Ханна. Секс и литература. Литература и секс. Если не вмешиваться,
ваши рассуждения так по кругу и ходят. Точно два шарика на блюдце ка-
таются. И один из шариков всегда секс.
Бернард. Естественно. На то мы и мужики.
Ханна. Вот именно! Эйнштейн - секс и теория относительности. Чип-
пендейл - секс и мебель. Галилей - крутится земля или лежит в койке
бревном? Вы что - рехнулись? Меня звали замуж, и не раз. Как представ-
лю - в дрожь бросает. Ради регулярного секса надо поступиться послед-
ней свободой - даже пукнуть в своей постели, и то не смей! Так какая
книга будет поближе к реальности?
Бернард. Только романтик способен вытянуть Каролину Лэм в героини.
А ты рационалистка и рождена для Байрона.
Пауза.
Ханна. Ну, счастливо. Пока.
Бернард. Да, знаешь, я приеду на танцы. Хлоя пригласила.
Ханна. Вот добрая душа. Но я не танцую.
Бернард. Нет... Ты не поняла. Я танцую с ней.
Ханна. А, ну-ну. Я-то не танцую.
Бернард. Я - ее партнер. Sub rosa. Только не говори ее матери.
Ханна. Она скрывает от матери?
Бернард. Скрываю я. Видишь ли, я прежде не имел дела с земельной
аристократией. Всего боюсь. А у страха, как известно, глаза велики.
Ханна. Бернард! Ты соблазнил девочку?
Бернард. Соблазнишь ее, как же... Только повернешься - она уже на
стремянке, под потолком библиотеки. В конце концов я сдался. Но между
ног у нее я кое-что приметил... И тут же подумал о тебе. (Получает в
ответ увесистую оплеуху, но остается невозмутим. Достает из кармана
маленькую книжицу. Продолжает как ни в чем не бывало.) Издательство
"Пикс". "Справочник путешественника". Джеймс Годольфин, 1832 год. К
сожалению, без иллюстраций. (Открывает книгу на заложенной странице.)
"Сидли-парк в Дербишире, собственность графа Крума..."
Ханна (в оцепенении). Мир катится в тартарары в тележке старьевщи-
ка...
Бернард. "... пятьсот акров, из коих сорок занято озером. Парк,
созданный Брауном и Ноуксом, изобилует готическими прелестями: подвес-
ными мостиками, гротами и т.п. В эрмитаже уже двадцать лет обитает бе-
зумный отшельник; общается он исключительно с черепахой по имени
Плавт, которую неохотно, но все же дает погладить любопытствующим де-
тям". (Протягивает ей книгу.) Черепашка. Редкое постоянство.
Ханна (берет книгу, но не сразу). Спасибо.
К двери подходит Валентайн.
Валентайн. Такси со станции у подъезда.
Бернард. А-а... Спасибо... Да, а у Павлини-то нашлось что-нибудь
путное?
Ханна. Кое-что.
Бернард. Имя отшельника и его послужной список? (Берет листок с ко-
пией письма.) "Дорогой Теккерей..." Какой же я, оказывается, молодец.
Угадал. (Кладет письмо обратно на стол.) Что ж, пожелай мне удачи...
(Валентайну, неопределенно.) Прости за... ну, сам знаешь... (Ханне.) И
за твою...
Валентайн. Брысь.
Бернард. Понял. (Уходит.)
Ханна. Не принимай близко к сердцу. Это же словоблудие. Сплошная
риторика. В древности уроки риторики были вроде физкультуры. Истину
отдавали на откуп философам, а остальных занимало только искусство
болтовни. Бернард репетировал негодование - готовится выступать по те-
левизору.
Валентайн. А я не желаю служить боксерской грушей! (Рассматривает
письмо.) Так что наш безумец?
Ханна (забирает у него письмо и читает вслух). "Свидетельство бе-
зумца должно послужить предупреждением против слепого следования фран-
цузской моде... поскольку именно французский, точнее, офранцузившийся
математик привел его к печальной уверенности в том, что впереди нас
ждет мир без жизни и света... подобный деревянному очагу, который не-
избежно поглотит себя и обратится в единую неразличимую золу. Мир ут-
ратит весь жар Земли..."
Валентайн (оживленно и заинтересованно). Так-так, интересно.
Ханна. "Он умер в возрасте сорока и семи лет, дряхлый, как Иов,
сморщенный, как кочерыжка, сам - лучшее доказательство своих проро-
честв. Но до последнего часа он трудился, пытаясь вернуть миру надежду
посредством доброй старой английской алгебры".
Валентайн. Все?
