Анжелика коснулась его руки и сказала:
- Он должен пойти с нами. Не спрашивай меня почему - я просто чувствую, что так надо.
Жильбер собирался что-то возразить, но глянул в глаза Анжелики и передумал.
- Мне нужно поклясться? - спросил Крысолов.
- Зачем? Если ты втайне будешь служить Злу, то тогда ты нарушишь клятву, даже не задумываясь. Я тоже чувствую, что так надо. Попробую рискнуть и взять тебя с собой. Крысолов.
Бюрократ робко улыбнулся.
- Благодарю тебя, чародей. Ты не пожалеешь о своей доброте.
- Надеюсь. Потому что если о ней пожалею я, то пожалеешь и ты. - Я еще мгновение смотрел в пожелтевшие глаза Крысолова, а потом обернулся к товарищам и сказал: - Ну, нам пора. Пока никто сюда не явился.
- Но кто узнает? - крикнул Фриссон.
- Какой-нибудь заместитель Сюэтэ. Готов побиться об заклад - она снабдила нашу камеру не менее чем шестью видами колдовской сигнализации. Как только заметят, что мы исчезли, нас станут искать здесь. А если мы убьем королеву - это тут же узнает какой-нибудь ее потусторонний хранитель. Вот с ним-то нам будет куда труднее справиться.
- Все верно, - поддержала меня Анжелика. - Не знаю, как они выглядят - союзники королевы, но я ощущаю их темное, гнетущее присутствие. Они готовы явиться, если только телу королевы будет что-то угрожать.
- Но я же ее убил! - воскликнул Фриссон.
- Может, и убил, но не насмерть, - вздохнул я. - Потому-то ее хранитель пока не явился. И сердце свое она не в груди хранит. Ты только не переживай, Фриссон, - будет у тебя еще такой шанс. Не забывай, сейчас самое главное - смыться отсюда. А про то, как ее прикончить, мы потом как-нибудь поговорим. Что-нибудь придумаем!
Вид у поэта был самый что ни на есть подавленный. Но он встряхнулся, расправил плечи, гордо поднял голову.
- Ну, вот, - сказал я. - А теперь все возьмемся за руки. - На этот раз я сам взял за руку Крысолова - я ведь уже держал, как выяснилось, его руку. И не важно, сознательно или нет. К нам присоединились остальные. - Ну, вперед, ребята! Фриссон, дай-ка мне пергамент, пожалуйста!
Поэт протянул мне обрывок пергамента, и я прочел речитативом:
Хочу туда, где небеса,
Под ними - горы, долы, воды...
Везде бывают чудеса,
Но нет чудеснее свободы.
Но чую: злобная змея
Сулит другую нам дорогу...
Возьмемся за руки, друзья,
И будем трогать понемногу!
Дверь распахнулась. В камеру пыток ввалились воины. У меня в глазах потемнело, к горлу подступил комок.
ГЛАВА 16
Не было ни пространства, ни времени - ничего, кроме света. Вокруг меня мелькали разные цвета... но самое главное - была Анжелика.
Теперь я не один-одинешенек в этом тумане. Да, я представлял собой отдельного человека, но вместе с тем я как бы соединился с Анжеликой. Наши души соприкасались. Я чувствовал ее прикосновение каждой клеткой и испытывал состояние, близкое к экстазу. Я чувствовал ее воспоминания о пережитых ужасах, о пробуждениях после агонии... но постепенно все они утихли, уснули. И теперь, казалось, все в ней кричало: "Наконец-то, наконец-то появился мужчина, который так глубоко и сильно полюбил меня".
"Да, я люблю тебя, Анжелика! И не хочу я больше прятать свою любовь! Наши души открыты друг другу". Только смерть заставит меня отказаться от моей возлюбленной.
И потом, почему я должен скрывать свои чувства от девушки, которая сама любит меня - любит преданно и чисто. Да, конечно, раньше из-за заклинания она видела только мои хорошие качества. Теперь же лицезрела и недостатки: вспыльчивость, упрямство, лицемерие, задиристость... видела мое прошлое - глупые маленькие интрижки... вечную готовность пустить в ход кулаки... Однако мои достоинства были важны для Анжелики, она так нуждалась в них, так восторгалась ими, они настолько совпадали с ее собственными понятиями о добре и справедливости, что, похоже, моя некоторая черствость и жестокость ее нисколько не беспокоили. Она воспринимала их как самозащиту - да так оно, в сущности, и было.
