Брюс Стерлинг
Глубинные течения
перевод Николая Кириллова и Алексея Шеремета
впервые опубликовано журналом небуквалъного перевода "Speaking In Tongues Лавка Языков"
http://spintongues.vladivostok.com
1. Средство от невезения.
Каждый из нас по-своему борется с пустотой собственного бытия: иные прибегают к искусству, другие ищут спасения в религии, третьи забивают её знаниями... Я же привык делать это с помощью наркотиков.
Оттого-то меня, имевшего за плечами лишь рюкзак с барахлом, и угораздило очутиться среди китобоев на диком Сушняке.
Сушняцкий пылевой кит - единственный источник наркотика, именуемого синкопин. Сей примечательный факт со временем получил довольно широкую огласку. В свой черёд узнав об этом, я, Джон Ньюхауз, стал одним из десяти жителей дома 488, что по улице Благочестия в Острове-на-Взводе, крупнейшем городе Сушняка. Жилище наше, двухэтажную жестяную халабуду, мы называли не мудрствуя: "Новый Дом". Помимо несушняцкого происхождения нас объединяло только одно: Пламя (так называли синкопин посвящённые).
Все мы были людьми, или достаточно точными оных подобиями. Первым среди нас назову седовласого Тимона Хаджи-Али. Тимон никогда не распространялся о своём возрасте, но с первого взгляда было ясно, что он уже пересёк ту черту, за которой подсознательное стремление к смерти берёт верх над привычным инстинктом самосохранения. Прежде он охотно толковал о своём давнем, бывшем несколько веков назад, знакомстве с Эрикальдом Свобольдом, легендарным первооткрывателем синкопина. Ныне же старик полностью отдался хандре и год за годом пропускал сеансы омоложения. Ему достаточно было сжечь остаток своих дней и с трудом накопленных богатств, позволив нежным языкам Пламени разгонять подступившую мглу. Вместе с тем он оставался самым состоятельным среди членов нашей группы, а потому служил авторитетом во всём, что касалось её внутренних дел.
Следующей в списке стоит прямая как палка Агатина Брант - крупная, мускулистая дама, походившая на отставного офицера и до угрюмости неразговорчивая. Неясно было, какой из бесчисленных армий человечества принадлежала поношенная, но безупречно чистая униформа, с которой она никогда не расставалась. Сама Агатина по этому поводу хранила молчание, но я подозреваю, что она собственноручно сшила её. Пристрастилась она особенно сильно.
Три и четыре - супружеская чета: мистер и миссис Андайн. Её девичья фамилия - Стюарт; его (если можно так выразиться) - Фостер. Они тоже были очень стары, это угадывалось по выспренности манер и случайным архаизмам в речи. Приятная пара, если закрыть глаза на бочкообразные грудные клетки и безвкусные бриллианты, вживлённые в тела. По поводу и без повода они не уставали повторять, что пережили множество разводов не для того, чтобы испытать боль ещё одного и потому твёрдо решили совершить совместное самоубийство, желательно от передозировки. Пару раз я чуть было не посоветовал им попробовать какую другую отраву, не синкопин, но это, понятно, было бы явным вторжением в их личную жизнь. Пятым из нашей братии упомяну поэта Саймона. Косметическая хирургия сделала из него этакого рубаху-парня, только глаза отчего-то вышли разноцветными. Пытаясь, как он выразился, "вернуться к корням", Саймон раздобыл некий примитивный струнный инструмент и пытался научиться играть на нём, дабы после аккомпанировать собственным произведениям. Стены его комнаты на втором этаже пришлось обить звукоизоляцией. Синкопин, говорил он, стимулирует мозг. С этим никто не стал бы спорить.
Саймона сопровождала Амелия - цыпочка с забранными в два пучка каштановыми волосами. Отец у неё был крупным учёным и присылал столько денег, что хватало и ей, и её псевдо-музыкальному дружку. Прежде чем попробовать синкопин, она прожила с нами не меньше месяца, но теперь понемногу втягивалась. Номер семь - Дейлайт Маллиган, нейтрал - очаровательный собеседник с речью, свидетельствовавшей о широчайшем кругозоре. Мы могли бы стать друзьями, если бы оно не страдало жестокой паранойей в отношении всех не обделённых органами размножения. Само-то Дейлайт, конечно, было аккуратно клонировано, и, следует признать, имело основания для своих подозрений: для обоих полов оно обладало определённой сексуальной привлекательностью. Частенько оно предавалось чёрной меланхолии, будто мучимое виной перед кем-то: старый Тимон поведал мне однажды, что это из-за двойного самоубийства супружеской пары, дейлайтовых друзей, которые то ли хотели, то ли пытались склонить "его" к прелюбодеянию. Может так всё и было, а может и нет.
