с ним сидели двое штаб-офицеров. Капитаны и более младшие чины помещались за
длинными столами. Обед был в самом разгаре.
Как только артиллеристы вошли в помещение и направились к Третьякову,
чтобы поздороваться с ним и в его лице приветствовать всех присутствующих,
полковник махнул рукой, и офицеры дружно подхватили:
Без артиллеристов нам не пьется,
И бокал пустой стоит,
Песня громкая не льется,
И вино не веселит.
Расположенный на дворе, под окнами, оркестр, заглушая пение, грянул туш.
Под гром рукоплесканий Третьяков вышел к артиллеристам и на серебряном
подносе протянул им два больших кубка с вином. Осушив их одним духом,
Звонарев и Высоких как почетные гости уселись за столом командира.
Третьяков подробно расспросил их о положении, дел с установкой орудий и
подвозе боеприпасов.
- Надо поторапливаться с оборудованием позиций. Есть агентурные сведения,
что японцы все силы стягивают к Цзинджоу. Еще день-два, и нам здесь придется
выдержать бой с превосходящими силами врага. Это вы, господа артиллеристы,
должны твердо помнить, - предупреждал полковник.
- Имеются ли у вас сведения о количестве орудий, которые предположительно
могут быть у японцев в предстоящем бою? - поинтересовался Высоких.
- Точных нет, но, судя по всему, их будет не меньше двухсот. Конечно, это
все полевые орудия, калибром не больше четырех дюймов.
- Против наших шестидесяти пяти пушек. Правда, у нас средний калибр шесть
дюймов. Орудия большей мощности, что может очень помочь нам в борьбе с
артиллерией противника.
- Вам следует иметь в виду тактику японцев. Свои батареи они ставят
закрыто и рассредоточенно. В бою под Саншилипу наша полубатарея, стоявшая
открыто, через десять минут была сбита, потеряв три орудия из четырех и
половину солдат, - предупреждал Третьяков.
- Тогда нам придется туго! У нас все пушки стоят совершенно открыто и
поставлены буквально колесо к колесу, - проговорил Звонарев.
- Увеличьте высоту брустверов, углубите орудийные гнезда, накройте,
наконец, орудия сверху щитами из досок или в крайности из плетеных матов, но
постарайтесь по возможности замаскировать их, - предложил Третьяков.
- Все это надо было сделать заблаговременно инженерам, которые сооружали
эти укрепления. Кроме того, при наличии высоких брустверов будет ограничена
видимость противника, который и так находится в низине по отношению к нам, -
возразил Высоких.
- Следовало бы артиллерийские позиции совсем вынести из укрепления и
расположить орудия в лощине за позициями пехоты, где-либо в районе казарм, -
предложил Звонарев.
- Для этого нет времени, да у нас нет и угломеров для стрельбы с закрытых
позиций, солдаты, и наводчики в первую голову, не обучены такой стрельбе, -
продолжал Высоких.
- Тогда нам ничего, кроме поражения, в предстоящем бою ожидать не
приходится, - грустно проговорил Звонарев.
- Не следует раньше времени настраиваться на минорный тон! Бодрый дух -
это три четверти успеха, молодой человек, - наставительно произнес
полковник.
Видя, что обед затягивается, Звонарев попросил разрешения уйти. Высоких
Третьяков не отпустил.
- Вы мой начальник артиллерии, и мне о многом еще надо поговорить с вами,
- предупредил он.
Придя в Палатку, Звонарев тотчас послал с нарочным записку Высоких,
вызывая его "по срочному делу".
В палатку торопливо зашел Кошелев и взволнованно стал рассказывать, что
приказано минировать все батареи и саперы уже начали закладывать мины.
- Как же мы будем, ваше благородие? Попадет в мину японский снаряд или
сам оступишься, и готово - взлетел на воздух! Так мы не согласны, -
докладывал он прапорщику.
- Что за чушь! Кто это приказал делать?
- Приказали командир саперной роты подполковник Жеребцов, а им приказал
генерал Стесселев!
- Тут что-то не так. Спрошу сейчас у капитана Высоких, в чем тут дело!
