352
648
84%
Экспорт всех товаров (млн. рублей)
627
1520
142%
Добыча каменного угля (млн. пудов)
853
2214
147%
Добыча нефти (млн. пудов)
550
561
2%
Выплавка чугуна (млн. пудов)
164
283
72%
Производство железа и стали
145
247
70%
Производство меди (тысяч пудов)
460
2048
345%
Производство сахара (млн. пудов)
42
92
111%
Потребление хлопка (млн. пудов)
16,1
25,9
53%
Грузооборот железных дорог (млрд. пудов)
3,7
7,9
113%
Обороты промышленных предприятий (млн.
рублей)
3503
6882
96%
Основные капиталы акционерных промышленных
предприятий (млн. рублей)
5466
7644
40%
Обороты торговых предприятий (млн. рублей)
5466
7644
40%
Баланс акционерных коммерческих банков (млн.
рублей)
1380
5769
318%
Все эти цифры, весь этот рост, промышленный, земледельческий,
торговый, все это благосостояние, а точнее сказать, богатство державы
находили свое выражение в конечном счете во внешнем виде земли,
страны, ее сел и городов, ее архитектуры, парков, прудов, всего-всего -
от вышитого полотенца до конской сбруи, от национальной одежды до
резных наличников, от шелковых ярких рубах до кокошников, расшитых
жемчугом (хотя бы и речным). Более тысячи белоснежных и
златокупольных монастырей украшали российскую землю, а также и
сотни тысяч храмов, колоколен, сахарно посверкивающих среди ярко-
зеленых, не загаженных тогда еще травопольных лугов и волнующихся
желтеющих нив.
Демьян Бедный увидел лишь пожарного на каланче да протопопа
в соборе. Но почему же он не увидел самого собора, украшавшего город?
Великий норвежский писатель, посетивший Россию и
написавший о ней книгу "В сказочной стране", был добрее, а главное,
объективнее поэта-паскудника отечественного производства. Вот как
пишет о нашей Москве норвежский писатель:
"Я побывал в четырех из пяти частей света. Конечно, я
путешествовал по ним немного, а в Австралии я и совсем не бывал, но
можно все-таки сказать, что мне приходилось ступать на почву
всевозможных стран света, и я повидал кое-что, но чего-либо подобного
Москве я никогда не видел. Я видел прекрасные города, громадное
впечатление произвели на меня Прага и Будапешт: но Москва - это
нечто сказочное. В Москве около четырехсот пятидесяти церквей и
часовен, и когда начинают звонить все колокола, то воздух дрожит от
множества звуков в этом городе с миллионным населением. С Кремля
открывается вид на целое море красоты. Я никогда не представлял себе,
что на Земле может существовать подобный город: все кругом пестреет
красными и золочеными куполами и шпицами. Перед этой массой золота
в соединении с ярким голубым цветом бледнеет все, о чем я когда-либо
мечтал. Мы стоим у памятника Александру Второму и, облокотившись о
перила, не отрываем взора от картины, которая раскинулась перед нами.
Здесь не до разговора, но глаза наши делаются влажными".
Спросим, забегая вперед, почему же не увлажнились глаза у
злоумышленных разрушителей Москвы, у взрывателей и нескольких
монастырей в самом Кремле (Чудова, Вознесенского), и памятника
Александру Второму, памятника, на перила которого опирался Кнут
Гамсун, и Красных Ворот, и Сухаревой башни, и Страстного монастыря,
и Храма Христа Спасителя, и еще более четырехсот старинных и
прекрасных московских храмов? Скоп у питейной лавки, мещанки,
мечущиеся в ситцевом ряду, или лающиеся на рынке торговки остались, а
красота была уничтожена.
Не одна Москва была прекрасна в России. Россия вся из конца в
конец была прекрасна. Вот описание Нижнего Новгорода, увиденного
впервые глазами заволжского мастерового человека приблизительно в то
же время, когда у Демьяна Бедного пожарник ходит на цепи, как
прикованный зверь, да пьяный скоп шумит у питейной лавки. Страничка
из книги Мельникова-Печерского "В лесах":
"...ровно тянул его к себе невидимыми руками этот шумный и
многолюдный город-красавец, величаво раскинувшийся по высокому
нагорному берегу Волги.
Город блистал редкой красотой. Его вид поразил бы и не такого
лесника-домоседа, как токарь (по дереву. - В. С.) Алексей. На ту пору в
воздухе стояла тишь невозмутимая, и могучая река зеркалом лежала в
широком лоне своем... И над этой широкой водной равниной великанами
встают и торжественно сияют высокие горы, крытые густолиственными
садами, ярко-зеленым дерном выравненных откосов и белокаменными
стенами древнего Кремля, что смелыми уступами слетает с кручи до
самого речного берега. Слегка тронутые солнцем громады домов, церкви
и башни гордо смотрят с высоты на тысячи разнообразных судов от
крохотного ботика до полуверстовых коноводок и барж, густо
столпившихся у городских пристаней и по всему плесу... Огнем горят
золоченые церковные главы, кресты, зеркальные стекла дворца и
длинного ряда высоких домов, что струной вытянулись по венцу горы.
Под ними из темной листвы набережных садов сверкают красноватые,
битые дорожки, прихотливо сбегающие вниз по утесам. И над всей этой
красотой высоки, в глубокой лазури, царем поднимается утреннее солнце.
Ударили в соборный колокол - густой малиновый гул его
разлился по необъятному пространству... Еще удар... Еще - и разом на
все лады и строи зазвонили с пятидесяти городских колоколен. В
окольных селах нагорных и заволжских дружно подхватили соборный
благовест, и зычный гул понесся по высоким горам, по крутым откосам,
по съездам, по широкой водной равнине, по неоглядной пойме лугового
берега. На набережной, вплотную усеянной народом, на лодках и на
баржах все сняли шапки и крестились широким крестом, взирая на
венчавшую чудные горы соборную церковь. Паром причалил..."
