телка ты телка...
Невыразимо счастливый, Бернард обнимает Ханну и громко чмокает ее в
щеку. В этот момент входит Хлоя.
Хлоя. Ой... э... я решила сама принести вам чаю. (В руках у нее
подносик с двумя кружками.)
Бернард. Мне надо заняться машиной.
Ханна. Хочешь спрятать ее от графа?
Бернард. Спрятать? Да я ее продам! Есть в поселке какая-нибудь гос-
тиница? Кабак, куда пускают постояльцев? (Поворачивается спиной к жен-
щинам, так как намерен пройти через сад.) Ну, ты ведь рада, что я
здесь? (Выходит.)
Хлоя. Он сказал, что знает тебя...
Ханна. Ты что-то путаешь.
Хлоя. Вернее, не так. Он сказал, что хочет сделать тебе сюрприз.
Это, конечно, не одно и то же... Зато сексуальная энергия в нем так и
кипит.
Ханна. Что?
Хлоя. Смотри, какой шаг упругий! Верный признак. Хочешь, приглашу
его на танцульки? Для тебя, а?
Ханна. Куда? Ни в коем случае!
Хлоя. Или сама пригласи, так даже лучше. Пусть приходит как твой
партнер.
Ханна. Перестань. За чай спасибо.
Хлоя. Если он тебе не нужен, сама займусь. Он женат?
Ханна. Понятия не имею. Разве у тебя мало скаковых жеребцов?
Хлоя. Ханна, я же для тебя стараюсь.
Ханна. Поверь, это уже не так насущно.
Хлоя. Но тебе нужен партнер для танцев. А он классический вариант -
фат и щеголь.
Ханна. Я не желаю расфуфыриваться для танцев, и партнер мне не ну-
жен, а Солоуэй - и подавно. Я вообще не танцую.
Хлоя. Ну чего ты сразу в бутылку лезешь? Сама же с ним целовалась!
Ханна. Это он меня целовал. От избытка научного энтузиазма.
Хлоя. Ладно. Не упрекай меня потом, у тебя были все возможности.
Зато мой гениальный братец вздохнет спокойно. Он ведь в тебя влюблен,
знаешь?
Ханна (сердито). Это шутка!
Хлоя. Только не для него.
Ханна. Не глупи! Это и шуткой-то не назовешь. Мы просто дурачим-
ся...
Из сада появляется Гас - по обыкновению молчаливый, стеснительный.
Хлоя. Привет, Гас, что там у тебя?
В руке у него яблоко - только что сорванное, с парой зеленых лис-
точков. Он протягивает яблоко Ханне.
Ханна (удивленно). Ой!.. Спасибо!
Хлоя (выходя). Ну, что я говорила?
Хлоя закрывает за собой дверь.
Ханна. Спасибо. Господи... Спасибо...
Сцена третья
Комната для учебных занятий. Следующее утро. В комнате: Томасина на
своем месте за столом; Септимус с только что полученным письмом в ру-
ках; Джелаби - в ожидании ответа на доставленное им письмо.
Перед Септимусом раскрыто "Ложе Эроса"; рядом - исписанные листы.
Папка с его бумагами тоже на столе. Плавт (черепашка) удерживает листы
своим весом - чтобы не разлетелись. Кроме того, на столе появилось яб-
локо, по всем признакам - из предыдущей сцены.
Септимус (не отрывая глаз от письма). Почему вы остановились?
Томасина переводит с листа отрывок из латинского текста. Это дается
ей с некоторым трудом.
Томасина. Solio insessa... in igne... восседавшая на троне... в ог-
не... и еще на корабле... sedebat regina... сидела королева...
Септимус. Ответа не будет, Джелаби. Спасибо. (Складывает письмо и
засовывает его между страниц "Ложа Эроса").
Джелаби. Я так и передам, сэр.
Томасина. ... ветер, благоухавший сладко... purpureis velis... от,
или посредством, или с помощью, или благодаря пурпурным парусам.
Септимус (обращаясь к Джелаби). Чуть позже я попрошу вас отправить
кое-что по почте.
Джелаби. К вашим услугам, сэр.
Томасина. ...был подобен... чему-то... от, или посредством, или с
помощью, или благодаря любовникам - о Септимус! - musica tibiarum im-
perabat... музыкой... звуками свирелей командовал...
Септимус. Лучше "правил".
Томасина. Серебряными веслами. Нет. Серебряные весла... волновали
океан... точно... словно... будто... любовные касания.
Септимус. Очень хорошо.
Берет в руки яблоко. Отрывает листья и черенок, кладет на стол. От-
резает кусочек карманным ножом, жует, отрезает другой кусочек и пред-
лагает Плавту.
Томасина. Regina reclinabat... королева... отклонилась... practer
descriptionem... неописуемо... в золотом шатре... словно Венера или
даже...
Септимус. Побольше поэзии! Побольше поэзии!
Томасина. Откуда взять поэзию, если ее нет в латыни.
Септимус. Н-да, беспощадный вы критик.
Томасина. Это королева Дидона?
Септимус. Нет.
Томасина. А какой поэт это написал?
Септимус. Вы с ним хорошо знакомы.
Томасина. Я? Знакома?
Септимус. Не римлянин.
Томасина. Господин Чейтер?
Септимус. Перевод ваш действительно смахивает на вирши Чейтера.
Септимус берет перо и продолжает писать.
