успел соскользнуть ниже на пять метров; там был треугольник из
поперечных балок, к одной из которых прилепилась маленькая
промежуточная площадка. Ромка едва успел встать на бревно и
вскинуть винтовку, как из-за настила вынырнул уносящийся вверх
самолет. Ромка смачно выстрелил дважды и засмеялся. Все-таки
бой шел на равных!..
Балансируя руками, он пробежал по бревну до площадки, но
не успел еще ступить на ведущую вверх лестницу, как вокруг
него засвистели, застучали в дерево, завизжали, рикошетируя от
железных угольников и скреп пули.
Чертов немец успел возвратиться!
Только теперь началось настоящее.
Самолетик преобразился. Он ожил. Он перестал быть машиной.
Это был вепрь, носорог, крылатый огнедышащий змей, огромный и
стремительный. Он вился клубком вокруг вышки, бросался на нее,
ревя и визжа, он сотрясал ее, и Ромке казалось, что вышка
шатается, что это уже никакая не вышка, а качели, иначе как
объяснишь, что вот всего мгновение назад перед его глазами
было небо, и уже - земля, и снова площадка летит вверх, и
снова рушится - в визге, грохоте и реве. И уже чудились ему
вокруг какие-то страшные морды, ощеренные пасти, и хвосты, и
хохот...
Немец брал верх. Он уже морально уничтожил этого жалкого
человечишку, который вертелся юлой, метался среди бревен как в
клетке и совсем потерял голову. Осталось в последний раз без
спешки зайти в атаку и спокойно расстрелять эту букашку.
Немец брал верх. Он понял это. И это же понял Ромка. Земля
колебалась перед глазами, словно крылья огромной птицы, бревна
вертелись вокруг каруселью, горло было раскалено и забито
песком, и сердце силилось выскочить из него - и не могло. И
когда Ромка представил, какое жалкое зрелище собой
представляет - и это он, который так красиво начал эту игру.
Как же вышло, что все повернулось наоборот, что немцу удалось
его замордовать, что вместо дуэли получилась травля?..
"Хватит", - сказал себе Ромка и встал во весь рост посреди
издерганного, расщепленного пулями настила - точно там, где он
стоял в самый первый раз и в той же позе.
Он открыл флягу и спокойно сделал несколько глотков,
косясь в сторону немца.
Самолет мчался прямо на него, а Ромка ждал, расслабив
руки, давая им передышку, чтобы не дрожали, если ему так
повезет, что он сможет выстрелить. Он уже не прикидывал,
сколько остается до самолета и что сейчас немец делает, когда
начнет стрелять; и что самому предпринимать - не думал, Он
просто считал: один, два, три... - размеренно считал, чтобы
сосредоточиться, чтобы успокоить сердце и нервы. И ему это
удалось, он даже сумел отвлечься на несколько мгновений; они
выпали из его сознания, а потом он как будто очнулся и вдруг
понял, что самолет все еще не стреляет. Он был уже совсем
рядом - вот-вот врежется - и не стрелял...
Опять рокочущий смерч пронесся над Ромкой, но он не упал;
он встал боком, уперся и выдержал воздушный удар, но пока
восстановил равновесие и хорошенько прицелился, самолет уже
был далеко. Ромка все-таки выстрелил, не столько для дела,
сколько для нервной разрядки: все же эти несколько секунд ему
нелегко достались. Он испытал разочарование, что немец не
стрелял; этим вроде преуменьшалась Ромкина доблесть. И еще он
чувствовал, как опять подступает злость. Ведь немец продолжал
с ним играть, как кошка с мышонком.
"Ну, ты у меня доиграешься", - пробормотал Ромка, но тут
случилось нечто неожиданное: немец не кинулся в лобовую атаку,
а стал мешкать, сбросил скорость и как-то неуверенно,
нерешительно пошел по кругу, причем и круг-то он делал на
приличном отдалении, свыше ста метров. Летчик высунулся из
кабины и опять погрозил Ромке кулаком.
Ромку вдруг озарило: да ведь у немца патроны вышли!
Он захохотал и, не целясь, пальнул в сторону самолета.