От этого крупного плана, от панорам Москвы и Нижнего
Новгорода ("панорамной" камерой можно было бы провести по всей
России, по всем ее Ярославлям, Сергиевым Посадам, Владимирам,
Киевам, по Петербургу, конечно, по Крымам, Тифлисам и прочая и
прочая), обратимся к другим планам и с облаков спустимся на землю,
зайдем в трактир, на базар, в чей-либо дом, в какую-нибудь захудалую
уездную гостиницу. Трудно ведь забыть, по какому поводу заглянули
Бобчинский с Добчинским в трактир при уездной гостинице в городке
Устюжне (от которого, по словам городничего, хоть четыре года скачи,
ни до одного государства не доскачешь) и обнаружили там ревизора, то
бишь Хлестакова. А повод был тот, что, оказывается, вчера в трактир
привезли свежую семгу (то есть малосольную, конечно, но свежую,
"первой свежести", как назвал это Булгаков). Это в какую же нынешнюю
районную гостиницу надо зайти, чтобы обнаружить там в буфете или
ресторане свежую семгу?
Так вот, мастеровой Алексей из заволжских лесов, впервые
оказавшись в Нижнем Новгороде, заходит со своим пожилым и более
опытным земляком в нижегородский трактир.
"Все дивом казалось Алексею: и огромный буфетный шкап у
входа, со множеством полок, уставленных бутылками и хрустальными
графинами с разноцветными водками, и блестящие медные тазы по
сажени в поперечнике, наполненные кусками льду и трепетавшими еще
стерлядями...
...- Чем потчевать прикажете?
- Перво-наперво собери ты нам, молодец, четыре пары чаю, да
смотри у меня, чтобы чай был самолучший-цветочный... Графинчик
поставь...
- Какой в угодность вашей милости будет? Рябиновой?
Листовки? Померанцевой? Аль, может быть, всероссийского
произведения желаете?
Алексей смотрит по сторонам. "...Сидят все люди почтенные,
ведут речи степенные (не то, что "пьяный скоп" у Демьяна Бедного. -
В.С.), гнилого слова не сходит с их языка: о торговых делах говорят, о
ценах на перевозку кладей, о волжских мелях и перекатах. Неподалеку
двое, сидя за селянкой, ладят дело о поставке пшена из Сызрани до
Рыбной; один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десятков
тысяч четвертей зернового хлеба...
...Покончили лесовики с чаем, графинчик всероссийского
целиком остался за дядей Елистратом. Здоров был на питье - каким сел,
таким и встал: хоть в одном бы глазе.
- А что, земляк, не перекусить ли нам чего по малости?
Дядя Елистрат постучал ложечкой о полоскательную чашку и,
оторвавшись от среднего стола, лётом подбежал половой.
- Собери-ка, молодец, к сторонке посуду-то, ... да . вели
обрядить нам московскую селянку, да чтоб было поперчистей да
покислей...
- С какой рыбкой селяночку вашей милости потребуется?
- Известно с какой!.. Со стерлядью да со свежей осетриной... Да
чтоб стерлядь-то живая была, не снулая - слышишь?.. А для верности
подь-ко сюда, земляк, ... выберем сами стерлядку-то, да пометим ее,
чтобы эти собачьи дети надуть нас не вздумали...
- Напрасно, ваше степенство, обижать так изволите... Мы не из
таковских. Опять же хозяин этого оченно не любит, требует, чтобы все
было с настоящей, значит, верностью... За всякое время во всем готовы
гостя уважить со всяким нашим почтением. На том стоим-с!
- ...Щей подай, друг ты мой сердечный, да смотри в оба, чтобы
щи-то были из самолучшей говядины... Подовые пироги ко щам - с
лучком, с мачком, с перчиком... Понимаешь? Сами бы в рот лезли... Еще-
то чего пожуем, земляк?.. Гуся разве с капустой?.. А коль охота, так и
жареного поросенка с кашей мигом спроворят. Здесь, брат, окромя
птичьего молока, все есть, что душе твоей ни захочется... Так али нет
говорю, молодец?..
- Все будет в самой скорой готовности, что вашей милости ни
потребуется... Значит: щей, да селяночку московскую, да селяночку из
почек, да пирогов подовых, да гуся с капустой, да поросенка жареного, -
скороговоркой перебирал половой, считая по пальцам. - Из сладкого
чего вашей милости потребуется?
- Девки, что ль, к тебе есть-то пришли?.. Заместо девичья-то
кушанья мадерцы нам бутылочку поставь, а рюмки-то подай "хозяйские":
пошире да поглубже..."
На другом уровне, но то же самое живописует Михаил
Афанасьевич Булгаков в своем знаменитом романе. Он там рассказывает
о писательском ресторане, но это лишь камуфляж, не случайно тут-
прошедшее время. Никаких-таких писательских ресторанов в 1929 году
(время действия романа) в Москве уже не было и быть не могло. А
вспоминает и живописует Булгаков обыкновенный (но хороший, конечно)
московский дореволюционный, то есть российский, ресторан.
"Эх-хо-хо... Да, было, было! Помнят московские старожилы
знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка
это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке,
стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А
яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из
дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски?.. А в
июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела
держат в городе, - на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом
пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа прентаньер? Помните,
Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните.
Что ваши сяжки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по
сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?! Но довольно, ты
отвлекаешься, читатель! За мной!.."
Прежде чем устремиться вместе с читателем вперед, можно взять
и еще один уровень, еще один "срез" жизни России прошлого века.
