го не отпускал без благостного совета, теплого утешения, забывая о своем
отдыхе и сне.
Проповеди его были просты, без всяких ораторских приемов, без нарочи-
той торжественности. Но именно незамысловатость и огромная искренность
проповедей митрополита делала их доступными для самых широких слоев на-
селения, которое массами наполняло церковь, когда предполагалось служе-
ние митрополита.
Даже среди иноверцев и инородцев митрополит пользовался глубокими
симпатиями. В этой части населения он имел немало близких друзей, кото-
рые несмотря на разницу верований, преклонялись перед чистотой и кро-
тостью его светлой души и шли к нему в тяжкую минуту за советом и духов-
ным утешением.
Он был необыкновенно чуток к бедным, переживал нужды своей паствы,
помогал всем, кому мог; в случае надобности - просил, хлопотал.
Если в России в то мрачное время и был человек абсолютно, искренне
"аполитичный", то это был митрополит Вениамин. Это было в нем не вынуж-
денным, не результатом какой-либо внутренней борьбы и духовных преодоле-
ний, а естественным, как дыхание.
Всякую политику он неумолимо отметал во всех своих действиях, начина-
ниях и беседах, даже интимных. Политика для него просто не существовала.
Политические проблемы не вызывали в нем никакой реакции. Ни страха, ни
расчета здесь не было. С известной точки зрения, может быть, это был не-
достаток, уход от жижи, но так было. Из духовного облика митрополита
нельзя исключить эту черту, тем более, что она очень характерна для его
в высшей степени цельной натуры.
Таков был тот, на долю которого выпало в качестве главы Петроградской
епархии столкнуться с подступавшей все ближе волной изъятия церковных
ценностей.
Нетрудно было предугадать, зная характер митрополита, как отнесется
он к изъятию. В этом вопросе для него не существовало колебаний. Самое
главное - спасение гибнущих братьев Если можно, хотя немногих, хотя еди-
ну душу живую исторгнуть из объятий голодной смерти - все жертвы оправ-
дываются.
Митрополит был большим любителем церковного благолепия. Для него, как
и для простого верующего, священные предметы были окружены мистическим
нимбом. Но силой своего проникновенного духа он отбрасывал в сторону эти
настроения и чувствования, в его глазах совершенно невесомые сравни-
тельно с задачей - спасение людей.
В этом отношении он шел дальше Патриарха и не видел никаких пре-
пятствий к сдаче даже священных сосудов, лишь бы исполнить свой христи-
анский и человеческий долг.
Но наряду с этим, ему представлялось необходимым всячески стремиться
к тому, чтобы отдача церковного имущества носила характер именно добро-
вольный, характер пожертвования.
Ему, несомненно, претила процедура изъятия, какого-то сухого, казен-
ного, принудительного акта - отдачи из-под палки, под давлением страха и
угроз.
Он был заранее уверен или, по крайней мере, питал надежду, что насе-
ление горячо и единодушно отзовется на его призыв, что оно пожертвует во
славу Божию, во имя долга христианского с радостью все, что только воз-
можно.
Для чего же прибегать, хотя бы только внешним образом, к насилию, не-
нужному и оскорбительному для населения, в этом святом деле?
Другая, вызываемая давлением обстоятельств предпосылка к пожертвова-
нию церковных ценностей, должна была, по его мнению, заключаться в на-
родном контроле над расходованием всего пожертвованного.
Население заранее было убеждено, что вторгаясь грубейшим образом в
сферу интимнейших чувств верующих, отнимая у них то, что украшало храмы
и богослужения и ими же пожертвовано на храм, власть в то же время ни
единого гроша из отнятого ею не передаст по объявленному назначению. На
этой почве могли возникнуть протесты и кровавые столкновения и в Петрог-
раде.
Существовало для митрополита еще одно препятствие к исполнению требо-
ваний власти. Препятствие, которое для него было непреодолимым. Благос-
ловить насильственное изъятие церковных предметов он не мог, ибо считал
такое насилие кощунством.