Ханна (кивает). В этом есть какой-нибудь смысл?
Валентайн. В чем? Что все мы обречены? (Небрежно.) Вообще-то это
второй закон термодинамики.
Ханна. И давно он известен?
Валентайн. Поэтам и безумцам - с незапамятных времен.
Ханна. А серьезно? Тогда о нем знали?
Валентайн. Нет.
Ханна. Это как-то связано... ну... с открытием Томасины?
Валентайн. Она ничего не открыла.
Ханна. А с записями в тетрадке?
Валентайн. Нет.
Ханна. Значит, совпадение?
Валентайн. Какое совпадение?
Ханна (читает). "Он умер в возрасте сорока и семи лет". Это случи-
лось в 1834 году. Значит, родился он в 1787-м. Как и учитель. Он сам
написал лорду Круму, когда нанимался на работу. "Год рождения - 1787".
Отшельник родился в тот же год, что и Септимус Ходж.
Валентайн (помолчав). Эпидемия! Тебя что - Бернард в ногу укусил?
Ханна. Как ты не понимаешь? Я думала, мой отшельник - идеальный
символ. Идиот в пейзаже. Но так еще лучше! Эпоха Просвещения изгнана в
пустыню Романтизма! Гений Сидли-парка уходит жить в хижину отшельника.
Валентайн. Ты этого не знаешь.
Ханна. Знаю. Знаю. И где-нибудь наверняка есть подтверждение...
Только бы найти.
Сцена шестая
Комната пуста.
Повтор: раннее утро - отдаленный выстрел - грай ворон.
В предрассветном полумраке комнаты появляется Джелаби со свечой.
Выглядывает в окно. Что-то привлекает его внимание. Он возвращается к
столу, ставит лампу и, открыв стеклянную дверь, выходит в сад.
Джелаби (снаружи). Господин Ходж!
Входит Септимус, следом Джелаби, который закрывает дверь в сад.
Септимус в пальто.
Септимус. Спасибо, Джелаби. Я боялся, что все двери заперты и в дом
не попасть. Который час?
Джелаби. Половина шестого.
Септимус. Н-да, и на моих то же самое. Удивительная, знаете ли,
штука - рассвет. Очень вдохновляет. Бодрит. (Вынимает из внутренних
карманов пальто два пистолета и кладет их на стол.) Птички, рыбки, ля-
гушки, кролики... (Вытаскивает из глубин пальто убитого кролика.) Кра-
сота. Жаль только, что рассвет всегда случается в такую рань. Я принес
леди Томасине кролика. Возьмете?
Джелаби. Но он дохлый.
Септимус. Убит. Леди Томасина любит пирог с крольчатиной.
Джелаби неохотно забирает кролика. На нем пятна крови.
Джелаби. Господин Ходж, вас искали.
Септимус. Захотелось поспать этой ночью в лодочном павильоне. Я не
ошибся, от ворот действительно отъехала карета?
Джелаби. Карета капитана Брайса. С ним уехали господин и госпожа
Чейтер.
Септимус. Уехали?
Джелаби. Да, сэр. А лошадь лорда Байрона оседлали еще к четырем ут-
ра.
Септимус. И лорд Байрон уехал?
Джелаби. Да, сэр. Все на ногах, дом бурлит всю ночь.
Септимус. Но у меня его охотничьи пистолеты! Что с ними делать? На
кроликов охотиться?
Джелаби. Вас не было в комнате, вас искали.
Септимус. Кто?
Джелаби. Ее сиятельство.
Септимус. Она заходила ко мне в комнату?
Джелаби. Я сообщу ее сиятельству, что вы вернулись. (Направляется к
двери.)
Септимус. Джелаби! А лорд Байрон не оставлял для меня книгу?
Джелаби. Книгу?
Септимус. Он брал у меня книгу. Почитать.
Джелаби. Его светлость не оставили в комнате ничего. Ни монетки.
Септимус. Хм... Ну, будь у него монетка, он бы ее непременно оста-
вил. Держите-ка, Джелаби, вот вам полгинеи.
Джелаби. Премного благодарен, сэр.
Септимус. Так что тут стряслось?
Джелаби. Сэр, от слуг все держат в тайне.
Септимус. Ладно, будет вам. Или полгинеи уже не деньги?
Джелаби (вздохнув). Ее сиятельство повстречали ночью госпожу Чей-
тер.
Септимус. Где?
Джелаби. На пороге комнаты лорда Байрона.
Септимус. А... Кто же из них входил и кто выходил?
Джелаби. Выходила госпожа Чейтер.
Септимус. А где был господин Чейтер?
