этого письма, покуда не последую за его автором, также приговоренный к
изгнанию.
Она на мгновение задумывается.
Леди Крум. Того, кто читает письмо, еще можно оправдать. Но напи-
савшему нет прощения!
Септимус. Почему вы не родились в Афинах эпохи Перикла?! Философы и
скульпторы передрались бы за каждый ваш час и миг!
Леди Крум (протестующе). Ах, в самом деле?!. (Протестуя уже сла-
бее.) Ах, перестаньте... (Септимус вынимает из кармана письмо Байрона
и поджигает уголок от пламени спиртовки.) Перестаньте...
Бумага вспыхивает в руке Септимуса, он роняет ее на оловянный под-
нос. Письмо сгорает дотла.
Септимус. Ну вот. Письмо лорда Байрона, которое не суждено прочесть
ни одной живой душе. Я отправлюсь в изгнание, мадам, как только вы по-
желаете.
Леди Крум. В Вест-Индию?
Септимус. Почему именно в Вест-Индию?
Леди Крум. Вслед за Чейтершей. Разве она не сказала вам, куда едет?
Септимус. За время знакомства мы не обменялись и тремя словами.
Леди Крум. Естественно. Она приступает к делу без лишних разгово-
ров. Чейтерша уходит в море с капитаном Брайсом.
Септимус. Бравым матросом?
Леди Крум. Нет. Женой своего мужа. А он взят в экспедицию собирате-
лем растений.
Септимус. Я знал, что он не поэт. Оказывается, его истинное призва-
ние - ботаника.
Леди Крум. Он такой же ботаник, как поэт. Братец выложил пятьдесят
фунтов, чтобы опубликовать его вирши, а теперь заплатит сто пятьдесят,
чтобы Чейтер целый год рвал в Вест-Индии цветочки, а братец с Чейтер-
шей будут собирать ягодки. В постели. Капитан Брайс не остановится ни
перед чем. Не моргнув глазом обманет Адмиралтейство, общество Карла
Линнея и даже Главного королевского ботаника, сэра Джозефа Бэнкса из
Кью-гарден. Брайс неукротим, раз уж воспылал такой страстью.
Септимус. Ее страсть столь же кипуча, но направлена не столь узко.
Леди Крум. У Бога особое чувство юмора. Он обращает наши сердца к
тем, кто не имеет на них никакого права.
Септимус. Верно, мадам. (Помолчав.) Но разве господин Чейтер обма-
нывается на ее счет?
Леди Крум. Он упорствует в своем заблуждении. Жену считает доброде-
тельной оттого, что сам готов за эту добродетель драться. А капитан
Брайс на ее счет нисколько не заблуждается, но поделать с собой ничего
не может. Он готов за эту женщину умереть.
Септимус. Думаю, он предпочел бы, чтобы за нее умер господин Чей-
тер.
Леди Крум. Честно говоря, я никогда не встречала женщины, достойной
дуэли... Но и никакая дуэль не достойна женщины, господин Ходж. Ваше
письмо ко мне весьма странно соотносится с вашими шашнями с госпожой
Чейтер. Можно произнести или написать слова любви и тут же их предать
- такое в моей жизни бывало. Но предать, еще не окунув перо в черни-
ла?! И с кем? С уличной потаскухой! Вы намерены оправдываться?
Септимус. Миледи, я находился в бельведере наедине со своей лю-
бовью. Госпожа Чейтер застала меня врасплох. Я был в агонии, моя
страсть жаждала выхода...
Леди Крум. О-о...
Септимус. Я на миг поверил, что, задрав Чейтерше юбки, я обману
свои чувства, я погнался за иллюзией счастья, о котором иначе не мог и
помыслить.
Пауза.
Леди Крум. Вот уж, воистину, престранный комплимент, господин Ходж.
Полагаю, в описанной вами позиции я дам Чейтерше изрядную фору. А она
носит подштанники?
Септимус. Носит.
Леди Крум. Да-да, говорят, теперь это модно. Но это так не по-женс-
ки. Как жокеи на бегах... Нет, не одобряю. (Она поворачивается, трях-
нув юбками, и направляется к двери.) А о Перикле и афинских философах
я ничего не знаю. Могу уделить им часок. В гостиной, после купания. В
семь часов. Захватите какую-нибудь книгу.
Выходит. Септимус берет свои письма и сжигает их на спиртовке.
Сцена седьмая
Валентайн и Хлоя у стола. Гас тоже в комнате. В руках у Хлои две
субботние газеты. Она в будничном платье эпохи Регентства, без голов-
ного убора.
