- Он сказал, чтобы мы пошли и попросили ее вернуться домой.
- Ты любишь своего отца, девочка? - спросил Пан.
Бригид Бег на мгновение задумалась.
- Не знаю, - ответила она.
- Он вообще-то не обращает на нас внимания, - встрял Шеймас Бег, -
поэтому мы не знаем, любим мы его или нет.
- А Кэйтилин я люблю, - сказала Бригид, - и тебя тоже.
- И я, - сказал Шеймас.
- И вы мне нравитесь, детишки, - сказал Пан. - Идите, садитесь ко
мне, и поговорим.
Дети подошли к Пану и сели по обе стороны от него, а он обнял их руками.
- Дочь Мурраху, - сказал он, - нет ли в доме еды для гостей?
- Есть коврига хлеба, немного козьего молока и сыра, - ответила та и
занялась приготовлениями.
- Никогда не пробовал сыра, - сказал Шеймас. - Он вкусный?
- Конечно, - ответил Пан. - Сыр, сделанный из козьего молока, весьма
крепок, и его полезно есть тем, кто живет на свежем воздухе, но не тем,
кто живет в домах, потому что у таких людей не бывает аппетита. Таких
убогих я не люблю.
- А я люблю поесть. - сказал Шеймас.
- Я тоже. - сказал Пан. - Все хорошие люди любят поесть. Голодный
человек - хороший человек, а не голодный человек - плохой человек. Лучше
быть голодным, чем богатым.
Кэйтилин, поставив детям еду, села перед ними.
- Не думаю, что это верно, - сказала она. - Я всегда была голодна, и
это никогда не было хорошо.
- Если бы ты всегда была сыта, это понравилось бы тебе еще меньше, -
ответил Пан, - потому что когда ты голодна, то живешь, а когда не
голодна, то живешь только наполовину.
- Чтобы быть голодным, надо быть бедным, - ответила Кэйтилин. - Мой
отец беден, и в этом нет для него ничего хорошего, а только работа с утра
до ночи, и она никогда не кончится.
- Мудрому плохо быть бедным, - сказал Пан, - и плохо глупому быть
богатым.
Богатый глупец не думает ни о чем другом, как первым делом укрыться в
темном доме, и там он утоляет свой голод, и будет делать это до тех пор,
пока его голод не умрет, а сам он не станет навроде мертвеца; но мудрец,
который богат, будет бережно сохранять свой аппетит. Все, кто были богаты
долгое время, или богачи от рождения, много времени проводят вне своих
домов, и поэтому они всегда голодны и здоровы.
- У бедняков нет времени на мудрость. - сказала Кэйтилин.
- У них есть время на голод, - сказал Пан. - Большего я от них не
прошу.
- Мой отец - очень мудрый, - сказал Шеймас Бег.
- Откуда ты это знаешь, малыш? - спросил Пан.
- Потому что он все время говорит.
- И ты всегда слушаешь?
- Нет, сэр, - сказал Шеймас. - Когда он начинает говорить, я ложусь
спать.
- Очень умно поступаешь. - сказал Пан.
- И я тоже ложусь спать. - сказала Бригид.
- И ты поступаешь очень умно, дитя мое. А когда говорит ваша мать, ты
тоже ложишься спать?
- О, нет, - ответила Бригид. - Если мы ложимся спать тогда, мама
щиплет нас и говорит, что мы - дрянные дети.
- Думаю, ваша мама мудрая женщина. - сказал Пан. - Что ты любишь
больше всего на свете, Шеймас Бег?
Мальчик подумал и ответил:
- Я не знаю, сэр.
Пан тоже задумался.
- И я не знаю, что я люблю больше всего. - сказал он. - Что ты
любишь больше всего на свете, Пастушка?
Кэйтилин смотрела на него.
- Пока не знаю. - тихо отозвалась она.
- Да хранят вас боги от этого знания. - промолвил Пан.
- Почему ты так говоришь? - спросила Кэйтилин. - Человек должен
разобраться во всем, а когда он в чем-нибудь разбирается, он узнает,
хорошо это или плохо.
- Это начало знания, - сказал Пан, - но это не начало мудрости.
- А что есть начало мудрости?
- Беззаботность. - ответил Пан.
- А что есть конец мудрости? - спросила Кэйтилин.
- Не знаю, - ответил Пан, помолчав.