Восьмой была очень высокая и бледная женщина с неизменными кругами вокруг глаз - Квейд Альтман. Она родилась на планете с силой тяжести в два раза меньшей, чем на Сушняке (или Земле, это всё равно) и достигла роста в восемь футов. Постоянно жалуясь на мигрень, она всё время пролёживала за трёхмерной мозаикой. Девятой, предпоследней в этом импровизированном списке, находится моя, в то время, подружка - Миллисент Фаркар. Невысокая, курносая, рыженькая, скорее пухленькая, чем стройная. Встретились мы за год до того на Мечте, как раз перед поездкой на Сушняк: после одной особенно отвязной вечеринки я проснулся в её постели. Нас вроде уже представляли друг другу, но имена сразу забылись, и наше повторное знакомство оказалось более чем приятным. Следующий год прошёл в состоянии, близком к идиллии.
И, наконец, я, Джон Ньюхауз. Мне хотелось бы, чтобы вы понимали: сегодняшний я и герой этого повествования - не одно и то же лицо. Человеческая сущность изменчива, жизнь не стоит на месте; если не считать теперь уже смутных воспоминаний, у меня нет ничего общего с тем, кто называл тогда себя моим именем.
Тот Джон Ньюхауз был сыном купца с планеты Баньян и получил лучшее из возможных в такой глуши образование. По политическим соображениям и из простого тщеславия я говорил всем, что родом с Земли. Как и на большинстве сектантских планет, на Сушняке всё терранское пользовалось особым уважением. И весьма кстати. Рост мой - пять футов и десять дюймов, волосы тёмные и начали редеть на затылке, но это я признавать отказывался. Пробор слева. Глаза тоже тёмные, на левом - сероватое пятно, вроде катаракты (я капнул туда однажды по чьему-то недоброму совету синкопина). Из-за постоянного сидения в четырёх стенах я был бледноват, но опыт подсказывал, что это легко поправить. Нос слишком крючковат, чтобы быть красивым. Должен признаться, я был изрядный франт и особенно любил носить кольца, нередко по пять штук сразу; их у меня имелось десятка два. Было мне тогда тридцать пять ... прошу прощения, милостивый читатель, если я ещё не поклялся говорить только правду - сорок три стандартных года. Имени отца моего я не назову. Фамилию "Ньюхауз" я позаимствовал у своего жилища, как некогда принято было на Земле. До отправки в рейс я зарабатывал себе на жизнь, поставляя синкопин старым друзьям на Мечте. Занятие не столько прибыльное, сколько увлекательное. В свободное время я разрабатывал более дешёвые и действенные способы извлечения синкопина из исходного сырья - жира. Хорошо было, можно сказать - рай земной. А потом всё рухнуло. Ширившаяся торговля синкопином не осталась незамеченной. Конфедерация - на ладан дышащее содружество миров - издала соответствующий указ, Сушняк услышал и, что попросту невероятно, подчинился.
Печальную новость принёс наш поставщик, сушнец Андару, бывший китобой. То, что он называл "рыбьим жиром", доставалось нам за символическую плату: другого применения данный продукт не находил - жир не горел, а сами сушнецы отказывались употреблять его в пищу, считая ядовитым. Ну и дурачьё, радовались мы. В семнадцатый день десятого месяца того года в дверь постучали и я пошёл открывать.
- Это Андару, - гаркнул я в кухню, где в это время обедали остальные.
- Вот и славно! Здорово!! Просто замечательно!!! - как обычно, известие об очередном галлоне подняло настроение всей компании.
- И с ним кто-то ещё, - добавил я тише, когда из-за спины сушнеца выглянул молодой блондин с острым носом и протянул мне руку:
- Привет. Я Дюмонти Калотрик, для вас просто Монти, - жизнерадостно представился он. - Только с орбиты, прослышал тут о широких возможностях, ну вы понимаете...