- Эй ты, паршивый змей! Гнилая требуха! Куриный огузок! Ну
давай! налетай! дави! - Еще выстрел. - Что я вижу: ты хочешь
оставить меня одного? Ты делаешь мне ручкой? И тебе вовсе не
нравится прощальный салют? Ах ты, падло!..
Самолет уже летел прочь, но Ромка, отводя душу, выстрелил
еще раз, и бегал по площадке, и еще что-то кричал, размахивал
руками, и грозил винтовкой. Он кричал всякие слова, а иногда
просто "Ого-го-го!", пока самолет не растаял на востоке;
только тогда Ромка перевел дух и обтер мокрое лицо полой
гимнастерки, при этом он случайно глянул вниз.
Почти у подножья вышки, на тропинке, желтевшей тонкой
строчкой посреди цветущих июньских трав, стоял немецкий
мотоцикл с коляской и пулеметом. Трое немцев давились от еле
сдерживаемого смеха, не желая выдавать свое присутствие. Но
теперь им не было смысла таиться - и дружный хохот ударил
Ромку прямо в сердце.
Он отскочил на середину площадки, к люку, сунул пальцы в
патронташ. Пусто. И в винтовке осталось только два патрона.
Немцы не переставали смеяться, однако ка Ромкино движение
среагировали: ствол пулемета поднялся вверх, а тот, что сидел
позади водителя, в каске и без френча, в одной лиловой майке,
слез с седла, отошел на несколько метров в сторону я поднял
автомат.
- Ком! - сказал он и махнул рукой, предлагая Ромке
спуститься. - Ком!
"Летчик не мог их вызвать, - подумал Страшных. - Это был
наш поединок, наше вдвоем с ним дело - чего бы он стал
приглашать кого-то со стороны? Нет, эти сами приехали. Небось
видно было со всей округи, как мы шумим".
- Салют! - крикнул он, выдавил из себя смешок и помахал
немцам рукой. Он не представлял, как будет выпутываться, и
тянул время.
Немцы снова грохнули.
- Ком! - уже требовательней крикнул тип в лиловой майке. -
Ты что, не понимаешь, дурак? Может, я неясно говорю? Так у
меня есть переводчик!
Автомат в его руках чуть дернулся, и четыре пули
продырявили настил вокруг Ромки. "Ох и бьет, собака!" - восхи-
щенно подумал он и осторожно ступил на лестницу.
Немец улыбался.
- Эй ты, парень! - сказал он. - Только сначала брось
винтовку, понял?
- Моя не понимайт, - простодушно разводил руками Ромка,
осторожно спускаясь, ступенька за ступенькой; винтовку он и не
думал бросать.
- Хальт!
Две пули, слева и справа, тугими воздушными комочками, как
ваткой, махнули возле лица. Но Ромка уже сошел на первую
площадку.
"Не бояться... Не бояться! Я и с этими справлюсь - только
бы добраться до них..."
О плене он не думал.
Немец уже не улыбался.
- Стой, тебе говорят, паяц. Бросай винтовку! Ну, в
последний раз предупреждаю!
Он увидел, что Ромка собирается ступить на вторую
лестницу, закусил губу - и лестница загудела от ударов, и две
верхние ступеньки разлетелись в щепки.
Ромка побледнел, взялся левой рукой за шаткое перильце - и
шагнул на уцелевшую ступеньку.
Автомат поднялся снова.
Раздался выстрел. Чуть отдаленный: стреляли с полутораста
метров: может, с двухсот. Немец дернулся вверх, пошел-пошел в
сторону, теряя на ходу автомат, запутался сапогами в траве и
сел.
Ромка медленно сошел еще на пару ступеней и тоже присел,
держа винтовку под мышкой. Немцы словно забыли о нем, глядели
куда-то в сторону. Сейчас бы по ним пальнуть... Ведь их двое
осталось, а у него как раз два патрона. Но стрелять отсюда
было бы ужасно неудобно: пока примостишься между
ступеньками...
Еще выстрел - Ромка уже приметил куст, из-за которого
стреляли, - и пулеметчик повалился из коляски.
