артиллерии, к которой присоединился и обстрел с моря. Все батареи оказались
под перекрестным огнем снарядов, летевших и слева и справа и засыпавших всю
площадь позиции.
Варя с Родионовым едва успели укрыться в блиндаже Тринадцатой батареи.
Звонарев, наблюдавший за происходящим близким разрывом снаряда, был сброшен
с бруствера и на несколько мгновений оглох и ослеп.
Варя с криком бросилась к нему.
- Что с вами? Вы ранены? - нагнулась она к лежащему на земле прапорщику.
Ее лицо выражало страшный испуг, в глазах стояли слезы, и она, сама того
не замечая, начала ласково гладить Звонарева по лицу.
За Варей поспешили к прапорщику Мельников и несколько солдат с носилками.
- Мне уже лучше, - с трудом проговорил Звонарев и с помощью солдат встал
на ноги.
- Идите в блиндаж и не смейте больше оттуда выходить! - распорядилась
Варя.
- Идите-ка вы все на перевязочный пункт, - ответил прапорщик, - а я мигом
очухаюсь и без вас! Смотрите, сколько опять раненых на батареях.
Когда обстрел несколько утих, Звонарев пошел посмотреть, что делается у
Блохина и Грязнова. Первого из них он нашел у четвертого орудия, - Блохин
вытаскивал из-под земли полузасыпанного наводчика.
- Потише, потише, братцы, видать, ноги у меня сильно попорчены! - молил
раненый.
Блохин с неожиданной ловкостью подхватил его на руки и уложил на носилки.
- Где Гайдай? - спросил Звонарев.
- Рядом в блиндаже, его в голову ранило, - сообщил Блохин.
В полутьме блиндажа прапорщик не сразу разглядел фигуру сидящего на полу
Гайдая. Он обеими руками держался за голову и тихо стонал. Сквозь грязный
платок у левого виска просачивалась кровь и текла вниз по щеке.
Звонарев вытащил один из бинтов и хотел было его перебинтовать, но Гайдай
отстранил его и, взяв бинт, сам стал осторожно бинтовать свою голову.
Звонарев пожалел, что не взял с собой Мельникова с перевязочным
материалом.
- Тебе очень больно? - спросил он у Гайдая.
- Очень! Так и гудет в голове, ровно колокол на пожаре! Пропаду я здесь.
Нутром чувствую, - жалобно проговорил Гайдай. - Не видать мне больше родной
Вкраины!
- Чего зря ноешь! Утром героем был, а теперь панихиду по себе раньше
времени поешь! - упрекнул его Звонарев. - Малость зацепило, а ты и раскис.
Родионов посерьезнее тебя ранен, а вернулся в строй.
Гайдай замолк и продолжал держаться за голову.
Японцы постепенно ослабили огонь по всему участку.
Напряженность боя явно падала.
Со всех батарей потянулись в тыл легкораненые; тяжелораненых несли на
носилках; часть солдат сносила трупы к Пятнадцатой батарее, где в яме, на
месте порохового погреба, решено было устроить братскую могилу для
артиллеристов.
Несколько человек было отправлено в кухню за обедом. Батареи сразу
опустели.
Обойдя все батареи, Звонарев нашел всего одиннадцать годных орудий. Из
них пять старых китайских, к которым не было снарядов. К полевым же пушкам
нашлось около сотни снарядов. Этим и исчерпывались все артиллерийские
средства обороны на левом фланге позиции.
- В центре японец тоже разбил все батареи, пушек всюду осталось очень
мало, а снарядов и вовсе нет. Только на правом фланге, на Известковой
батарее, еще стреляют, но и то совсем редко. Против сотни японских выстрелов
и десятка наших нет! - сообщили солдаты, ходившие за обедом.
На позиции стало совсем тихо, и Звонарев решил воспользоваться этим
обстоятельством и сходить к Высоких Для выяснения общей обстановки и
получения дальнейших указаний. Оставив Родионова за старшего, он от"
правился на центральные батареи. Первое, что он здесь увидел, была подбитая
морская пушка Канэ, которую так и не успели установить. Снаряд попал в
установочную тумбу и совершенно ее исковеркал. На всех батареях осталось в
целости по одному-два орудия. Брустверы были срыты, блиндажи и пороховые
погреба завалены, позиция была сильно разрушена.
