Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Roman legionnaire vs Knight Artorias
Ghost-Skeleton in DSR
Expedition SCP-432-4
Expedition SCP-432-3 DATA EXPUNGED

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Фэнтези - Андрей Столяров Весь текст 459.79 Kb

Монахи под луной

Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4  5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 40
Полный обвал.  Неужели  он  надеялся  на  что-то  иное?  Лампы.  Линолеум.
Сигаретный слоистый дым. Все было безнадежно. Все было безнадежно с самого
начала.  Народный  заседатель  Идельман:  В  совещательной   комнате   был
установлен телефон, и, пока  мы  пребывали  там,  судье  Новиковой  дважды
звонили, не знаю откуда, и спрашивали о приговоре. Судя  по  ответам,  она
обещала, что приговор будет такой, как условились, оснований  для  тревоги
нет. Я указал на недопустимость подобного нарушения законов, прежде  всего
- тайны совещательной комнаты, но судья Новикова объяснила мне, что теперь
все так делают. Защита вопросов не имеет. Народный заседатель Гупкин: Я не
был согласен с  обвинением.  Мне  казалось,  что  в  ходе  следствия  были
допущены грубые и  преднамеренные  ошибки,  Корецкого  надо  оправдать,  а
следователя  Мешкова  привлечь  к  уголовной  ответственности.  Но   судья
Новикова Р.П. объяснила мне, что исход процесса уже предрешен, есть четкие
и недвусмысленные указания сверху. Если мы сегодня оправдаем Корецкого, то
прокуратура вернет дело в суд при другом составе  заседателей.  Будет  еще
хуже. Лучше дать минимально положенный срок и отправить тома в архив. Но я
все-таки написал особое мнение. Новикова была недовольна. Защита  вопросов
не имеет.
     Двадцатый век. Полдень.
     Это был жуткий мрак,  загробная  волосяная  духота,  высыпание  земли
сквозь широкие щели в  досках,  безнадежность,  отчаяние,  страшное  тупое
заколачивание  гвоздей,  -  на   лестнице   было   очень   тихо,   жужжала
электрическая лампочка у  меня  над  головой,  солнечной  размытой  грязью
светилось окно во двор, я листал обжигающие страницы,  забитые  квадратным
почерком, и, несмотря на яркость утреннего тепла, мокрый слепой озноб, как
из январской могилы, над которой пылают звезды - до костей,  до  мозга,  -
ледяным дуновением прохватывал меня насквозь.


