Чейтер. Полагаю, вы и сами знаете. Вы оскорбили мою жену.
Септимус. Оскорбил? Полноте! Это не в моей натуре, не в моих прави-
лах, и, наконец, я восхищен госпожой Чейтер и это решительно не позво-
ляет мне ее оскорблять.
Чейтер. Наслышан о вашем восхищении, сэр! Вы оскорбили мою жену в
бельведере вчера вечером!
Септимус. Ошибаетесь. В бельведере происходило нечто иное. Я совер-
шал с вашей женой акт любви, а отнюдь не оскорблял ее. Она сама попро-
сила об этой встрече, у меня и записка сохранилась, поищу, если угод-
но. Может, какой-то подлец осмелился заявить, что я не удовлетворил
просьбу дамы и не пришел на свидание? Клянусь, сэр, - это гнусный пок-
леп!
Чейтер. А вы - гнусный развратник! Готовы погубить репутацию женщи-
ны из-за собственной низости и трусости! Но со мной это не пройдет! Я
вызываю вас, сэр!
Септимус. Чейтер! Чейтер, Чейтер! Мой милый, любезный друг!
Чейтер. Не смейте называть меня другом! Я требую сатисфакции! Удов-
летворения!
Септимус. Сперва госпожа Чейтер требует удовлетворения, теперь -
вы... Не могу же я, в самом деле, удовлетворять семейство Чейтеров с
утра до ночи! Что до репутации вашей жены - она незыблема. Ее ничем не
погубить!
Чейтер. Негодяй!
Септимус. Поверьте, это чистая правда. Госпожа Чейтер полна живости
и очарования, голос ее мелодичен, шаг легок, она - олицетворение всех
прелестей, которые общество столь высоко ценит в существах ее пола, -
и все же главная и самая известная ее прелесть состоит в постоянной
готовности. Готовности столь жаркой и влажной, что даже в январе в
этих тайниках можно выращивать тропические орхидеи.
Чейтер. Идите к черту, Ходж! Я не намерен это слушать! Вы будете
драться или нет?
Септимус (твердо и бесповоротно). Нет! В этом мире существуют всего
два-три первоклассных поэта, и я не хочу убивать одного из них из-за
откровенных поз, которые некто подсмотрел в бельведере. А репутацию
этой женщины не защитить даже отряду вооруженных до зубов мушкетеров,
приставленных стеречь ее денно и нощно.
Чейтер. Ха! Я - первоклассный?! Вы всерьез? Кто же остальные? Ваше
мнение?.. А, черт! Нет, не надо, Ходж! Не заговаривайте мне зубы,
льстец! Так вы и в самом деле так считаете?
Септимус. Считаю. То же я ответил бы Мильтону - будь он жив. Кроме
отзыва о жене, разумеется...
Чейтер. Ну а среди живых? Господин Саути?
Септимус. В Саути я бы всадил пулю не раздумывая.
Чейтер (печально кивая). Да-да, он уже не тот... Меня восхищал "Та-
лаба", но "Мэдок"!.. (хихикает) Господи спаси! Впрочем, мы отвлеклись,
а дело безотлагательно. Итак, вы воспользовались прелестями госпожи
Чейтер. Это плохо. Но еще хуже, что все вокруг - от конюха до посудо-
мойки...
Септимус. Какого черта? Или вы не слышали, что я сказал?
Чейтер. Слышал, сэр. И слова ваши - не скрою - мне приятны. Видит
Бог, истинный талант не ценят по достоинству, если носитель его не
отирается среди писак и литературных поденщиков, не входит в свиту
Джеффри , не обивает пороги "Эдинбургского..."
Септимус. Дорогой Чейтер - увы! - они судят о поэте по месту, отве-
денному ему за столом лорда Холланда!
Чейтер. Вы правы! Как вы правы! И как бы я хотел узнать имя того
мерзавца! Представляете, он высмеял мою драму в стихах "Индианка" на
страницах "Забав Пиккадилли".
Септимус. Высмеял "Индианку"? Я храню ее под подушкой и достаю,
когда меня мучает бессонница! Это лучший лекарь!
Чейтер (довольно). Вот видите! А какой-то прохвост обозвал ее "Ин-
дейкой" и написал, что не скормил бы ее даже своему псу! Что ее не
спасут ни гарнир, ни подлива, ни ореховая начинка. Госпожа Чейтер про-
читала и залилась слезами, сэр. И не подпускала меня к себе целых две
недели! О! Это напомнило мне о цели моего визита...
Септимус. Новая поэма несомненно увековечит ваше имя!