Высоких находился в блиндаже Шестой батареи. Он был перевязан и все время
тихонько стонал. Увидев Звонарева, он очень обрадовался.
- Слава богу, хоть вы целы, а я и не чаял видеть вас в живых, глядя, что
разделывают японцы! Что у вас осталось пригодного для дальнейшего боя?
Прапорщик подробно сообщил ему обо всем.
- У меня положение не лучше, хотя потерь, конечно, меньше. По нас
стреляли не суда, а только полевые батареи, но зато в огромном числе. Должно
быть, у них было до сотни орудий. Но мы тоже не одну сотню японцев отправили
на тот свет, - рассказывал Высоких. - Я попрошу вас сейчас дойти до
Двенадцатой батареи, знаете - последняя постройка, рядом с Третьей батареей,
и доложить Третьякову о положении у нас.
Звонарев немедленно направился к командиру полка.
Выслушав его доклад, полковник разразился самой непечатной бранью по
адресу Фока и Стесселя, которые, по его мнению, были виноваты в сегодняшнем
разгроме.
- Я сам сапер, за своим делом слежу и знаю, что в наше время артиллерию
надо ставить по возможности укрыто или, во всяком случае, замаскировав. Они
же приказали все батареи, по старинке, поставить на горе, ибо, по их мнению,
артиллерии стыдно "прятаться" от противника! И вот результат! Японцы "не
постыдились спрятаться" и разгромили нас за несколько часов. Без артиллерии
я защищать позицию не могу, а у вас почти нет орудий и снарядов, и,
следовательно, помочь вы мне не можете! Не в службу, а в дружбу, я попрошу
вас сейчас съездить к генералу Надеину, начальнику передового отряда, с моим
донесением. Я прикажу вам подать одну из моих верховых лошадей.
Когда Звонарев уже сидел на лошади, Третьяков еще раз повторил ему свои
соображения по вопросу дальнейшей обороны цзинджоуских позиций.
- Ввиду отсутствия снарядов мне нужна самая энергичная помощь полевых
батарей, которые должны стать здесь, а не за пять верст, на Тафаншинских
высотах. Затем мне необходим резерв не менее двух батальонов для борьбы с
возможным прорывом японцев в тыл позиции. У меня остались в резерве только
музыкантская команда и знаменный взвод. Генерала Надеина найдете у станции
Тафаншин, на высоте тридцать два. Да она отсюда видна простым глазом: видите
группу людей на сопке? Там и находится генерал.
Звонареву пришлось ехать по открытой дороге, довольно сильно
обстреливаемой японцами.
Добравшись с трудом до нужного места, прапорщик соскочил с лошади и
спросил:
- Где тут найти генерала Надеина?
- Вон там на стуле сидит! - указал ему один из солдат.
Шагах в двенадцати от них, на самой вершине сопки, поросшей густой
зеленой травой, на складном стуле сидел широкоплечий старик, похожий на
рождественского деда, для шутки одетого в генеральскую форму.
Генерал дремал, греясь на солнышке. Белая фуражка с огромным козырьком
мерно покачивалась вместе с генеральской головой. Длинный, до колен, китель
мешком сидел на его сухощавой фигуре. На коленях генерала лежал большой
старинный бинокль, больше похожий на две спаренные подзорные трубы.
- Донесение вашему превосходительству от полковника Третьякова! -
отрапортовал прапорщик.
- А? Что? - вскинулся генерал. - От Третьякова? Ну, что он пишет?
Прочтите шами, а то я беж очков не вижу! - прошамкал Надеин. - Напрашно он
панику ражводит! Японцы уже отштупают по вшему фронту. Я об этом уже пошлал
телеграмму в Артур, - проворчал недовольно генерал, когда Звонарев прочитал
ему третьяковское послание.
- Шам пишет, что японцы перештали штрелять, и тут же требует шебе
артиллерию и режервы. Ничего я ему не дам. Пушть выкручиваетша шам. - И
генерал опять погрузился в приятную дремоту. Прапорщик в недоумении топтался
на месте, не зная, что ему предпринять дальше. - В Шеваштополе куда хуже
бывало, и то помощи не прошили, - вдруг заговорил опять генерал, не открывая
зажмуренных глаз. - На четвертом баштионе по дешять - двадцать человек
оштавалошь и то отбивалишь шами от францужов, и от англичан, и от
итальянцев.