Опомнившись, водитель рывком бросил мотоцикл между
опорами. И - влево-вправо, влево-вправо - пошел зигзагом через
луг вниз по склону. Но сверху все это выглядело слишком
просто. Ромка медленно поднял винтовку и сбил немца с первого
же выстрела. Мотоцикл промчался еще несколько метров, попал в
рытвину, повернулся и заглох.
Ромка тяжело спустился по лестнице. От нижней площадки до
земли было больше пяти метров. В другое время это его бы не
остановило: просто спрыгнул бы - и все. Но сейчас он
чувствовал, что прыгать нельзя. Что обязательно подвернет или
сломает ногу. Вот такое отвратное было у него самочувствие.
Он бросил на землю винтовку, обхватил бревно и съехал по
нему вниз.
К Ромке подошел маленький красноармеец. Совсем маленький -
хорошо, если метра полтора в нем наберется. Узбек. Такое лицо,
что сразу видно: не просто восточный человек, а именно узбек.
- Мотоцикла хороший. Бистрый, - сказал он и поскреб ногтем
приклад своей трехлинейки; на Ромку он поглядывал как-то
мельком, может, от избытка вежливости, а скорее от
застенчивости. - Мой никогда не ездил.
- Сейчас прокачу.
Ромка глядел на свои ладони и пальцы. С внутренней стороны
они были ободраны до розового; лишь в нескольких местах
остались островки - давешняя корка.
- Ну и работка...
Он терпеливо ждал, пока узбек перебинтует ему руки своими
индивидуальными пакетами, потом они подобрали автомат, надели
для маскировки немецкие каски, подняли мотоцикл и покатили по
тропкам в сторону шоссе. Потом они выехали на проселок и
увидели, как немцы гонят через луг большую колонну пленных
красноармейцев.
- На пулемете умеешь? - спросил Ромка.
- Это хорошая пулемет, - кивнул узбек, усаживаясь в
коляске поудобней и поправляя ленту.
И они бросились в атаку.
Уже через несколько секунд Ромка опять остался один. Он в
одиночку бился со всей немецкой охраной; вокруг лежали свои -
и не поднимались: он кричал им, звал их - они не поднимались.
Они почему-то продолжали лежать, и это длилось ужасно долго,
так долго, что у кого угодно нервы бы не выдержали. Но Ромка
знал: надо продержаться. И он дождался, что они поднялись, и
совсем не удивился этому: люди судят других по себе, а уж
Ромка-то Страшных, не раздумывая, бросался в любую драку, где
были свои. Это ведь так естественно...
8
Мотоцикл мчался к проселку не кратчайшим путем, а
наискосок. Маневр показался немецким мотоциклистам очевидным;
не имея возможности стрелять, они тоже устремились к проселку,
полагая, что первый, кто на него выедет, получит перед
противником изрядную фору. Они не могли знать, что проселок
Ромке вовсе и не нужен. Его привлекал орешник.
По долгу службы ему были известны в этой местности все
входы и выходы, и он вел мотоцикл с таким расчетом, чтобы
проскочить заросли в их самом узком месте; кстати, как он
будет, двигаться дальше - Ромка тоже знал.
До проселка оставалось меньше двухсот метров.
Проселок был виден далеко в обе стороны. По нему пылили
несколько немецких машин, правда, с большими интервалами,
почти все бензовозы для завтрашних и послезавтрашних
самолетов, которые будут здесь базироваться. Водители на
маневр мотоцикла среагировали естественно: те, что успели
миновать незримую точку, где пограничники намеревались
пересечь проселок, наддали газу; те же, которым до нее было
далеко, стали тормозить и разворачиваться. В неопределенном
положении оказался только один бензовоз: он сперва гнал, потом
понял, что не успевает, и стал гасить скорость. Водитель
смотрел испуганно и не пытался стрелять, а когда увидел, что
пулемет МГ в руках скрючившегося на коляске Герки Залогина
наведен на его машину, он даже замахал руками, энергично
показывая, что в них ничего нет и что он не собирается
вмешиваться в события.
- Бей! - закричал Страшных.
- Но ты же видишь...
- Бей, сопля! Может, он в спину хорошо стреляет.
МГ коротко застучал, но ничего не изменилось, только немец
еще энергичнее замахал руками и разевал рот. Залогин ударил
еще раз, более щедро. И опять ничего не изменилось, хотя