А я... я просто растворился... Я не видел ни ран, ни кровоподтеков - лишь ее светящийся призрак. Я знал, как красивы ее лицо и тело... Да что там красота тела - ее душа была во много крат прекраснее тела - любого женского тела.
Я не был так чист, как она, но это ее нисколько не смущало. Ее поле соприкасалось с моим, билось, пульсировало, стремясь излечить мою душу от ран, нанесенных мне другими женщинами, да и не только женщинами, - жизнь изрядно потрепала меня, пока я не выучился давать сдачи. Прикосновения - если можно так назвать контакт двух душ - были прохладными, успокаивающими, а потом стали горячими, зажигательными. Сначала мне показалось, что это лучше всякого секса, а потом я понял: это секс, но в его наивысшем проявлении... или нет, не так: это то самое, чего мы, жалкие людишки из плоти и крови, пытаемся достичь на физическом уровне.
Пожалуй, вот тут-то я впервые и уверовал в существование души. Впервые подумал о том, что, пожалуй, и загробная жизнь не выдумка.
А потом пришла грубая боль, то есть не боль, а всепоглощающий страх. Анжелика беззвучно закричала и еще крепче прижалась ко мне. Я пытался оградить ее от зла, заслонить собой. Я пылал гневом, я ненавидел существо, прервавшее нашу идиллию, разрушившее наш Рай. Но что я мог поделать? Издавая гулкое эхо, чей-то непреклонный голос приказал:
Расстаньтесь - и живите вновь!
Все будет, все придет!
А вот такая вас любовь
До гроба доведет!
Продолжая беззвучно кричать, Анжелика оторвалась от меня. Я чувствовал, что ей нестерпима сама мысль о несчастной любви. Вне себя от злости, я бросился куда-то, сам не зная куда, встал в боевую стойку, открыл глаза...
...Лицо Фриссона, совсем рядом - дюймах в шести. Поэт был угрюм - я впервые видел его таким.
А потом все вокруг завертелось, завертелся и я... но кто-то сжал мою руку, мир остановился - рядом со мной стояли Фриссон и Жильбер.
- Что... что стряслось? - прохрипел я.
- Твоя душа слилась с призраком Анжелики, - объяснил Фриссон. - На пути из бытия в небытие твоя душа отделилась от тела - так всегда бывает при подобных странствиях - и ухватилась за душу Анжелики. Ухватилась за нее, как если бы ты взял ее за руку - ведь только таким способом ты мог перенести ее из одного места в другое.
- Хвала Господу за мелкие услуги, - прошептал я. - Я побывал на Небесах.
- Ты лишь вкусил немного от Царствия Небесного, насколько я могу судить об испытанной тобою благодати.
- Ты хочешь сказать, что бывает еще лучше? - Я весь задрожал от предвкушения неземного наслаждения. - Да я готов теперь всю жизнь жить праведно, лишь бы только после смерти испытать подобное... Знаете, честно говоря, и ждать особо не хочется!
- Видишь, девица, в какие бездны ты увлекла его душу! - сурово проговорил Фриссон. Анжелика смущенно опустила глаза.
- Стыд и позор, девица, - продолжал Фриссон. - Еще несколько мгновений, и он бы возжелал умереть до срока, а что это значит? А это значит, что он захотел бы покончить с собой, и тогда бы вы не встретились вовеки веков! Ты соблазнила его на уход из жизни до того, как он исполнит свой земной долг. А сколькие были бы обречены на страдания, если бы он этот долг не исполнил? Сколькие бы погибли из-за того, что он не спас их?
- Эй, прекрати! - возмутился я. - Это низко и подло! - Я готов был сжечь Фриссона взглядом. - Чем ты лучше палача? Это же эмоциональное истязание!
- Таких слов я раньше и не слышал, но, наверное, они правильные, - согласился поэт. - И все же то, что я сказал, правда. Не забывай об этом. Если она ввела тебя во искушение расстаться с жизнью, это ляжет на ее душу тяжким грехом. Как же тогда вы сможете встретиться после смерти?
- Ну, может быть, мы встретимся не в Раю, а...
- Не бывает иного соединения. - И Фриссон резко рубанул рукой по воздуху. - В Аду всякий страдает по-одиночке, там души не связаны между собой. А что может быть большей пыткой, чем отсутствие Господа нашего, отсутствие даже напоминаний о нем?
Вот такая тупая убежденность меня всегда выводит из себя.