Если бы власть настаивала на принудительном характере изъятия, то ему
оставалось бы лишь отойти в сторону, не скрывая своего отношения к наси-
лию. Это вряд ли содействовало бы умиротворению умов, как бы митрополит
ни настаивал на необходимости пассивного, спокойного отношения.
Впрочем, даже благословение митрополитом насильственного изъятия не
изменило бы положения: в результате получилась бы только потеря митропо-
литом своего духовного авторитета.
Петроградский совет, по-видимому, был недостаточно посвящен в глубокие
политические расчеты московского центра. Петроградская власть искренне
считала, что единственная цель декрета об изъятии - это получение в свое
распоряжение церковных ценностей на нужды голодающих. Поэтому Петрог-
радский совет вначале в этом вопросе держался примирительной политики.
Члены комиссии "Помгола" (помощь голодающим) при Петроградском совете
начали "кампанию по изъятию" с неоднократных визитов в "Правление Об-
щества Православных Приходов".
Придавая этому учреждению большое значение (весьма преувеличенное) в
смысле влияния на верующие массы, члены "Помгола" стремились сообща с
Правлением выработать такой порядок отдачи ценностей, который был бы на-
иболее приемлемым для этих масс.
Со своей стороны. Правление, оказавшееся неожиданно для себя в роли
посредника между населением и властью, проявило большую уступчивость.
Оно еще более, чем члены "Помгола", боялось стихийных беспорядков и кро-
вавых осложнений.
Смягчить форму изъятия, не затрагивать, по возможности, религиозных
чувств населения - к этому сводились, в сущности, все пожелания Правле-
ния. Вначале оно встретило известный отклик и в среде "Помгола". Митро-
полит находился в курсе переговоров.
Наконец, 5-го марта 1922-го года митрополит получил официальное приг-
лашение - пожаловать на завтрак в "Помгол" для участия в выработке
инструкции о порядке исполнения декрета о церковных ценностях.
6-го марта митрополит явился в Смольный в сопровождении нескольких
лиц, в числе которых находился бывший присяжный поверенный и юрист, кон-
сультант Лавры Иван Михайлович Ковшагов. Владыка представил Комиссии
собственноручно им написанное и подписанное заявление. В этой бумаге, в
корректном тоне указывалось:
а) Церковь готова пожертвовать для спасения голодающих все свое дос-
тояние;
б) для успокоения верующих необходимо, однако, чтобы они сознавали
жертвенный, добровольный характер этого акта:
в) для этой же цели нужно, чтобы в контроле над расходованием церков-
ных ценностей участвовали представители верующих.
В конце Владыка указывал, что если, паче чаяния, изъятие будет носить
насильственный характер, то по своему пастырскому долгу, он должен будет
осудить всякое активное содействие такому изъятию. При этом митрополит
ссылался на тут же процитированные им каноны.
Митрополит встретил в "Помголе", как это удостоверялось и в обвини-
тельном акте, самый благожелательный прием.
Выставленные им предложения даже не обсуждались детально, до такой
степени они казались приемлемыми. Общее настроение было светлым, митро-
полит встал, благословил всех и со слезами сказал, что если так, то он
собственными руками снимет ризу с Казанского образа Богоматери и отдаст
ее на нужды голодающих братьев.
Но увы, вся эта иллюзия соглашения оказалась быстротечной. Московский
центр, по-видимому, остался недоволен Петроградским советом, не уразумев-
шем истинных целей похода на церковные ценности. Перспектива изъятия по
добровольному соглашению с духовенством, пожалуй, увеличила бы престиж
последнего, что вовсе не улыбалось врагам Церкви. Не соглашение, а рас-
кол, не примирение, а война. Таков был лозунг, о котором не догадался
Петроградский совет.