     Только теперь я понял, в какую историю  я  попал.  Будто  разодралась
молочная пелена. Документов  были  десятки  -  папиросной  гибкой  бумагой
шуршали они в моих нетерпеливых  пальцах,  и  казалось,  что  это  шуршит,
распадаясь на  части,  ломкое,  одряхлевшее  время.  Там  были  справки  о
каких-то  особенных  поступлениях  по  специальным  безлимитным   заказам,
которые выполнялись вне всякой  очереди,  там  были  хрустящие,  нигде  не
учтенные  товарно-транспортные  накладные,  видимо,  изъятые  для   вящего
спокойствия из отчетов, там были полустертые копии счетов, выставленных на
оплату совершенно незнакомыми мне  организациями,  говорилось  о  каких-то
незарегистрированных дачах, о каких-то подпольных коттеджах  в  охотничьей
зоне, о каких-то бассейнах, облицованных черным каррарским мрамором,  -  с
бактерицидной  подсветкой  и  горячей  морской  водой,   -   из   закрытых
распределителей тоннами вывозились  продукты,  фабрика  металлоконструкций
отливала  решетку  для  особняка  секретаря  горкома,  артель   "Промцвет"
изготовляла мебель, люстры и елизаветинские канделябры - по тому же самому
адресу, двадцать восемь учащихся в городе, имея соответствующих родителей,
не посещали школу, а учителя индивидуально приходили к  ним  на  дом,  там
были жалобы на неправильное распределение квартир, там  были  подробные  и
завистливые рассказы о каких-то  интимных  приемах,  где  танцевали  голые
женщины и разливалось море французского коньяка, а заканчивалось  все  это
свальным   грехом,   там   были   письма   трудящихся   в   контролирующие
республиканские органы  -  разумеется,  без  ответа,  присланные  обратно,
кто-то был незаконно  уволен,  кого-то  грубо  унизили,  кому-то  недодали
положенных материальных  благ,  кто-то  взлетел,  как  ракета,  кто-то  не
выдержал  и  покончил  самоубийством,  -  удивительная   машина   корысти,
лицемерия, злобы, показного смирения, задавленности, равнодушия,  обиды  и
возмущения, искренней ненависти и робких  печальных  попыток  восстановить
хоть  какую-нибудь,  хотя  бы   чисто   условную,   хотя   бы   формальную
справедливость, - в доказательство  приводились  сотни  фактов  и  десятки
фамилий.  Больше  всего  меня  поразило  то,  что  против  каждой  из  них
аккуратными  буквами  стояло  особое  примечание:  "говорить   не   будет,
запуган", или - "расскажет, не называя имен",  или  -  "согласен  написать
заявление,   но    хочет    определенных    гарантий".    Сведения    были
классифицированы, пронумерованы и разделены на соответствующие  параграфы.
Там  присутствовало  даже  короткое  оглавление.  Это  был   колоссальный,
пугающий  труд,  вероятно,  потребовавший  многих  изнурительных  месяцев,
человек собирал эти данные по крупицам и вносил их в реестр -  ночью,  при
свете фонарика, а потом, уже днем, соглашаясь и  опуская  глаза,  улыбался
тем самым людям, о которых писал. Я не ожидал ничего  подобного,  издалека
это выглядело совсем иначе.
     Я помню: у шефа блестела потная лысина, обтекающая мягкий  череп,  на
рубашке проступили большие мокрые пятна, и голос  был  севший  от  духоты.
Перед  ним  лежали  помятые  бутерброды.  Он  лениво  сказал:  Собственно,
серьезной работы там нет. Бытовуха. Обыденность. То ли он украл, то  ли  у
него украли. Не  интересно.  Так  что  ты  особенно  не  копай,  просмотри
ситуацию в общих чертах, и не дергайся понапрасну,  не  суетись,  впрочем,
что мне тебя учить, - и потер пятерней гривастый мощный затылок. Вот тогда
я понял, что дело, наверное, плохо. Если шеф кряхтит,  как  беременный,  и
трет ладонью затылок, то дело  всегда  плохо.  Но  я  еще  не  подозревал,
насколько оно плохо в действительности, и когда шеф через  силу,  явно  не
желая того, пробасил из горячего ненасытившегося нутра: Исчез  Карасев,  -
то я только тупо, как второгодник, спросил его: Что значит - "исчез"? -  А
шеф,  словно  откормленный  бегемот,  резко  выдохнул  из  себя   травяной
желудочный перегар и, сердито  оскалясь,  ответил:  Исчез,  это  значит  -
исчез, и больше никаких данных. Провалился  к  чертовой  матери!  Прислал,
понимаешь, писульку:  "Прошу  уволить  меня  по  собственному  желанию"...
Разыщи его там, пожалуйста, возьми, то есть, за шиворот  и  встряхни,  как
положено, чтоб зубы повыпадали. Объясни, что я его уговаривать не буду,  у
меня на место - пять человек, расскажи, что я эту его писульку - вот  так!
- Он брезгливо щепотью  поднял  развернувшийся  из  четвертинки  листок  с
одинокой машинописной строчкой посередине и демонстративно разорвал его, а
потом старательно скомкал и  бросил  на  пол.  Шеф  до  странности  обожал
красивые жесты. Рубашка у  него  была  немецкая  в  зеленых  наклейках,  а
вельветовые брюки шестьдесят второго размера - с эмблемой известной фирмы.
Он был модник. - Сколько у меня будет времени? -  спросил  я,  глядя,  как
поскрипывая, точно живая, разворачивается на полу бумага.  -  Три  дня,  -
сказал шеф. - Маловато. - Ну, пять, в крайнем случае. Пяти  дней  тебе  за
глаза хватит. - Шеф, по-видимому, решил улучшить  мое  настроение,  потому