- он подмигнул и прижал большой палец к указательному так быстро, что Андару ничего не заметил. - Побродил по округе, встретил ваших друзей, решил присоединиться к ним или даже вас разыскать, - лицо его вдруг отразило полную растерянность, - а может и совета спросить...
- Проходите, присаживайтесь, - пригласил я. - Погодите, вы уже обедали?
- Да, - отозвался сушнец.
- А я ещё нет, - возразил Калотрик.
- Раз так, прошу сюда. Берите тарелку и знакомьтесь со всеми. А мы с нашим старым другом пока займёмся делами.
- Весьма признателен, мистер ... э-э-э...
- Ньюхауз, - помог я, подталкивая его к столу.
- А ты не будешь, Джон? - забеспокоился Андару.
- Я уже поел, - соврал я. Cегодня готовила Агатина Брант, и один вид её кулинарной ереси вызывал у меня несварение. Лично я всегда гордился собственным мастерством в том, что на Земле называют le good cuisine1.
- Сколько принесли? - спросил я.
- Галлон, как обычно. Но, боюсь, больше не будет.
- Как же так? - расстроился я. - Это крайне неприятная новость, Андару. Вы покидаете наш бизнес?
- Придётся. Теперь это незаконно.
Кровь застыла у меня в жилах:
- Кто вам сказал такое?
- Конфедерация. Вчера услышал в новостях.
- Конфедерация? - потерянно переспросил я.
- Вот-вот, тощие такие парни - летают меж звёзд и учат всех жить.
- Да они же не имеют права вмешиваться во внутрепланетные дела!
- Ну, они, это... обратились к Сушняку с предложением.
- И Сушняк его принял!?
- А почему нет? Как я понимаю, мы ничего не теряем, если не ссоримся с Конфедерацией.
У меня мелькнула слабая надежда:
- Но вам-то, дорогой друг, похоже, есть что терять...
- Правда твоя, - признался он, - кабы они ещё не сказали, что из этого рыбьего жира кое-кто повадился делать наркотики!
- Быть того не может! - изумился я. Эти буколические сушнецы просто понятия не имели о злоупотреблении сильнодействующими веществами, их познания ограничивались табаком и дешёвым пивом.
- Очень вкусно! Бесподобно! - донеслись из кухни восторги Калотрика. Я поморщился.
- Выходит, этот галлон последний.
- Так и есть. Все мои приятели тоже сворачивают лавочку.
- Не хотят нарушать закон?
- Ясное дело - это ж грешно.
Я знал, что давить на сушнеца бесполезно. Кроме того, у него, как и у всех местных, имелось врождённое отвращение к воде, а мои ноздри не обладали густой растительностью, способной задержать оскорбительные запахи.
- Сколько с меня?
- Монум и тридцать шесть пеннигов.
Требуемая сумма перекочевала в его мозолистую ладонь, мы обменялись знаками взаимной приязни, я проводил его до двери, и он ушёл. Затем я медленно опустился на диван из жёсткой китовой шкуры, дабы обмозговать услышанное. До смерти захотелось произвести небольшой залп Пламенем, но, в отличие от некоторых, мне удаётся сдерживать внезапные порывы.
- Кончайте со жратвой и давайте сюда, - позвал я, - нам надо поговорить!
Поставив банку на колени, я откупорил её, понюхал (как всегда - высший сорт) и вернул крышку на место.
Все собрались минуты через три.
- Дурные вести, - сообщил я, - Конфедерация объявила Пламя вне закона, Сушняк с ними заодно. Это... - я похлопал по банке - последняя. Лица вытянулись у всех одновременно. Душераздирающее зрелище. Мы повернулись к Тимону, ожидая совета.
- Я... - начал было тот.
- Оппаньки! У меня как раз есть немного при себе, предлагаю всем угоститься, - непринуждённо перебил Калотрик, извлекая из нагрудного кармана клетчатого пиджака пластиковый пакет, а из-за пояса - пипетку, и не успел он её наполнить, как все устроились вокруг него прямо на ковре.
- Стоит с большим вниманием отнестись к тому, что осталось, - нахмурился Тимон.
- Раз сушнецы прекращают поставки, надо посылать за товаром одного из нас. Прямо к источнику. К киту.