- Может быть, еще большая беззаботность? - поинтересовалась Кэйтилин.
- Не знаю. Не знаю. - отрезал Пан. - Я устал от разговоров. - И,
сказав это, он отвернулся от них и лег на лежанку.
Кэйтилин быстро отправила детей за дверь пещеры и поцеловала их на
прощанье.
- Пан заболел. - сказал мальчик с грустью.
- Надеюсь, он скоро поправится. - пролепетала девочка.
- Конечно, конечно. - ответила Кэйтилин и поспешила назад к своему
повелителю.
КНИГА II
Путешествие Философа
Глава X
Вернувшись домой, дети рассказали Философу о своем походе. Философ
подробно расспросил детей о внешности Пана, о том, как он принимал их, и о
том, что он говорил в защиту своей порочности; когда же он узнал, что Пан
ничего не ответил на его послание, он очень рассердился. Он попытался
уговорить жену предпринять еще одно посольство, напирая на свое отвращение
и презрение к этому богу, но Тощая Женщина ответила, что она - уважаемая
женщина, что если ее уже лишили мудрости, то она не желает теперь лишиться
также и доброго имени, что мужья всегда чего только не сделают, чтобы
опорочить репутацию своих жен, и что хоть она и вышла замуж за глупца, она
из-за этого еще не окончательно потеряла уважение к себе. Философ указал,
что ее возраст, внешность и язык вполне гарантируют ей неуязвимость и
против происков Пана, и против злословия, и что он не имеет в этом деле
никакого личного интереса, за исключением научного, а также кроме
добрососедского желания помочь Михаулу МакМурраху в его трудностях; но все
эти соображения жена его назвала хитрыми и злодейскими уловками, обычными
для всех мужей.
Таким образом, дело покуда совершенно зашло в тупик, и Философ решил,
что представит его перед Ангусом О'гом и попросит его помощи и защиты от
имени Клана МакМурраху. Посему он велел Тощей Женщине испечь ему две
ковриги и стал собираться в путешествие.
Тощая Женщина испекла ему две ковриги и положила их ему в суму, а рано
на следующее утро Философ надел ее на плечо и отправился в поход.
Выйдя к опушке соснового леса, Философ остановился на минуту, не вполне
зная, куда идти, а затем тронулся снова в направлении Горта-на-Клока-Мора.
Когда он переходил через Горт, ему пришло на ум, что хорошо бы вызвать
лепреконов и поговорить с ними, но воспоминание о Михауле МакМурраху и
проблеме, над которой работал Философ и след которой явно вел к
лепреконам, ожесточило его сердце против соседей, и он прошел мимо тиса,
не остановившись. Вскорости Философ пришел на каменистое, заросшее
вереском поле, где дети нашли Пана, и, поднимаясь в гору, увидел Кэйтилин
Ни Мурраху, шедшую неподалеку впереди него с небольшим кувшином в руке.
Только что подоенная ею коза снова пощипывала травку, и, взглянув на
идущую перед ним Кэйтилин, Философ прикрыл глаза в праведном гневе, а
потом снова открыл в не столь уж противоестественном любопытстве, ибо на
девушке не было одежды. Философ увидел, как она, зайдя за куст, скрылась в
расщелине скалы, и, движимый гневом как на нее, так и на Пана, бросил он
путь благочестия, поднимавшийся вверх по склону, и последовал за нею в
пещеру.
Кэйтилин быстро выскочила на звук его шагов, но он с грубым словом
оттолкнул ее:
- Пошла вон! - сказал он и вошел в пещеру, где сидел Пан.
Войдя, он сразу пожалел о своей грубости и сказал:
- Человеческое тело состоит из плоти и жил на центральной костной
основе.