Валентайн печатает на портативном компьютере. На нем тоже костюм в
стиле Регентства, довольно неряшливый.
Вся эта одежда, очевидно, извлечена из огромной плетеной корзины с
крышкой. Гас продолжает рыться в ней, подыскивая одежду для себя. На-
ходит пальто эпохи Регентства, примеривает.
На столе появились два геометрических тела, пирамида и конус, высо-
той в полметра; такие обычно используют на уроках рисования. Еще на
столе горшок с карликовыми далиями - на современные далии они не похо-
жи.
Хлоя (читает). "Даже в Аркадии. Секс, литература и смерть в Сид-
ли-парке". Рядом - портрет Байрона.
Валентайн. Почему не Бернарда?
Хлоя (читает). "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, - ут-
верждает ученый..." Валентайн, я первая до этого додумалась?
Валентайн. Нет.
Хлоя. Но я же еще ничего не объяснила. Слушай! Будущее запрограмми-
ровано, как компьютер. Правильно?
Валентайн. Да, если принять теорию о детерминированной Вселенной.
Хлоя. Вот видишь! А все почему? Потому что все - включая нас с то-
бой - состоит из атомов. Атомы прыгают, катаются, стукаются друг об
друга, как бильярдные шары.
Валентайн. Верно. Еще в двадцатых годах прошлого века один ученый -
не помню имени - утверждал, что, опираясь на законы Ньютона, можно
предсказывать будущее. Естественно, для этого нужен компьютер - огром-
ный, как сама Вселенная. Но формула, так или иначе, существует.
Хлоя. Но она не срабатывает! Ведь правда же? Согласись! Не срабаты-
вает!!!
Валентайн. Согласен. Расчеты неверны.
Хлоя. Расчеты ни при чем. Все из-за секса.
Валентайн. Да ну?
Хлоя. Я уверена. Хотя - спору нет, Вселенная детерминирована, Нь-
ютон был прав; вернее, она пытается соответствовать его законам, но
все время сбоит. Буксует. А причина одна-единственная: люди любят не
тех, кого надо. Поэтому сбиваются все планы и искажается картинка бу-
дущего.
Валентайн. Хм... Притяжение, которое Ньютон сбросил со счетов?..
Одно яблоко трахнуло его по башке, а другое подкинул змей-искуси-
тель?.. Да. (Пауза.) Пожалуй, ты додумалась до этого первая.
Входит Ханна с бульварной газеткой и кружкой чая.
Ханна. Как вам такой заголовочек? "Блудливый Байрон убил поэта".
Хлоя (довольно). Давай скорей почитаем!
Ханна отдает ей газету; улыбается Гасу.
Валентайн. Смотри, какая огласка! Как они только разнюхали?
Ханна. Не будь наивным. (Хлое.) Эту газетку твой папа просил вер-
нуть.
Хлоя. Ладно, ладно.
Ханна. Вот идиот.
Хлоя. Ты просто завидуешь. По-моему, он великолепен. (Встает, нап-
равляется к выходу. Обращается к Гасу.) Клевый костюмчик. Только не с
кроссовками. Пойдем, одолжу тебе пару туфель без каблука. По стилю как
раз подойдут.
Ханна. Привет, Гас. Вы все так романтично нарядились.
Гас идет за Хлоей. Неуверенно улыбается Ханне.
Хлоя (напористо). Ну, ты идешь?
Она придерживает дверь для Гаса и выходит следом за ним. Но шлейф
ее неодобрения остается в комнате.
Ханна. Главное - уметь вовремя начихать на мнение молодежи. (Снова
обращается к газетам.)
Валентайн (с тревогой). Надеюсь, она не влюбилась в Бернарда?
Ханна. За Хлою не беспокойся. Уже не маленькая, имеет право и ножки
раздвинуть. Ага, "Байрон дрался на дуэли, оказавшейся роковой, утверж-
дает ученый". (Повторяет скептически.) "Утверждает ученый".
Валентайн. Возможно, все это - чистая правда.
Ханна. Чистая? А как ты поставишь пробу? Пусть будет хотя бы не
грязная ложь.
Валентайн (довольно). Все как у нас в науке.
Ханна. Если Бернард ухитрится пускать пыль в глаза до самой смерти
- его счастье.
Валентайн. Ну точь-в-точь как в науке. Только страх перед судом по-
томков...
Ханна. Не думаю, что это так затянется.
Валентайн. ...А потом загробная жизнь. И кому-то она принесет нема-
ло разочарований. "А, Бернард Солоуэй! Познакомьтесь с лордом Байро-
ном". Рай небесный!
Ханна. Валентайн, неужели ты веришь в загробную жизнь?