Чейтер. Вопрос не в этом!
Септимус. Здесь и вопроса нет! Что стоят происки жалкой литератур-
ной клики в сравнении с мнением всей читающей публики? "Ложу Эроса"
обеспечен триумф.
Чейтер. Такова ваша оценка?
Септимус. Таково мое намерение.
Чейтер. Намерение? Как - намерение? Какое намерение? Ничего не по-
нимаю...
Септимус. Видите ли, мне прислали один из пробных оттисков. Присла-
ли на рецензию, но я намерен опубликовать не рецензию, а нечто боль-
шее. Пора наконец установить ваше первенство в английской литературе.
Чейтер. Да? Ну, что ж... Конечно... Это очень... А вы уже написали?
Септимус (с едким сарказмом). Еще нет.
Чейтер. А-а... И сколько времени потребуется?..
Септимус. Для столь значительной статьи необходимо: во-первых, вни-
мательно перечитать вашу книгу, обе книги, несколько раз, вкупе с про-
изведениями других современных авторов - дабы всем воздать по заслу-
гам. Я работаю с текстами, делаю выписки, прихожу к определенным выво-
дам, а затем, когда все готово и душа моя и мысли пребывают в спокойс-
твии и согласии...
Чейтер (проницательно). А госпожа Чейтер знала об этом перед тем,
как она... как вы...
Септимус. Весьма вероятно.
Чейтер (торжествующе). Ни за чем не постоит! Все для меня сделает!
Теперь-то вы поняли эту любящую натуру?! Вот это женщина! Вот это же-
на!
Септимус. Потому я и не хочу делать ее вдовой.
Чейтер. Капитан Брайс говорил в точности то же самое!
Септимус. Капитан Брайс?
Чейтер. Господин Ходж! С нетерпением жду рецензии! Позвольте надпи-
сать ваш экземпляр! Так, чем бы?.. А, вот перо леди Томасины...
Септимус. Так вы познакомились с лордом и леди Крум, потому что
стрелялись с братом ее сиятельства?
Чейтер. Нет! Все оказалось наветом, сэр, уткой! Но благодаря этой
счастливой ошибке мне покровительствует теперь брат графини, капитан
флота Его Величества. Не уверен, кстати, что сам господин Вальтер
Скотт может похвастаться столь высокими связями. Зато я - почетный
гость в поместье Сидли-парк.
Септимус. Что ж, сэр, вы получили прекрасную сатисфакцию.
Чейтер окунает перо в чернильницу и принимается
подписывать книгу. Появляется Ноукс. В руках у него рулоны черте-
жей. Чейтер пишет, не поднимая головы. Ноукс
замечает двоих у стола. Он в замешательстве.
Ноукс. Ой! Простите...
Септимус. А! Господин Ноукс! Любитель мерзостей земных! Мой отваж-
ный соглядатай! Где же ваша подзорная труба?
Ноукс. Прошу покорно... я думал, ее сиятельство... простите...
В полнейшем смятении он пятится к двери, где его настигает голос
Чейтера. Чейтер выразительно и громко читает дарственную надпись.
Чейтер. "Моему щедрому другу Септимусу Ходжу, который всегда готов
отдать все лучшее, - от автора, Эзры Чейтера. Сидли-парк, Дербишир, 10
апреля 1809 года". (Передает книгу Септимусу.) Вот, сэр, сможете пока-
зывать внукам!
Септимус. О, я не заслуживаю столь лестных слов! Верно, Ноукс?
Их беседу прерывает появление за стеклянными дверями, ведущими в
сад, леди Крум и капитана Эдварда Брайса, офицера Королевского флота.
Говорить леди Крум начинает еще снаружи.
Леди Крум. Ах, нет! Только не бельведер! (Она входит в сопровожде-
нии Брайса. В руках у него альбом в кожаном переплете.) Господин Но-
укс! Что я слышу?
Брайс. И не только бельведер! И до лодочного павильона добрался, и
до китайского мостика, и до кустов акации, и...
Чейтер. Клянусь Богом, сэр! Это невозможно!
Брайс. Спроси господина Ноукса.
Септимус. Господин Ноукс, это чудовищно!
Леди Крум. Рада услышать возражения именно от вас, господин Ходж.
Томасина (приоткрыв дверь из музыкальной комнаты). Теперь мне можно
вернуться?
Септимус (пытаясь прикрыть дверь). Еще не пора...
Леди Крум. Пусть останется. Дурной пример отвратит лучше, чем сто
назиданий.