- А ты-то откуда знаешь? - не без злорадства поинтересовался я.
- А ты не догадываешься? - дерзко ответил мне Фриссон. Дерзость? У Фриссона? Это что-то новенькое! Правда, вспышка гнева мелькнула и погасла, и Фриссон снова стал меланхоликом. - Не раз я искал смерти до срока, чародей Савл. Девушка, которую я любил всей душой, отвергла меня, и горе неразделенной любви было столь велико, что мне захотелось умереть. Я привязал веревку к дереву, обернул ее вокруг шеи и повис на ней. Я остался в живых только потому, что мимо проходил странствующий монах и обрезал веревку. Когда я пришел в себя, он долго разговаривал со мной. Он доказывал мне, что отчаяние влюбленного подобно любому иному отчаянию, что отказаться от надежды быть любимым - это значит перестать желать прикоснуться к другой душе. Иными словами, отказ от любви означает отказ от желания попасть в Царствие Небесное. - Фриссон посмотрел мне прямо в глаза. - Я должен и тебя благодарить несказанно, господин Савл. Я был уже не против умереть от голода. Я благодарен тебе, потому что, оставшись в живых, я познал, что такое дружба, что такое забота о тех, кто тебе дорог. Пусть это не любовь, но ради этого тоже стоит жить, и из-за этого жива надежда на лучшее.
- Ну... ты того... ну, спасибо тебе, Фриссон, - пробормотал я, возмущенный и растроганный одновременно. - Приятно чувствовать, что сделал для кого-то доброе дело. Ну, то есть я хочу сказать, что это было бы глупо - такому молодому парню, как ты, умирать. И из-за чего? Из-за того, что он решил, будто никто на свете его не любит!
- А я бы до сих пор думал, что так оно и есть. Но, научив меня писать, ты научил меня и тому, как дар слагать стихи из проклятия обратить в радость.
- Ты мне уже не раз отплатил за добро, - вздохнул я. - Ну что ж .. пока нам до настоящего Царствия Небесного еще далеко, давайте попробуем устроить его подобие на земле, а? Ну, по крайней мере можно попробовать изгнать отсюда Ад.
Я осмотрелся, с сожалением ощущая, как ноша реальной жизни снова легла на мои плечи всей своей тяжестью.
Сквозь высоко прорубленное окно проникал солнечный свет. На камнях лежал толстый слой пыли. Приглядевшись повнимательнее, я увидел, что мы попали в большое помещение - футов сто в ширину. Потолка в полумраке было не разглядеть. На одной стене висел старый выцветший гобелен, изображавший девушку в скандинавских одеждах, собиравшую с дерева золотые яблоки. Почти никакой мебели - только несколько трапезных столов и скамей у холодного, обложенного черными камнями очага, но здесь чувствовался какой-то покой и даже уют. У дальней стены виднелась лестница, у ее подножия - темная арка, за которой ступени уходили вниз. Но почему-то и мысль о наличии подземелья не вызывала тревоги.
- Это заброшенный замок! - вынес приговор Жильбер. - Хвала Небесам! Мы свободны!
- Не торопился бы радоваться, - пробурчал Крысолов, который, правда, с трудом сдерживал улыбку. - Это место мне знакомо. Это замок, отнятый у лорда Браса в те времена, когда он не смог уплатить полагавшиеся подати. Королева поговаривала, что когда-нибудь разместит здесь королевский суд. Словом, мы в столице - городе под названием Тоденбург.
- Это жилище отнято королевой? - ошарашенно переспросил Фриссон, оглядываясь вокруг и глупо улыбаясь. - О нет, это невозможно! Покой, царящий здесь, наполняет мою душу. Мой дух улавливает отзвуки смеха. Я чувствую доброту, исходящую от этих стен.
- Все так и есть, - печально подтвердил Крысолов. - Эти эманации довольно легко искоренить, но, пока королева этого не сделает, она не сможет здесь находиться. Потому-то замок и стоит заброшенным уже десять лет.
Я побывал тут с целым отрядом чиновников, мы производили опись ценностей, после чего отсюда все было вывезено. И покуда я находился в этих стенах, меня так и подмывало все бросить, перестать грешить. - Лицо его искривилось, он прошептал: - И сейчас то же самое. - Потом Крысолов резко обернулся ко мне. - Что бы ты ни собирался делать, поспеши, поскольку мы все еще в Тоденбурге. Отсюда и мили не будет до королевского дворца. А Сюэтэ наверняка уже ищет нас.
