- Может, не нужно? - нерешительно возразил Петяша. - Она сказала,
завтра с утра приедет...
- "Сказала"... Мало ли, кто что сказал! Сиди; я сейчас.
Откачнувшись от косяка, Димыч шагнул в прихожую. За ним хлопнула дверь. По
лестнице дробно защелкали каблуки.
35.
Оставшись наедине с самим собою, Петяша тяжко опустился на тахту.
Только этого, блллядь, не хватало... Чтобы еще и Катю подозревать хер
знает, в чем...
Плохо; плохо и неуютно было Петяше. Вдобавок - никак не проходило
ощущение, что в разговоре с Димычем он снова вспоминал о чем-то важном, о
чем-то таком, составлявшем, может быть, единственную его надежду хоть на
какой-то успех в борьбе с абсолютно непонятным, неведомо на что способным
врагом.
Сомнений в том, что борьба-таки предстоит, у него уже не оставалось. Какие
еще сомнения; ежели все, с ним, Петяшей, происходящее, есть галлюцинации,
что тогда вообще реально?!
Однако бороться - уж очень не хотелось.
А насчет доверия к Кате... Что ж, ошибся - значит, сам себе злобный дурак.
Вообще, понятия любви, веры и прочего в том же роде, типа патриотизма,
гуманизма-альтруизма или вовсе загадочного "общего блага" давно и хорошо,
как нельзя лучше, приспособлены к извлечению из них выгоды. Посему надо -
ой, надо бы! - все то, что призвано воздействовать на чувства клиента,
поверять разумом. Только ведь - лень, да и не всегда это представляется
возможным... Приходится иногда кому-то верить и на слово. Хотя бы - тем,
кому, вроде, невыгодно желать тебе зла.
Эх-ххх...
И все-таки: что же ему, Петяше, такого приходило в голову? Ведь,
определенно, что-то дельное в мыслях промелькнуло...
- Сидишь? - раздался от окна смутно знакомый хриплый голос.
Испуганно вскинувшись, Петяша увидел дневного своего знакомца, Туза
Колченогого, сидящего на подоконнике и очевидно довольного произведенным
эффектом.
- Сижу, - раздраженно отвечал он. - Я думал, ты совсем пропал. Или -
вообще мне почудился.
- Эт-ты со зла говоришь, - энергично, юмористически возразил Колченогий.
- А фляжка? А портсигар? А костюм? А машинка эта, наконец? Что, до сих
пор чудятся?
Петяше вовсе не под настроение выходило поддерживать беседу в веселом,
шутейном ключе. Он молча взирал на пришельца, давая понять, что с
нетерпением ждет продолжения.
- Ну, чего ты на меня вызверился? - продолжал Колченогий, которого
полное отсутствие ожидаемой, видимо, радости от его появления заметно
сбило с толку. - Не мог я с тобой оставаться; не мог! Были к тому
причины. А вот сейчас - есть-немножко время и на треп. Давай, спрашивай!
Сам же, в конце концов, хотел!
Петяша тяжко вздохнул. Хотел... Мало ли, чего он когда хотел!
- Не вовремя ты, - со сдержанной досадой пояснил он. - Извини. Ну...
как тебя засадили в бутылку - спрашивать, я думаю, бесполезно?
Туз Колченогий подозрительно зыркнул на Петяшу, мазнул взглядом, в коем
ясно читалось отвращение, по бутылкам из-под шампанского под столом и у
тахты.
- Эт-точно, - подтвердил он. - А тебе - зачем?
- Просто, - якобы соврал, нарочито изобразив "морду ящиком", Петяша. -
Для интересу.
- Ты лучше такими штуками не интересуйся, - посоветовал Колченогий. -
Спрашивай лучше нормальные вопросы.
Петяша поразмыслил. Вот так, запросто, содержательных вопросов в голову не
приходило.
Х-мммм... А отчего, интересно, этот Туз, раз уж так свободно вещи из
ничего создает, безропотно нахальства от него, Петяши, терпит? Из
благодарности, что ль? Отчего опасается рассказать, как в бутылку попал?
Ну-ка, ну-ка...
- А какого хрена тебе возвращаться-то вздумалось? - вовсе грубо
осведомился Петяша. - Освободили - и гулял бы себе. По буфету...
Туз Колченогий от досады слышно скрипнул зубами, но никаких враждебных
действий против Петяши предпринимать не спешил.
Ладно...