Томасина. А, знаю, это твой друг Байрон!
Септимус. Лорд Байрон, с вашего разрешения.
Томасина. Маменька в него влюблена.
Септимус (поглощен своим занятием). Да. Что? Ерунда.
Томасина. Не ерунда. Я видела их вместе в бельведере. (Септимус за-
мирает, не дописав слово. Поднимает наконец глаза на Томасину.) Лорд
Байрон читал ей из своей сатиры, а маменька смеялась, наклонив голову
самым обольстительным образом.
Септимус. Она просто не поняла сатиру и смеялась из вежливости.
Чтобы не обидеть гостя.
Томасина. Конечно, она сердита на папу за эту затею с парком... Но
это не причина для такой вежливости. И из спальни спустилась сегодня
чуть не спозаранку. Лорд Байрон был очень весел за завтраком. И о тебе
отзывался с почтением.
Септимус. Да ну?
Томасина. Он считает, что ты большой острослов. Пересказал - почти
наизусть - твою статью... забыла, в каком журнале... про книжку, кото-
рая называется "Индианка", а ты обозвал ее "Индейкой" и написал, что
даже собака такой пищей побрезгует.
Септимус. Ах, вот оно что! Господин Чейтер, вероятно, тоже выходил
к завтраку?
Томасина. Разумеется. Он не лежебока. Не то что некоторые.
Септимус. Ну, ему же не надо готовить для вас задания по латыни,
исправлять математику... (Вытаскивает из-под Плавта тетрадь с домашним
заданием Томасины и кидает ей через стол.)
Томасина. Исправлять? А что там неправильно? (Заглядывает в тет-
радь.) Пять с минусом? Фи! За что минус?
Септимус. За то, что сделано больше, чем задано.
Томасина. Ты не оценил мое открытие?
Септимус. Вымысел, пускай и научный, - еще не открытие.
Томасина. А насмешка - еще не опровержение. (Септимус складывает
письмо, растапливает воск, запечатывает письмо, надписывает адрес.) Ты
на меня дуешься, оттого что маменька привечает твоего друга. Ну и
пусть! Пусть хоть сбегут отсюда за тридевять земель! Им все равно не
остановить прогресс науки. Я считаю, что сделала изумительное откры-
тие. Сам посуди! Каждую неделю я, по твоему заданию, строю графики
уравнений, точка за точкой: откладываем x, откладываем y, на пересече-
нии получаем... И каждый раз получаем какую-нибудь простенькую геомет-
рическую фигуру, словно мир состоит из одних только дуг и углов. Но,
Септимус! Если есть кривая, похожая на колокол, должна быть и кривая,
похожая на колокольчик! На одуванчик! На розу! Септимус, что говорит
наука? Можно числами выразить природу?
Септимус. Можно.
Томасина. Почему тогда твои уравнения описывают только то, что че-
ловек делает своими руками?
Септимус. Не знаю.
Томасина. Если б Создатель следовал твоей логике, он сотворил бы...
не живой сад, а разве что садовую беседку.
Септимус. Господни уравнения уводят в беспредельность, в иные миры.
Нам не дано их постичь.
Томасина. Просто ты слаб! Духом и сердцем! Да, мы действительно си-
дим в центре лабиринта. Но мы должны найти выход. Начнем с чего-нибудь
простенького. (Берет со стола листок от яблока.) Я изображу этот лис-
ток графически, выведу уравнение... И ты, наставник Томасины Каверли,
прославишься в веках, а о лорде Байроне никто и не вспомнит.
Септимус заканчивает манипуляции с письмом. Кладет его в карман.
Септимус (строго). Вернемся к Клеопатре.
Томасина. Так это Клеопатра?! Ненавижу!
Септимус. Ненавидите? Почему?
Томасина. Она оболванила женщин! Из-за нее на уме у всех одна лю-
бовь. Новая любовь, далекая любовь, утраченная любовь... Второй такой
провокаторши ни в литературе, ни в истории не сыскать! Не успевает
римский генерал бросить якорь под ее окнами, как целая империя летит в
тартарары. Империю попросту сдают в заклад - за ненадобностью. Будь на
ее месте королева Елизавета, она бы сумела повернуть историю по-друго-
му. Мы любовались бы сейчас пирамидами Рима и великим сфинксом Веро-
ны...
Септимус. Боже упаси.
Томасина. Но не тут-то было! Эта египетская дурочка заключает врага
в карнальное объятие, а он сжигает дотла великую Александрийскую биб-
лиотеку и даже штраф не платит за невозвращенные книги. Септимус! Как?
Как пережить такую утрату?! Сгорели все греческие трагедии и комедии!
Не меньше двухсот пьес Эсхила, Софокла, Еврипида; тысячи стихотворе-
ний; личная библиотека Аристотеля, которую привезли в Египет предки
этой идиотки! Да как же нам утешиться в своей скорби?
Септимус. Очень просто. Чем подсчитывать убытки, прикинем лучше,
что осталось в целости и сохранности. Семь пьес Эсхила, семь - Софок-
ла, девятнадцать - Еврипида. Миледи! Об остальных и горевать не стоит,
они нужны вам не больше пряжки, которая оторвалась от вашей туфельки в
раннем детстве, не больше, чем этот учебник, который наверняка потеря-
ется к вашей глубокой старости. Мы подбираем и, одновременно, роняем.
