чашечку чая, если я ее попрошу - старухе-то, что ковыляет по дороге с
палкой! - а может, и кусочек мясца или яичко...
- Спроси, - предложил Философ мягко.
- Да и спрошу, - сказала она и присела на дорогу напротив дома, и
Философ тоже присел рядом.
Из-за дома вышел маленький щенок и осторожно подошел к ним. Намерения у
него были дружелюбные, но он уже знал, что на дружеские действия ответ
иногда бывает совсем другой, потому что, подойдя поближе, поджал свой
куцый хвостик и униженно распластался по земле. Но очень скоро песик
понял, что ничего плохого ему не сделают: он подошел к старухе и безо
всяких предупреждений прыгнул ей на колени.
Старуха заулыбалась:
- Ах ты, чертяка! - сказала она и дала ему прихватить зубами свой
палец. Щенок в восторге начал жевать ее костлявый палец, а потом устроил
потешную схватку с обрывком тряпки, свисавшим с ее груди, лая и урча от
радостного возбуждения, пока старуха гладила и трепала его.
Распахнулась дверь, и из домика вышла женщина с красным обветренным
лицом.
- Поставь на место собаку! - сказала она.
Старуха смущенно улыбнулась ей.
- Что вы, мэм, я ничего ему не сделаю, чертяке такому!
- Отпусти собаку, - сказала женщина, - и топай восвояси;
арестовывать надо таких, как ты!
Из-за женщины появился мужчина в безрукавке, и ему старуха улыбнулась
еще более смущенно.
- Дозвольте посидеть тут немного и поиграть с собачкой, сэр, -
попросила она.
- Так, знаете, одиноко на дороге...
Мужчина подошел и взял щенка за шкирку. Щенок повис у него в пальцах,
поджав хвост между ног, и глаза его вылезли из орбит.
- Пошла вон отсюда, рвань старая! - сказал мужчина страшным голосом.
Старуха с трудом снова поднялась на ноги и заплакала, заковыляв дальше
по пыльной дороге.
Поднялся и Философ; он был очень расстроен, но не знал, что делать.
Невероятная усталость также удержала его от того, чтобы вмешаться. Они шли
по дороге, и спутница его начала причитать, больше про себя, чем для него:
- Ох, Господи помилуй, - бормотала она, - старуха, старуха на палке,
и нету у нее во всем мире ни уголка, ни соседушки... Чаю бы чашечку, вот
чего. Господи, чашечку бы чаю... Сидела бы я в своем домике, на столе
белая скатерка, на блюдечке масло, и в чашке чай - красный, крепкий; и я
наливаю в него сливки и, должно быть, говорю детям, чтобы не клали столько
сахару, черти! а мой говорит, что нынче ему косить большой луг, или что
рыжая корова собралась отелиться, бедняга! и что, если дети пойдут в
школу, то кто же будет пропалывать редиску - а я сижу, пью свой крепкий
чай и рассказываю ему, куда пеструшка кладет яйца...
Ох, помоги Господи! ковыляет старуха по дороге на палке... Ах, быть бы
мне снова девкой, и мой бы за мной ухлестывал, и говорил, что я такая
милая девушка, и что не будет ему ни покою, ни счастья, пока я не полюблю
его... Ах, добрый мужик мой был, вот уж что да, то да, достойный, добрый
человек... И Сорка Рейли пытается отбить его у меня, и Кейт Финнеган
своими наглыми глазищами глядит на него в церкви; а он говорит, что рядом
со мною они просто две драные козы... А потом мы поженились и пошли вместе
домой, в мой маленький домик, с муженьком моим - ох, Господи спаси и
сохрани! и он целует меня, и смеется, и я боюсь того, что потом... Ах,
добрый мужик, глаза добрые, голос приятный, шутит, смеется и бережет меня,
как зеницу ока... И соседи бы приходили к нам, усаживались по вечерам у
огня, судачили обо всем, что творится в мире, про Францию, про Россию и
другие разные дальние страны, и мой рассказывает, как ученый человек, а
они все слушают его и кивают друг другу головами, дивятся, какой он
образованный, и вообще; а может быть, соседи поют, или мой просит меня
спеть "Кулин", и так гордится мной... Ох, а потом его убьют на мне, и
холодна его грудь... Ой, Боже ты мой, одна-одинешенька старая с палкой, а
солнце светит прямо в глаза, и пить ей хочется - чайку бы чашечку, вот
бы, эх! Господи, чашечку бы чаю, да кусочек мясца... или яичко.