Опять последовала пауза.
- Генерал Фок не прикажал давать режерв. Он на жавтра понадобитша. - И
генерал окончательно замолчал.
Звонарев отошел в сторону и стал наблюдать за картиной боя на правом
фланге. На светлом фоне залива Хунуэнеза был отчетливо виден силуэт русской
канонерской лодки "Бобр", которая громила левый японский фланг и тыл.
Большие столбы дыма от разрыва крупных морских снарядов взлетали около
занятой противником деревни. Вскоре деревня загорелась. Японцы стали быстро
выбегать из нее, скрываясь в тылу. Прапорщик сообщил генералу свои
наблюдения.
- Я же вам говорил, что японцы отштупают. Шкоро они побегут по вшей
линии, - не поднимая головы, равнодушным тоном отозвался генерал.
В это время справа показалась выезжающая на позицию полевая батарея.
Звонарев залюбовался, глядя на то, как на широком галопе она строго держала
равнение и дистанцию между орудиями. Впереди на вороной лошади скакал
командир, сопровождаемый трубачом на традиционном в артиллерии белом
жеребце. Как только батарея вылетела на хребет, в воздухе блеснула
командирская шашка, и тотчас, совершив на полном галопе заезд, батарея
снялась с передков, а упряжка двинулась в тыл. В следующее мгновение первое
орудие уже дало выстрел, а за ним, нагоняя друг друга, загрохотали и семь
остальных.
- Очередь! - донеслась команда с батареи.
- Не правда ли, лихо? - проговорил очнувшийся Надеин. - Люблю шмотреть на
артиллерийшкую штрельбу. Шердше радуетша.
Но не успела батарея выпустить и нескольких очередей, как на нее
обрушились десятки японских снарядов. Огонь батареи сразу ослабел, ее
заволокло дымом и пылью, сквозь которые были видны падающие на землю люди,
перевернутые зарядные ящики и опрокинутые подбитые орудия.
Не прошло и пяти минут, как прислуга начала торопливо на руках скатывать
вниз уцелевшие два-три орудия. Еще немного, и на позиции батареи никого не
осталось, кроме белеющих на зеленом фоне травы рубах убитых и раненых.
Батарея прекратила свое существование.
Звонарев был потрясен.
- Царштво им небешное! Не повежло им шегодня, - прошамкал генерал и, сняв
фуражку, перекрестился размашистым крестом.
- Что прикажете доложить полковнику Третьякову? - осмелился наконец
спросить прапорщик.
- Ах, вы еще ждете? - откликнулся генерал. - Там под горкой в куштах
шидит капитан Романовшкий. Пожовите его ко мне, я с ним хочу посоветоваться.
Звонарев подошел к указанному месту и нашел лежащего на бурке молодого
капитана генерального штаба.
- Вас просит к себе генерал Надеин, - обратился к нему Звонарев.
- Что? Надеин? Что еще надо этому старому!.. - нехотя отозвался капитан,
лениво поднимаясь на ноги.
Надеин рассказал Романовскому о просьбе Третьякова.
- По-моему, вполне основательные требования, ваше превосходительство.
Если японцы начнут отступать, то эти батальоны с артиллерией можно будет
бросить в преследование, а если опять будут атаковать, они помогут
Третьякову отбить атаку, - с апломбом проговорил капитан.
- А что шкажет потом Фок?
- Едва ли он скоро появится здесь, - усмехнулся капитан.
- Да, и Фок, и Штешшель не любят штрельбы. Еще в шеяьдешят шедьмом году,
когда они у меня в роте шубалтернами были, то как подниметша штрельба, так
оба и норовят в обож уехать, - оживился генерал. - И оба крешты жа других
получили. Фок на Шипке и не был, а крешт жа нее имеет. Штешшель в шорока
верштах от Тяньджиня был, когда его брали, и тоже умудрилша получить крешт
жа его вжятие, вше по протекции. Хорошо тому, у кого рука наверху ешть, -
вздохнул генерал.
Романовский быстро набросал на полевой книжке ответ Третьякову и подал