- Хорошо, - продолжал Петяша. - Нормальный вопрос: что ты такое есть?
Объясни, если можешь, с точки зрения нормальных же представлений о жизни.
Или об этом тебя тоже спрашивать - без толку?
- Отчего же. Только - как бы это сказать, чтоб ты понял... Ага. Значит,
так: я есть чистая информация, обладающая сознанием, свободой воли и
способностью к изменению окружающей среды. Доволен?
- Хэ! - возмутился Петяша. - Человек тоже обладает сознанием, свободой
воли и способностью к изменению. И информацией его тоже вполне можно
обозвать...
- Нельзя его информацией обозвать, - мягко, но настойчиво перебил его
Колченогий. - Человек - это носитель информации, вроде дискеты вот для
такой машинки. А я -информация в чистом виде. Без носителя. Слыхал хохму,
будто информация - тоже материальна и имеет, в частности, удельный вес?
Так самая-то хохма в том, что она вправду материальна! Представь себе, что
она - на своем уровне - существует по тем же принципам, что и любое
другое вещество. Состоит из своих, информационных, молекул, которые, в
свою очередь, состоят из информационных атомов... Человеку для жизни ее
надо совсем чуть-чуть. Если вдруг побольше у кого-нибудь окажется, это
обычно называется интуицией: "нутром чую" и так далее. Но ежели вдруг
соберется ее столько, чтобы достигла она критической массы, получается не
ядерный взрыв, как от разных там обогащенных уранов, а существо вроде
меня. То есть, тогда она уже в чистом виде способна существовать и
приобретает все потребные для этого качества. Типа свободы воли,
способности к обучению и изменению окружающей среды... В общем, все дела.
Петяша слушал Туза, не перебивая. То, что излагал рыжий уродливый карлик,
было, пожалуй, логично.
Однако...
- Не слыхал я, однако, чтобы информация могла вот так на носители влиять,
- усомнился он вслух. - Вот эти самые портсигар, фляжка... Они -
информация или носители? Откуда они получились?
- От верблюда, - буркнул раздосадованный тупостью собеседника
Колченогий. - Они - носители, на которые я записал определенную
информацию. Как ты, допустим, можешь засунуть бумагу в принтер и файл с
текстом на ней распечатать. Или, скажем, на дискету скопировать этот файл.
Дошло?
- Ладно, - после некоторой заминки отвечал Петяша. - Механику этой
записи я все равно наверняка не пойму. Особенно, если вспомнить, что
файл-то с текстом - внешнего облика дискетки уловимо для глаз не
меняет... Ну да хрен с ним. Будем считать, что я на этом успокоился.
Хот-тя... Оно все - на самом деле так? А то я во всяких критических
массах - не шибко...
- Нет. Не так. Но ты же сам просил объяснить попонятнее, -ехидно отвечал
Туз Колченогий. - Вот и получи-себе аллегорию, причем - невероятно
грубую!
- Ну, если аллегория, то, безусловно, съест... Хорошо. -мстительно сказал
Петяша. - Значица, будем для ясности и дальше той же аллегорией
пользоваться. Теперь скажи: отчего ты все же вернулся? Неужто - из
чувства благодарности? Вполне ведь мог про меня забыть, и я бы даже не
сильно обижался... Значит, следующий вопрос в окончательном виде таков:
чего тебе, такой вот обладающей свободой воли, способностью к обучению и
прочему животноводству информации, от меня нужно?
Во взгляде Туза Колченогого появилось нечто новое. Как бы даже не тревога
мелькнула в крошечных свинячьих глазках существа из чистой информации,
которому он, Петяша, наверняка бы не смог ничем повредить!
Чего это он из воды выпрыгивает?
- А в благодарность ты, значит, так уж и не веришь? -Колченогий отвел
взгляд, сделав вид, будто заинтересован чем-то, происходящим за окном. -
А згя, батенька, згя. Если б не ты, так бы я и сидел в той бутылке, а это,
надо заметить... агхискучное вгемяпговождение.
Поразмыслив, Петяша решил, что гость темнит - и, ради пущей чернухи, еще
картавит, подлый, под Ленина из анекдотов! - но настаивать на этом пока
не стал.
- Хорошо. Так и запишем: ты мне по гроб жизни благодарен и на любые
услуги готов. Тогда ответь: чем ты можешь быть мне полезен? Может, прошлое
досконально знаешь? Или будущее способен предсказывать? Или, может, не дай
бог, три самых заветных желания выполнишь?