Хорошенькое свеженькое яичко от пеструшки, сколько-то я с ней намаялась, с
чертовкой!.. Шестнадцать куриц было у меня, и уж неслись-то они... Ужасный
мир, вот уж правда, ужасный мир, и никакого-то смысла нету в нем ни у
чего... поди, помоги мне! Хоть бы не эти камни в ботах, Господи, да
чашечку чаю, да свеженькое яичко. Ох, славен будь, ноги мои старые устают
с каждым днем все больше, все больше устают. Помню, когда-то - мой еще
был - могла весь день-деньской по дому бегать, прибираться, намывать да
чистить, да свинок покормить, да кур, да всех, а потом еще всю ночь
плясать могла; и мой так мною гордился...
Старуха свернула на дорогу поуже, продолжая разговаривать сама с собой,
и Философ долго смотрел ей вслед. Он был очень рад, что она ушла, и,
продолжив свой путь, быстро забыл ее и скоро снова стал счастлив. Солнце
продолжало светить, птицы порхали там и сям, и широкие склоны холмов
весело улыбались ему.
Путь его пересекала под прямым углом узкая дорожка, и выйдя к
перекрестку, Философ услышал шум и гомон, топот ног, скрип колес и
неумолчный гул голосов.
Через несколько минут он поравнялся с этой дорожкой и увидел осла и
телегу, груженую горшками и сковородками, а рядом шли двое мужчин и
женщина. Мужчины и женщина громко разговаривали, даже ожесточенно спорили,
а осел тянул телегу по дороге, не нуждаясь в постоянном управлении или
помощи. Пока перед ним была дорога, он шел по ней; там, где на дороге был
перекресток, он поворачивал направо: когда мужчина говорил "Тпру!", он
останавливался, если тот говорил "Осади!", осел пятился назад, а когда
мужчина командовал "Н-но!", шел снова.
Такова была жизнь, и тот, кто начинал с нею спорить, получал палкой или
сапогом, или камнем: если же идти и идти себе, то ничего такого не
случалось, и в этом было счастье.
Философ поприветствовал всю кавалькаду:
- Господь с вами, - сказал он.
- Господь и святая Мария с вами, - ответил первый мужчина.
- Господь, святая Мария и святой Патрик с вами, - отозвался другой.
- Господь, святая Мария, святой Патрик и святая Бригид с вами, -
сказала женщина.
Осел же не сказал ничего. Поскольку в разговоре не прозвучало "тпру",
он решил, что это не его дело, и, свернув направо на новую дорогу,
продолжил свой путь.
- Куда идешь, путник? - спросил первый мужчина.
- Я иду навестить Ангуса О'га, - ответил Философ.
Мужчина бросил на него быстрый взгляд.
- Во как! - сказал он. - Ничего более странного я не слыхал.
Слушайте, - повернулся он к остальным, - этот человек ищет Ангуса О'га!
Другой мужчина и женщина подошли поближе.
- А зачем тебе Ангус О'г, господин хороший? - спросила женщина.
- А, - ответил Философ, - тут особый вопрос. Семейное дело.
Некоторое время все молча шагали за ослом и телегой.
- А откуда ты знаешь, где его искать? - спросил снова первый мужчина.
- - Может, ты узнал, где он живет, в старой книге или на резном камне?
- Или ты нашел в болоте посох Амергина или Оссиана, исписанный сверху
донизу знаками? - спросил другой мужчина.
- Нет, - ответил Философ, - к богу ходят не так. Надо просто выйти
из дому и идти, не сворачивая, в любую сторону, чтобы тень была сзади,
пока не упрешься в гору, потому что боги не живут в долинах или на
равнине, а только на высотах; а тогда, если бог хочет, чтобы ты его
увидел, ты подойдешь к его рату(14) так близко, что уж узнаешь, где он,
поскольку он поведет тебя по воздушной нити, протянувшейся от него до
тебя, где бы ты ни был, а если он не хочет тебя видеть, то ты все равно
никогда не найдешь, где он, ищи хоть год, хоть двадцать лет.
- А откуда ты знаешь, что он хочет тебя видеть? - спросил другой
мужчина.
- Почему бы ему не хотеть? - ответил Философ.
- Должно быть, господин хороший, ты святой человек, - сказала
женщина, - и богу нравишься.
- С чего бы? - ответил Философ. - Боги любят человека, неважно,
святой он, или нет, лишь бы он был порядочным.