Надо думать, что Петроградскому совету было сделано соответствующее
разъяснение или внушение и когда уполномоченные митрополита явились, как
было условлено, через несколько дней в "Помгол", чтобы поговорить о де-
талях соглашения, то они встретили там совершенно другое настроение и
даже других представителей "Помгола".
Посланцам митрополита было весьма сухо объявлено, что ни о каких "по-
жертвованиях", ни о каком участии представителей верующих в контроле не
может быть и речи. Церковные ценности будут изъяты в административном
порядке. Остается условиться лишь о дне и часе, когда духовенство должно
будет сдать власти "принадлежащее государству" имущество.
Представители митрополита заявили, что они не уполномочены вести пе-
реговоры на этой почве и удалились.
Легко понять, как глубоко был потрясен митрополит докладом своих
представителей! Было ясно, что все его планы и надежды рушились.
Однако он не мог легко расстаться с тем, что считал уже достигнутым.
Он отправил в "Помгол" вторичное заявление, в котором, ссылаясь на уже
состоявшееся соглашение, вновь перечислил свои соображения, настаивая на
них и указывая, что вне этого порядка он не видеть возможности спо-
собствовать умиротворению масс и благословить верующих на какое-либо со-
действие изъятию ценностей.
На это заявление никакого ответа не последовало. Всякие переговоры
были прекращены. Чувствовалось приближение грозы.
Между тем, кое-где в Петрограде уже начались описи и изъятия, по пре-
имуществу в небольших церквах.
Особо острых столкновений, однако, не было. Вокруг церквей собира-
лись, обыкновенно, толпы народа. Они негодовали, роптали, кричали по ад-
ресу членов советской комиссии и "изменников" - священников бранные сло-
ва, изредка имели место оскорбления действием, наносили побои милиционе-
рам, бросали камни в членов комиссии, но ничего серьезного не было. Са-
мые "возмущения" не выходили за пределы обычных нарушений общественной
тишины и порядка.
Власти тоже, по-видимому, не думали о муссировании этих событий. Но в
ближайшие дни предстояло изъятие ценностей из главных храмов. Многое
заставляло думать, что тут не обойдется так благополучно. Власти подго-
товляли какие-то особые меры. Население глухо волновалось.
В эти же дни произошли события, оказавшие решительное и неожиданное
влияние не только на изъятие ценностей и на судьбу митрополита, но и на
положение всей Русской Церкви. События эти послужили тем зародышем, из
которого в скором времени выросла так называемая "Живая Церковь" (обнов-
ленцы).
В те дни никто еще не предвидел возникновения раскола среди духо-
венства. Наблюдались, конечно, разногласия, чувствовалось, что среди ду-
ховенства есть элементы авантюрного характера, склонного пойти на все
требования власти, но серьезного значения им не придавали.
Духовенство держало себя пассивно, даже "лояльно". Для раскола нужен
был, если не повод, то предлог и притом демагогического порядка. Этот
предлог был найден, не без усиленного подстрекательства, разумеется, со
стороны врагов религии и Церкви.
Наступившая заминка после сорванного соглашения по вопросу об изъятии
давала возможность фрондирующей, недовольной части духовенства выступить
под флагом необходимости безотлагательной сдачи церковных ценностей.
24-го марта 1922-го года в "Петроградской Правде" появилось письмо за
подписью 12-ти лиц, среди которых были и будущие столпы "Живой Церкви":
священники Красницкий, Введенский, Белков, Боярский и другие. Авторы
письма решительно отмежевывались от остального духовенства, укоряли его
в контрреволюции, требовали немедленной и безусловной отдачи всех цер-
ковных ценностей и т.д.
Надо, однако сказать, что несмотря на вызывающий тон письма, авторы
его не могли не признать (такова была сила правды), что следовало бы
все-таки во избежание оскорбления религиозных чувств православного насе-
ления, чтобы в контроле участвовали представители верующих.
Нужно также заметить, что в числе подписавших письмо были лица просто