- Насчет желаний - ты губу-то не раскатывай. - сердито отвечал
Колченогий. - Поглядим еще, как говорится, на твое поведение. А
остальное... Прошлое - пожалуйста. Будущее -извини. Откуда мне его знать,
если оно и для меня - в будущем? Что я еще могу... Вообще-то я всю жизнь
специализировался на развлечениях и роскоши. Это я изобрел, например,
моды, химию, азартные игры и компьютеры. Долгоиграющая, доложу тебе,
забава; все равно, что выращивать бонсаи... Все разнообразие вариантов
любовных влечений и союзов также придумано мной. Кстати, твой случай -
классический образец одного из первых моих упражнений, х-хе... Еще -
комедию, танцы, музыку, карусели...
- А на кой хер тебе это все в человеческий быт внедрять занадобилось? -
перебил Петяша, страшно не любивший каруселей - и как раз, в основном, за
громкую идиотскую музыку, которая сопровождает катания на оных. Да и
замечание о стандартности его чувств, надо сказать, задело за живое...
Да и вообще - нечего этому уроду тут шибко-то понт наводить!
- А - так. Чтобы было. Ладно, не суть. Спрашивай про важное, а то мне
скоро - пора.
О чем же таком еще спросить?
Пока он не хочет сказать, что ему от меня нужно, просить ни о чем не
стоит, решил Петяша. А вот тон сменить - не лишне; авось он от смены
стиля общения что-нибудь да выболтает.
- Слушай... Я тут, конечно, зря на тебя бочку катил... А почему ты, если
вправду много чего можешь, это терпел? - почтительно осведомился Петяша.
- Мог бы хоть силу показать. Превратил бы, к примеру, во что-нибудь
мерзкое; в сказках ведь - так полагается? А потом - обратно... Для
назидания.
Колченогий снова сделал вид, что внимательно любуется заоконным пейзажем.
- Может, и превращу еще, - со знакомой уже сварливостью ответил он. - А
вообще, я же знал, что ты и сам об этом после пожалеешь... Ладно,
счастливо тебе оставаться. Я еще загляну. В свое время.
Прежде, чем Петяша успел что-либо сказать, Туза Колченогого не стало. Вот
только что сидел он на подоконнике во всей своей, ежели можно так
выразиться, красе. И вдруг - нету...
Даже воздуха не потревожил, машинально отметил Петяша.
И тут же в прихожей оглушительно взвизгнул звонок.
36.
Подскочив от неожиданности (телодвижение это за последнее время успело,
пожалуй, сделаться привычным), Петяша отправился открывать.
Как и следовало ожидать, это вернулся, наконец, Димыч.
Молча пройдя в комнату, он уселся на тахту и принялся саркастически
разглядывать друга. Весь вид его говорил о том, что Петяша как нельзя
более добротно оправдал самые худшие его подозрения, и факт сей доставляет
ему даже некоторое насмешливо-злобное садистское удовлетворение.
Вместе с тем - невзирая, можно сказать, на все это! - Димыч также
выглядел и здорово напуганным. А подобный вид ему вообще как-то не
подходил - Петяша еще ни разу не видал его таким.
С чего это он?
- Ну, не тяни, - попросил Петяша. - Жалуйся, наконец. Что стряслось?
Помолчав еще, Димыч вместо ответа неожиданно спросил:
- Ты - точно - не помнишь, как и где с ней познакомился?
- Да н... нет же! - Голос Петяшин дал осечку - так взволновал его страх
в глазах товарища. - Говори дело, наконец! Что такое с Катей?
Вот же - тянет кота за это самое; коз-зел!
- Ничего такого с Катей, - со странным каким-то, также вовсе не
свойственным ему (был бы это кто другой, Петяша, определенно, сказал бы,
что - истерическим) смешком отвечал Димыч. - Нет в природе никаких Кать.
Медицинский факт...
Петяша почувствовал, что внутри него - словно бы лопнула некая
сдерживающая внутренности пружина, и желудок с кишечником, сжавшись в
тугой, осклизлый ком, тяжело ухнули куда-то вниз.
- Что... значит "нет"?
В ответ Димыч разразился одной-единственной длиннющей фразой, не шибко
внятной и звучавшей явно на грани истерики. Выходило так, что, позвонив по
номеру, значившемуся в Петяшиной бумажке и попросив к аппарату Катю, он
был вначале, судя по ответной реакции, принят за телефонного хулигана,