- Ну, таких-то много. - сказал первый мужчина. - А что у тебя там в
суме, путник?
- Ничего, - ответил Философ. - кроме полутора ковриг, что испекли к
моему путешествию.
- Дай-ка мне кусочек, господин хороший, - попросила женщина. - Люблю
я пробовать у всех встречных.
- Дам, и с охотой. - ответил Философ.
- Тогда дай уж и нам, раз ты все равно туда полезешь, - сказал второй
мужчина.
- Не одна она голодная во всем мире.
- Почему нет? - сказал Философ и разделил ковригу.
- Здесь есть вода, - сказал первый мужчина, - неплохо будет запить
ковригу.
Тпру, стой, дьявол! - проревел он ослу, и тот замер, как вкопанный.
Вдоль дороги у ограды торчала тощая полоска травы, и осел начал
подбираться к ней, очень медленно и аккуратно.
- Осади, чертова зверюга! - крикнул человек, и осел подался назад, но
сделал это таким образом, что оказался ближе к траве. Первый мужчина снял
с телеги жестяную флягу и перелез через стену за водой. Перед тем он
трижды щелкнул осла по носу, но осел не сказал ничего, только еще немного
попятился, от чего попал точно на траву, и когда человек полез на стену,
осел принялся пастись. На нагретом солнцем камне в траве сидел паук. У
него было маленькое тельце и длинные ноги, и он не был занят ничем.
- Тебя кто-нибудь когда-нибудь бил по носу? - спросил его осел.
- Да сколько угодно, - ответил паук. - Ты и такие, как ты, вечно
наступают на меня, или ложатся на меня, или переезжают меня тележными
колесами.
- Тогда почему бы тебе не остаться на стене? - спросил осел.
- Понимаешь ли, там моя жена. - ответил паук.
- А что в этом плохого? - спросил осел.
- Она меня съест, - ответил паук. - Да и кроме того, там на стене
ужасная конкуренция, а мухи становятся с каждым годом все умнее и хитрее.
А у тебя есть жена?
- Нету. - ответил осел. - А хотелось бы.
- Сперва твоя жена тебе нравится, - сказал паук, - а потом ты ее
ненавидишь.
- Мне бы это "сперва", а там я бы разобрался с "потом", - сказал осел.
- Это речи неженатого, - сказал паук. - Все равно мы без них не
можем. - И с этими словами он всеми своими ногами двинулся в сторону
стены. - Двум смертям не бывать, - сказал он.
- Была бы твоя жена ослицей, она бы тебя не съела. - сказал осел.
- Ну, что-нибудь другое бы сделала, - ответил паук, поднимаясь на
стену.
Первый мужчина вернулся с флягой воды, и они присели на траву, съели
ковригу и выпили воду. Все это время женщина не сводила с Философа глаз.
- Господин хороший, - сказала она, - я тут подумала: вовремя же ты
нас встретил.
Двое других мужчин тотчас же выпрямились и поглядели друг на друга, а
потом с тем же выражением на женщину.
- Почему ты так говоришь? - спросил Философ.
- У нас тут по дороге вышел большой спор, и спорь мы хоть отсюдова до
Страшного суда, нам его ни за что не разрешить.
- Должно быть, это важное дело. Спорили ли вы о предназначении или о
том, откуда проистекает сознание?
- Да нет; мы спорили о том, кто из этих двух мужчин женится на мне.
- Ну, это не важное дело, - ответил Философ.
- Разве? - переспросила женщина. - Семь дней и шесть ночей мы не
говорим ни о чем другом, и это важное дело, или я уж не знаю, что же тогда
важно.
- А в чем загвоздка, мэм? - спросил Философ.
- В том, - ответила та, - что я не могу решиться, кого из них взять
себе в мужья, потому что один нравится мне так же, как и другой, и даже
больше, и одного я взяла бы в мужья с такой же охотой, как и другого, и
даже с большей.
- Сложное дело, - сказал Философ.
- Верно, - согласилась женщина, - и надоело оно мне уже до головной
боли.
- А почему ты говоришь, что я вовремя встретился с вами?
- Потому, господин хороший, что когда женщина выбирает из двух мужчин,
то она не знает, что ей делать, потому что двое мужчин всегда делаются как
братья, и никак не скажешь, кто из них кто; между двумя мужчинами разницы
меньше, чем между парой зайчат. А когда выбирать надо из троих мужчин, то