Брайс кладет альбом на конторку и открывает его. Это работы Ноукса,
который, судя по всему, является ревностным почитателем "Красных книг"
Хамфри Рептона. Слева располагаются акварели, изображающие пейзаж
"до", а справа - "после". Страницы искусно вырезаны, так что новая
часть пейзажа при перелистывании накладывается на старую - хотя сам
Рептон делал ровно наоборот.
Брайс. Что ты устроил из Сидли-парка? Место отдыха благородного
джентльмена или притон корсиканских бандитов?
Септимус. Не стоит преувеличивать, сэр.
Брайс. Но это насилие! Самое настоящее насилие!
Ноукс (запальчиво). Таков современный стиль.
Чейтер (он, так же как и Септимус, пребывает в заблуждении). Да,
таков стиль, хотя об этом можно только пожалеть.
Томасина подходит к конторке и внимательно рассматривает акварели.
Леди Крум. Господин Чейтер, вы всегда всем потакаете. Я взываю к
вам, господин Ходж!
Септимус. Мадам! Я сожалею о бельведере, я искренне сожалею о бель-
ведере и - до определенной степени - о лодочном павильоне. Но китайс-
кий мостик! Какая нелепость! Что до кустов акации - исключено! Меня
возмущает само предположение! Господин Чейтер, неужели вы поверите
этому не в меру озабоченному садоводу, которому под каждым кустом ме-
рещится карнальное объятие?
Томасина. Септимус! Речь не о карнальном объятии, правда, маменька?
Леди Крум. Ну разумеется, нет! А ты-то что смыслишь в карнальных
объятиях?
Томасина. Все! Спасибо Септимусу! На мой взгляд, господин Ноукс
предлагает превосходный проект сада. Настоящий Сальватор!
Леди Крум. Что она мелет?
Ноукс (не разобравшись, чем возмущена Леди Крум). Сальватор Роза,
ваше сиятельство. Художник. И в самом деле, характернейший пример жи-
вописного стиля.
Брайс. Ходж, изволь объясниться!
Септимус. Ее устами глаголет не опыт, а невинность.
Брайс. Ничего себе невинность! Девочка моя, моя разрушенная невин-
ность, он тебя погубил?
Пауза.
Септимус. Отвечайте дядюшке.
Томасина (Септимусу). Чем разрушенная невинность отличается от раз-
рушенного замка?
Септимус. Подобные вопросы лучше адресовать господину Ноуксу.
Ноукс (выспренне). Разрушенный замок живописен.
Септимус. В том-то вся и разница. (Обращается к Брайсу.) Я преподаю
девочке классических авторов, и кто, если не я, разъяснит ей значения
употребляемых ими слов?
Брайс. Ты - ее наставник, и главная твоя цель - подольше продлить
ее неведение.
Леди Крум. Не жонглируй парадоксами, Эдвард, не то падешь жертвой
собственного остроумия. Томасина, пойди к себе в спальню.
Томасина (направляясь к двери). Хорошо, маменька. Я не хотела под-
водить тебя, Септимус, прости. Похоже, кое-что девочкам понимать раз-
решается - к примеру, всю алгебру до последней формулы, - а кое-что
запрещается. Не дают, например, разобраться, что значит обхватывание
руками мясной туши. Только когда девочка вырастет и обзаведется собс-
твенной тушей...
Леди Крум. Минуточку!
Брайс. О чем она?
Леди Крум. О мясе.
Брайс. О каком мясе?
Леди Крум. Томасина, пожалуй, останься. Похоже, в живописном стиле
ты разбираешься лучше нас всех. Господин Ходж, невежество должно похо-
дить на пустой сосуд, готовый наполниться из колодца истины, а не на
полный похабщины сундук. Господин Ноукс, теперь мы наконец слушаем
вас.
Ноукс. Благодарю, ваше сиятельство...
Леди Крум. Вы изобразили чудесное превращение. Я ни за что не узна-
ла бы собственный сад, не нарисуй вы его "до" вашего вторжения и "пос-
ле". Только взгляните! Слева знакомая всем пасторальная утонченность
английского сада, а справа вздыбился мрачный таинственный лес, громоз-
дятся утесы, темнеют развалины - там, где и построек-то никогда не бы-
ло; среди скал бурлят потоки - где прежде не было ни ручейка, ни ка-
мешка - только крикетные лунки. Моя гиацинтовая долина стала приютом
для духов и гоблинов; поперек китайского мостика - который считают бо-
лее китайским, чем мостик в лондонском Кью-гарден, да и в самом Пеки-
не, - валяется оплетенный вереском упавший обелиск...