Джелаби. Пил бренди с капитаном Брайсом. Лакей поддерживал огонь в
камине до трех часов по их приказу, сэр. А потом наверху начался скан-
дал и...
Входит леди Крум.
Леди Крум. Ну и ну, господин Ходж!
Септимус. Миледи...
Леди Крум. И вся эта затея - чтобы убить зайца?!
Септимус. Кролика. (Она бросает на него пристальный взгляд.) Да, вы
правы. Зайца. Просто он очень похож на кролика.
Джелаби направляется к двери.
Леди Крум. Принесите мой настой.
Джелаби. Слушаюсь, миледи.
Выходит. В руках у леди Крум два прежде незнакомых зрителю письма
во вскрытых конвертах. Она бросает их на стол.
Леди Крум. Как вы посмели?!
Септимус. Это мои личные записи, и прочитаны они без разрешения. Вы
не можете меня обвинять.
Леди Крум. Письмо адресовано мне!
Септимус. И оставлено в моей комнате. Только в случае моей смерти
вы...
Леди Крум. Какой смысл получать любовные письма с того света?
Септимус. Такой же, как с этого. Но второе письмо и вовсе адресова-
но не вам.
Леди Крум. Право матери - вскрыть письмо, адресованное дочери. Не
важно - живы вы, умерли или окончательно спятили. С какой стати вы
учите ее размешивать рисовый пудинг? Бедняжку постиг такой удар!
Смерть близкого человека!
Септимус. Кто-то умер?
Леди Крум. Вы! Вы, идиот вы этакий!
Септимус. А-а, понятно.
Леди Крум. Даже не знаю, какое из ваших сочинений сумасброднее.
Один конверт набит рисовым пудингом, другой - скабрезными описаниями
различных частей моего тела... Впрочем, одно из двух еще можно вытер-
петь.
Септимус. Которое же?
Леди Крум. Хм... Какими бойкими мы становимся на прощанье! Ваш друг
уже отбыл восвояси. И потаскушку Чейтершу с муженьком я тоже выстави-
ла. И братца моего заодно - за то, что привез их сюда. Таков приговор.
Друзей надо выбирать с умом. Иначе - изгнание! Лорд Байрон - негодяй и
лицемер. Чем скорее он покинет Англию, тем лучше. Ему под стать только
левантийские разбойники.
Септимус. Вижу, это была ночь откровений и расплаты.
Леди Крум. Да. Уж лучше б вы с Чейтером прострелили друг другу го-
ловы - благопристойно, со всеми церемониями, как подобает в аристокра-
тическом доме. А так, господин Ходж, здесь не осталось никаких секре-
тов. Все выплеснулось наружу - среди воплей, клятв, слез... К счастью,
мой супруг с раннего детства питает пристрастие к стрельбе и потому
давно оглох на одно ухо. А спит на другом.
Септимус. Боюсь, я все-таки не понимаю, что случилось ночью в этом
доме.
Леди Крум. Вашу шлюху застали в комнате лорда Байрона.
Септимус. А-а... И кто же ее застал? Господин Чейтер?
Леди Крум. Кто же еще?
Септимус. Простите, мадам, простите великодушно за то, что я ввел в
ваш дом моего недостойного друга. Он еще поплатится. Даю слово, я при-
зову его к ответу!
Леди Крум хочет что-то сказать, но в эту минуту входит Джелаби с
"настоем". Это оловянный подносик на ножках с чайничком, подвешенным
над спиртовкой. Еще на подносике чашка, блюдце и серебряная "корзинка"
с сухими травами и чайными листьями. Джелаби ставит подносик на стол
и, готовый помочь, остается рядом.
Леди Крум. Я справлюсь.
Джелаби. Хорошо, миледи. (Обращается к Септимусу.) Сэр, вам письмо.
Лорд Байрон оставил его у камердинера.
Септимус. Спасибо.
Септимус берет письмо с подноса. Джелаби намеревается уйти. Леди
Крум внимательно смотрит на письмо.
Леди Крум. Когда он оставил письмо?
Джелаби. Перед самым отъездом, ваше сиятельство.
Джелаби выходит. Септимус кладет письмо в карман.
Септимус. Позвольте?
Поскольку она не возразила, Септимус наливает ей чай и передает
чашку прямо в руки.
Леди Крум. Не знаю, пристойно ли с вашей стороны получать в моем
доме письма от персоны, которой от этого дома отказано?
Септимус. В высшей степени непристойно, миледи, совершенно с вами
согласен. Бестактность лорда Байрона - неиссякаемый источник огорчения
для всех его друзей, к коим я отныне себя не причисляю. И я не вскрою