Прапорщик застал Высоких лежащим на походной кровати с холодным
компрессом на голове.
- Едва вырвался. Под конец таким ершиком угостили, что небо показалось с
овчину и звезды из глаз посыпались, - жаловался Высоких.
Рассказав ему о минировании саперами батарей, Звонарев спросил капитана,
что он об этом думает.
- Думаю, что или Жеребцов, или Стессель, или оба вместе от жары сошли с
ума. Если батареи будут минированы, то я уведу людей с позиции и уйду сам.
Как очухаюсь малость, я приду туда, а пока, попрошу вас, сходите вместе с
Садыковым.
- Поручик накурился опия и не в себе, - доложил капитанский денщик.
- Этого еще не хватало! Соломонов беспробудно пьет, этот начал курить
опий. Не рота, а бедлам какой-то!
Звонарев отправился один, У левофланговых батарей, которые были в ведении
прапорщика, солдатыартиллеристы переругивались с саперами, рывшими в
брустверах ямы для закладки мин.
- Кто приказал мины закладывать? - спросил подошедший Звонарев у саперов.
- Командир роты.
- Где он сейчас?
- Не могу знать, куда-то ушедши.
- Прекратить работы, - приказал Звонарев.
- Нам, ваше благородие, приказ даден, и мы должны его выполнить, -
возразил саперный унтер-офицер.
- Прикажите, ваше благородие, им по шеям накласть, мигом уйдут, -
попросил Кошелев.
- Мы их сначала честью попросим, - пошутил, улыбаясь, прапорщик, чтобы
отвратить угрозу кулачной расправы с саперами. - А если они этого не
послушают, то тогда подзатыльников надаем.
- Ваше благородие, - взмолился сапер, - войдите в наше положение. Нам
приказывают рыть ямы для мин, мы и роем. По такой жаре и нам работать нет
никакой охоты, только по приказанию и делаем.
- Остановите работы, я пойду переговорю со своим начальством, -
распорядился Звонарев и пошел обратно к Высоких.
Тот уже пришел в себя, и они вместе двинулись к Третьякову, который
состоял комендантом всей позиции. По дороге они встретили Шевцова и
рассказали ему о своих заботах.
- Жеребцов сидит у меня, и я его уговариваю прекратить установку мин, но
он ссылается на приказ Стесселя и распоряжение Фока и не хочет слушать
никаких резонов. Надо идти к Третьякову, - сообщил Шевцов.
Полковник, осовелый после сытного обеда, тотчас же принял их и, узнав, в
чем дело, возмутился.
- Стессель-дурак, Фок-прохвост, а Жеребцови дурак и прохвост вместе, -
отрезал он. - Позовите его тотчас же ко мне! Находиться на заминированной
позиции во время боя-это все равно что сидеть на бочке с порохом и бросать в
нее окурки.
Когда Жеребцов наконец появился, Третьяков приказал ему немедленно
прекратить все работы по минированию позиций.
- Прошу вашего письменного распоряжения об этом, я его сообщу Стесселю и
Фоку, - ответил сапер.
- Никакого письменного распоряжения я не дам, а вам, со всеми вашими
саперами, прикажу немедленно убраться с позиций. Вы мне только мешаете, -
окрысился полковник. - Чтобы до вечера вас здесь не было!
Жеребцов, не ожидавший такого оборота дела, забеспокоился.
- Мы можем вам быть полезны и кое в чем другом, господин полковник.
Наладим дороги, разработаем окопы, улучшим позиции артиллерии, - предложил
он.
- Это другое дело. Я сам буду приветствовать такую вашу деятельность, но
минирование батарей вы бросьте.
- Я все же должен буду сообщить, что эти работы мною не проводятся.
- Не возражаю. Я сам об этом уведомлю Фока и Стесселя или, еще лучше,
Кондратенко. Он хорошо разбирается в таких делах, как военный инженер и
бывший сапер, - согласился Третьяков. - Займитесь усовершенствованием
артиллерийских позиций. Хорошенько замаскируйте их и примените к местности.