Назначение одежды прежде всего в том, чтобы защищать организм от дождя
и холода, и можно не считать ее знаменем морали без ущерба для этой
фундаментальной предпосылки. Если кто-либо отказывается от защиты одежды,
то кто вправе оспаривать его драгоценную свободу? Достоинство есть не
одежда, но Дух. Мораль есть поведение. Добродетель есть мысль... Я часто
думал, - продолжал Философ, обращаясь к Пану, который теперь повернулся к
нему, - что влияние одежды на ум весьма значительно, и что это влияние
имеет скорее изменяющее, чем расширяющее качество, или даже
интенсифицирующее противу расхолаживающего. Одежда оказывает влияние на
всю окружающую среду. Воздух, являющийся нашей природной средой,
допускается к нашему телу скупо и ограниченно, что навряд ли может быть
так же плодотворно, как неопосредованная игра стихий. Естественно, встает
вопрос, так ли одежда неизвестна природе, как мы считаем? Рассматривая ее
как меру защиты от превратностей атмосферы, мы обнаруживаем, что многие
существа заводят, по собственному глубинному побуждению, различные виды
покрова, которые можно считать их настоящей одеждой. Медведи, кошки,
собаки, мыши, овцы и бобры облачены в шерсть или мех, благодаря которой
этих существ никак нельзя счесть обнаженными. Раки, кузнечики, улитки и
моллюски образовывают вокруг себя прочный панцирь, внутри которого их
обнаженность можно обнаружить только насильно, и многие другие существа
равным образом обзавелись тем или иным покровом.
Следовательно, одежда является не ухищрением, но инстинктом, и то, что
человек рождается голым и не выращивает свой покров на себе, но составляет
его из отдаленных и разнообразных источников, ничуть не является причиной
называть эту необходимость инстинктом достоинства. Это, как вы понимаете,
весомые рассуждения, и над ними стоит поразмыслить прежде, чем мы перейдем
к обширному и полному препон предмету моральных и аморальных поступков.
Итак, что есть мораль?..
Пан, выслушавший эти замечания с большим вниманием, здесь вмешался в
речь Философа:
- Добродетель, - сказал он, - есть совершение приятных дел.
Философ некоторое время повертел это утверждение на указательном пальце.
- А что же тогда порок? - спросил он.
- Порочно пренебрегать совершением приятных дел. - ответил Пан.
- Если это так, - заметил его собеседник, - то философия до сих пор
была на неверном пути.
- Так и есть. - сказал Пан. - Философия - аморальное занятие,
поскольку предлагает образец поведения, которому невозможно следовать, и
который, если бы ему можно было следовать, приводил бы к великому греху
бесплодия.
- Идея добродетели, - сказал Философ, начиная волноваться, -
вдохновляла благороднейшие умы мира.
- Она не вдохновляла их, - возразил Пан, - она гипнотизировала их,
так что они начинали считать добродетель подавлением, а самопожертвование
- - почетным деянием, а не самоубийством, каковым оно является.
- В самом деле, - сказал Философ, - очень интересно, и если это
верно, то весь ход жизни придется весьма упростить.
- Жизнь уже очень проста; - сказал Пан, - родиться и умереть, а в
промежутке есть и пить, танцевать и петь, жениться и завести детей.
- Но это же вовсе материализм! - воскликнул Философ.
- Почему вы говорите "но"? - спросил Пан.
- Это же откровенный, неприкрытый материализм! - продолжал его гость.
- Это все, что вам угодно. - отвечал Пан.
- Вы ничего не сможете доказать! - вскричал Философ.
- То, что можно чувствовать, не нуждается в доказательствах.
- Вы уходите еще вот от чего, - сказал Философ. - Вы уходите от ума.
Я верю в первенство ума над материей. Мысль превыше эмоции. Дух превыше
плоти.
- Конечно, вы в это верите. - сказал Пан и потянулся за своей
тростниковой свирелью.
Философ выбежал из пещеры и оттолкнул Кэйтилин.
- Пошла вон! - яростно сказал он ей и бросился прочь.
Поднимаясь по неровной тропе, он услышал флейту Пана, зовущую, плачущую
и радующуюся под небесами.
Глава XI
- Она не заслуживает того, чтобы ее спасли, - сказал Философ, - но я
спасу ее. Именно, - подумал он через некоторое время, - она не хочет,
чтобы ее спасали, и поэтому я спасу ее.
Философ шел по дороге, а красивое тело стояло у него перед глазами,
простое и прекрасное, как древняя статуя. Философ сердито помотал головой,
но видение не исчезало. Он попытался сосредоточить свой ум на глубокой
философической максиме, но будоражащий образ Кэйтилин вторгся между ним и
его мыслью, развеивая последнюю так, что, сформулировав свой афоризм,
Философ спустя мгновение уже не смог вспомнить, о чем тот был. Такое
состояние ума было столь необычно для Философа, что он поразился.