Валентайн. Похоже, тебе наконец удастся меня огорчить.
Ханна. Огорчить? Чем же?
Валентайн. Спором о науке и религии.
Ханна. А я не спорю... Кто, что, с кем... Скукотища.
Валентайн. Ханна! Невеста. Сжалься. Давай заключим пробный брак! А
утром его расторгнем.
Ханна (развеселившись). Таких предложений мне еще никто не делал.
Валентайн (с интересом). А других - много было?
Ханна. Все тебе расскажи...
Валентайн. А что в этом плохого? Твоя сдержанность - на самом деле
зажатость. Она - от привычки, причем дурной. Нервы ни к черту.
Ханна. Мне выйти?
Валентайн. Кто ничего не дает, ничего и не получает.
Ханна. Я ни о чем не прошу.
Валентайн. Останься.
Валентайн возвращается к работе. Ханна устраивается на "своем" кон-
це стола; перед ней небольшие, карманного формата тетради - "садовые
книги" леди Крум.
Ханна. Ты чем занимаешься? Вэл?!
Валентайн. Множеством точек на комплексной плоскости, полученных в
результате...
Ханна. Это дичь?
Валентайн. Дичь. Черт бы ее побрал.
Ханна. Не бросай эту работу. Не сдавайся.
Валентайн. Почему? Разве ты не согласна с Бернардом?
Ханна. А, ты об этом... На самом деле тривиально и незначительно
все: твоя дичь, мой отшельник, Байрон, который так занимает Бернарда.
Цель, в сущности, ничто. И возвышает нас не цель, а сама жажда позна-
ния. Иначе мы покинем сей мир так же тихо, как пришли. Поэтому я и го-
ворю, что в загробную жизнь ты верить не смеешь. Верь во что хочешь: в
Бога, в отделение души от тела, в высший дух, в ангелов, если угодно,
- но только не в эту великую сходку, на которой все наконец встретятся
и все обсудят. Если ответы в конце книги, я еще подожду. И то это
ужасно нудно. Уж лучше бороться - хотя поражение неотвратимо и необра-
тимо. (Смотрит из-за плеча Валентайна на экран компьютера.) Ого!..
Красиво!
Валентайн. Закат семейства Каверли.
Ханна. Закат Каверли? Господи, Валентайн!
Валентайн. Дай-ка пальчик. (Несколько раз нажимает ее пальцем на
клавишу.) Видишь? Островки совершенного порядка в океане праха. Формы,
возникающие из ничего. Снова и снова. Каждая картинка - увеличенный
фрагмент предыдущей. И так далее. До бесконечности. Здорово, правда?
Ханна. Это что-то важное? Это серьезно?
Валентайн. Интересно. Можно публиковать.
Ханна. Поздравляю!
Валентайн. Не меня. Томасину. Я просто прогнал ее уравнения через
компьютер - в миллион, в несколько миллионов раз дальше, чем успела
она со своим карандашиком. (Достает из старой папки тетрадку Томасины
и передает Ханне. Слышатся звуки рояля.) Спасибо, можешь забрать.
Ханна. И все-таки - что это означает?
Валентайн. Не то, чего ты ждешь.
Ханна. Почему?
Валентайн. Ну, во-первых, она бы прославилась при жизни.
Ханна. Не успела. Она умерла слишком рано.
Валентайн. Умерла?
Ханна. Сгорела заживо.
Валентайн (осознав). Ах, так это девушка, погибшая в огне!
Ханна. Пожар вспыхнул ночью, накануне ее семнадцатилетия. На фасаде
видно - не хватает мансардного окна. Там, под самой крышей, была ее
комната. В парке - памятник.
Валентайн (раздраженно). Я знаю. Это мой дом.
Валентайн снова поворачивается к компьютеру. Ханна возвращается на
свое место. Листает учебник математики.
Ханна. Вэл, а ведь Септимус был ее учителем. И они вместе могли...
Валентайн. Занимайся своим делом.
Пауза. Два исследователя за работой.
Пятнадцатилетний лорд Огастес, в одежде 1812 года, врывается в
дверь, что напротив музыкальной комнаты. Смеется. Ныряет под стол. Его
преследует разгневанная шестнадцатилетняя Томасина. Она немедленно оп-
ределяет, где Огастес.
Томасина. Ты же клялся! Ты крест на сердце клал!
Огастес выбирается из-под стола. Томасина снова бросается в погоню
- вокруг стола.
Огастес. Я маменьке скажу! Все маменьке скажу!
Томасина. Какая же ты дрянь!
Она хватает Огастеса в тот миг, когда в комнату входит Септимус с