что мигнул водянистым звериным глазом  и  непринужденно  сказал:  Ты  ведь
сейчас не занят? Нет? Тогда  давай  потанцуем,  -  и  вильнул,  приглашая,
коричневым голым  хвостом.  Он  и  весь  был  какой-то  голый,  массивный,
коричневый, толстая и влажная  кожа  на  шее  его  собиралась  в  глубокие
складки, перепонки ноздрей четко хлюпали от дыхания, а глаза, утопленные в
бугорках на конце продолговатой морды, ошалело  вращались,  как  плавающая
яичница,  он  сладострастно  сопел  и   ворочался   в   жарком   кабинете,
выкаблучивая танцевальные  па,  ему  было  тесно,  дверца  у  шкафа  вдруг
оторвалась и рухнула, - старый добродушный,  очень  хитрый,  подмигивающий
бегемот, на которого всю жизнь охотились, но так и не поймали, в шрамах  и
ссадинах  от  боев,  осторожный,  наученный,   недоверчивый,   чувствующий
противника  за  километр,  одолевший  все  дебри,  знающий  тайные  тропы,
опытный, смертельно опасный, если затронуть его интересы, пахнущий болотом
и  тиной,  изжеванными  тростниками,  вонючей  целебной  грязью,   которая
пропитала его, - он, безумствуя, захрипел в экстазе и  повалился  на  бок,
будто спичку переломив собою стул. И огромные щеки его  задергались.  -  Я
могу идти? - очень нейтрально  спросил  я.  Шеф  упорно  молчал.  Тогда  я
наклонился и оттянул ему крепкое кожистое  веко.  Он  был  мертв.  Он  был
мертв, мертвее  не  бывает.  Вы  когда-нибудь  видели  мертвых  коричневых
бегемотов?  Такая  массивная  уродливая,  совершенно   неподъемная   туша,
загораживающая проход. Мне было не сдвинуть ее, как я ни напрягался. И все
равно ведь - в шкафу не спрячешь. Гиблое дело. Я весь вспотел. Я ужасно  -
до судорог - нервничал. Я, как старая мышь, боялся, что кто-нибудь  зайдет
ненароком и увидит его. Будет грандиозный скандал. Но вошла только Лида и,
спокойно  подняв  брови,  сказала:  Бедный,  бедный  гаврюшка,  -   подох.
Наверное, обожрался помоев. Ничего - свезут тебя в  институт,  сделают  из
тебя великолепное чучело. - Мне казалось, что  она  говорит  о  шефе,  но,
оказывается, она говорила обо мне: вдруг погладила по щеке и  заглянула  в
глаза. Черная галактическая пустота зияла у нее под веками.
     Вот когда следовало насторожиться - когда вошла Лида. Потому что едва
я достал из конверта пухлые рассыпающиеся  затрепанные  документы,  как  я
сразу же понял, что я - погиб. Я погиб, я  накрыт  с  головой,  уничтожен,
растерт в невесомый  невидимый  порошок.  Мне,  наверное,  не  помогут  ни
командировка  от  центральной  газеты,  ни  мои  телефонные  поверхностные
знакомства с  референтами  из  отдела  печати,  ни  обдуманное  задушевное
товарищеское письмо осторожного шефа к Черкашину (они вместе учились),  ни
даже если я тотчас сожгу все эти проклятые  дьявольские  бумаги  и  побегу
отсюда, зажмурившись, сломя голову. Не поможет.  Достаточно  того,  что  я
держал их в руках. Это - как несмываемое клеймо. Потому что есть  вещи,  о
которых вообще не следует  знать.  Потому  что  если  узнаешь  о  них,  то
потеряешь спокойствие, сон, чистую  незапятнанную  совесть,  мир  внезапно
перевернется, станет с ног на голову, откроется копошащаяся изнанка, как в
могиле - померкнет бледное солнце, надо будет умолкнуть  -  уже  навсегда,
точно крот, никогда не вылезающий на поверхность, либо вдруг помешаться  в
рассудке и с отчаянностью смертника кричать, кричать, кричать  -  на  всех
перекрестках. Может быть, кто-нибудь  и  услышит.  Речь  ведь  идет  не  о
зарвавшихся хапугах в провинции, которые, пробившись  к  кормушке,  гребут
под себя  мелкие  материальные  удовольствия.  _В_е_з_д_е_  так.  Везде  -
Саламасов, везде - Батюта, везде - нагловатый и пронырливый Шпунт, который
обеспечит желающего чем угодно, в каждом городе возвышается свой горком, и
на каждом горкоме ржавеют остановившиеся часы,  и  по  каждой  улице,  как
упырь, непременно разгуливает Циркуль-Клазов, сверкая зеркальной кожей  на
ботинках и просвечивая боязливых  сограждан  подозрительными  прищуренными
глазами. Везде - тишина. Везде - оцепенение. Терпкость гниющих водорослей.
Шевеление когтей. Это - каста избранных. Китайцы  называют  ее  -  гэньбу.
Кадровая  административная  прослойка,  запечатавшая   институты   власти,
которая одна определяет, что сегодня можно и чего  нельзя.  В  основном  -
нельзя. Государство в государстве. Шелест перепончатых крыльев. Диктатура,
единоначалие, жесткий каркас постановлений, от которых не отступить, ясная
непреклонная деревянная догматическая воля, отвергающая сомнения  и  любое
противодействие. Комиссары Конвента. "Я прав, даже когда я неправ, и пусть
честные граждане склонят пред моим перстом головы. Так нужно  Республике"!
Монумент. Зарождалось  как  нечто  необходимое  и  перешло  в  собственную
противоположность. Осталось - чудовищный реликт, искусственная изоляция  в
верхах, окостенение, известняк, пропитанный солями дикого  самообольщения:
Предыдущая страница Следующая страница
1 2 3 4  5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 ... 40
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 
Комментарии (1)

Реклама