Солдаты радостно загудели, узнав об отмене минирования позиции. Звонарев
пошел вдоль батарей своего участка. Расположенные фронтом на северо-восток,
север и северо-запад, батареи левого фланга легко фланкировались огнем со
стороны Цзинджоуского залива, в котором во время прилива вода подходила к
нижним ярусам стрелковых окопов. Северный берег залива доминировал над
позицией и особенно над стрелковыми окопами, которые к тому же почти не были
прикрыты сверху даже козырьками. Кроме того, они простреливались вдоль почти
по всей линии моря. Таким образом, занимающие - их части заранее обрекались
на значительные потерн, если не на полное уничтожение.
Артиллерийское вооружение батарей состояло из двадцати четырех старых
китайских и легких полевых пушек старинного образца. Дальность боя всех
орудий не превышала четырех с половиной верст. Снарядов было всего по сто
двадцать-сто пятьдесят на орудие. Их могло хватить только на два часа боя.
Основную массу снарядов составляли гранаты, начиненные черным дымным порохом
и потому весьма слабого разрывного действия; имелось несколько шрапнелей,
пригодных для поражения противника на расстоянии не далее четырех верст, и,
наконец, были в довольно большом количестве старинные картечи, разрывающиеся
в самом дуле орудия и потому не безопасные для стрелков, расположенных в
окопах впереди батареи.
С таким артиллерийским вооружением думать о серьезной обороне позиции
было трудно.
Если против полевой армии позиция и смогла бы держаться некоторое время,
то против осадных и морских орудий она была совершенно беззащитна.
Только к ночи наконец на батареях все кое-как утряслось, и Звонарев мог
заняться прожекторами.
Лебедкин со своим помощником за день успел детально ознакомиться со всем
прожекторным хозяйством. Оно было сильно запущено и находилось в очень
неумелых руках.
- Через часик засветим, - успокаивал Лебедкин волнующегося прапорщика. -
Осмотрим бухту, город и горы, что перед нами. На суше, правда, гораздо хуже
видно при свете прожекторов, чем на море. Можно заметить только целую толпу
японцев, а поодиночке или небольшими группами никогда их не увидим, - уверял
солдат.
Глава вторая
В тот же день, около десяти часов вечера, по телефону из города передали
приказание обстрелять расположенную невдалеке китайскую деревню Чализон, где
было замечено скопление японских разведчиков.
- К орудиям! - скомандовал Родионов.
Артиллеристы бросились к своим пушкам. На батарее замелькали фонари. Из
пороховых погребов начали подавать снаряды и зарядные картузы. Наводчики
суетились около прицелов и уровней.
- Куда наводить-то, Софрон Тимофеич? - спросил Купин.
- На деревню, что с кумирней наверху.
- Так в темноте-то ничего не видать, ни деревни, ни кумирни!
- Наводи в тот пень, что впереди орудия видишь, - указал Булкин.
- Прицел сто восемьдесят, гранатой!
- Первое готово!
- Залпом!
- Да залпом на суше не стреляют, а орудиями, - поправил Блохин.
- Ладно! Орудиями, правое - огонь!
Пушка грохнула и отскочила назад. Кто-то застонал.
- Зашибла, чертова! - выругался Гайдай.
- Ты поменьше рот разевай, тогда и не зашибет! - прикрикнул Родионов.
Поверху блеснул луч прожектора и остановился.
- Лебедкин старается! Посветил бы нам, может, что и увидели бы, -
проговорил Булкин.
Луч прожектора метнулся и осветил гаолян перед деревней.
- Наводи, куда прожектор светит! - приказал Родионов.
Дав еще несколько выстрелов, батарея замолчала. По телефону передали
благодарность от стрелков.
- В самую, говорят, морду японцу залепили, - улыбаясь, передал Гайдай,
после ушиба севший около телефона. - Так во все стороны и посыпались!
В одном из блиндажей прапорщику поставили походную кровать, стол и
табуретку.
В Артуре у Звонарева не было своего денщика. Родионов порекомендовал ему
тихого, смирного, малозаметного солдатика из своего взвода - Грунина.
Белесый, голубоглазый, с тонким голосом, Семен, как звали Грунина, ретиво
взялся за исполнение своих обязанностей. Прапорщика ожидала уже
