до самой Москвы. А это уж задним числом сочинял Сурков: "Помнят
псы-атаманы, помнят польские паны конармейские наши клинки". Это уж
было не более чем пропагандистское вранье.)
"Затем открытым голосованием было принято решение
заключить мир с Польшей...
...затем последовали доклад и прения о выращивании овощей в
окрестностях Петрограда. Этот практический вопрос вызвал в зале
огромное оживление. Люди вскакивали, произносили короткие речи с
места и снова усаживались; они кричали и перебивали друг друга. Все это
гораздо больше напоминало многолюдный рабочий митинг в Купи Холле,
чем работу законодательного органа в понимании западного европейца...
В конце оркестр исполнил "Интернационал", а публика - прошу
прощения! - Петроградский Совет начал расходиться под пение этой
популярной песни. По существу, это был многолюдный митинг, который
мог самое большее одобрить или не одобрить предложения
правительства, но сам не способен ни на какую настоящую
законодательную деятельность. По своей неорганизованности,
отсутствию четкости и действенности Петроградский Совет так же
отличается от английского парламента, как груда разрозненных часовых
колесиков от старомодных, неточных, но все еще показывающих время
часов".
Когда читаешь книгу "Россия во мгле", складывается
впечатление, что великий британский фантаст либо ничего не понял из
того, что увидел в России, либо по некоторым причинам, которые не
будем уточнять, сделал вид, что не понял.
Заседание Петроградского Совета было двойным спектаклем. Во-
первых. Петроградский Совет сам по себе уже был -спектакль.
Сравнивая его с кучей разрозненных колесиков, Герберт Уэллс не знал
(или не хотел знать), что существует Политбюро - компактный,
железный, отлаженный, беспощадный, находящийся всегда, как хорошо
смазанный маузер, в боевом состоянии механизм. Там-то все и решается.
Там-то и было решено заключить мир с Польшей. Но когда все уже
решено, почему бы и не потешить петроградских рабочих митингом. Ну
да еще поговорить о выращивании овощей в окрестностях Петрограда.
Выпустить пар.
Во-вторых, несомненно, заседание Петроградского Совета 7
октября 1920 года было еще и спектаклем, срежиссированным для
британского гостя. Герберт Уэллс описывает эпизод этого заседания,
который, хоть сейчас казните меня, был приготовлен специально для
него. Он пишет: "...выступил пожилой человек (в присутствии Зиновьева!
На Петроградском Совете!!! В 1920 году!!! -В.С.), который с
ожесточением упрекал русский народ и правительство (!) в безбожии;
Россия, говорил он, несет наказание за свои грехи, и, пока она не
раскается и не вернется в лоно религии, ее будет преследовать одно
бедствие за другим. Хотя участники заседания не разделяли его взглядов,
ему дали высказаться беспрепятственно", - добавляет Герберт Уэллс.
Святая простота, святая наивность! - добавим мы от себя. -
Вот видите, господин Уэллс, какая у нас демократия. Позволяется с
ожесточением критиковать правительство, обвинять его в безбожии,
накликивать на него Божью кару.
Конечно, это был переодетый чекист. Ну, или не знаю уж...
смертник какой-нибудь, камикадзе. Но даже и смертнику не позволили бы
высказаться.
Герберт Уэллс не мог (или не хотел) предположить, что каждый
шаг большевиков, а в особенности каждое слово (кроме, конечно,
приказов о расстреле и самих расстрелов), есть сознательная,
продуманная, направленная на заведомый обман людей ложь. То есть,
конечно, между собой, в узком кругу на заседаниях Политбюро или
Совнаркома они были искренни друг с другом и говорили правду, но,
обращаясь к широким массам (к насекомым, проскользнуло где-то у
вождя), они лгали беззастенчиво и всегда.
Насчет отношения самого Ленина ко лжи отметим два разных,
отдаленных друг от друга по времени момента.
Первый вычитываем в биографической "Лениниане" Мариэтты
Шагинян. Рассказывает Мария Александровна, мать Володи.
"Помню, как в Кокушкине, в гостях у тети, - ему шестой год
шел, - разбил нечаянно графин. Разбить в чужом доме графин -
серьезная вещь. Володя мой струсил и, когда тетка стала спрашивать, кто
это сделал, сказал: "не я". Ну, конечно, она и другие все знали, что он.
Почти два месяца прошло, мы были уж дома, уложила я вас спать,
простилась с вами, слышу - всхлипывает Володя, - спрятался с головой
под одеяло и всхлипывает. Я подхожу, а он: "Мама, я тогда неправду
сказал! Это ведь я графин разбил. А тебе сказал - не я". И плачет, -
переживает. Вот я нашего Володю за эту правдивость люблю..."
Второй момент вычитываем в мемуарах Юрия Анненкова,
замечательного художника-портретиста и автора не менее замечательных
воспоминаний о тех людях, портреты которых ему пришлось писать. Так
вот, в уста Ленину он вложил фразу: "Говорить правду -
мелкобуржуазный предрассудок. Ложь, напротив, часто оправдывается
целью".
А пользоваться ложью Владимиру Ильичу требовалось на
каждом шагу, потому что ложью была сама основная концепция, будто в
России произошла пролетарская революция, будто власть взял
пролетариат, будто в стране установлена и действует диктатура
пролетариата. Мы видели, как заседал Петроградский Совет, и видели,
что Совет этот ничего не решал, а решало все Политбюро, в котором не
было ни одного пролетария. Власть в стране взяли профессиональные
революционеры, не имеющие никаких профессий и не умеющие делать
ничего, кроме как утверждать свою диктатуру. Да и этого они в общем-то
не умели. Ведь сказал же Владимир Ильич: мы Россию завоевали, теперь
надо научиться Россией управлять.
Делалось все именем пролетариата, ибо не могли же они сказать
в открытую, что Россию завоевала группа эмигрантов, приехавшая через
Германию (и с германскими деньгами) в запломбированном вагоне. В
этом вагоне тоже не было ни одного пролетария. Точно известен список
людей, приехавших с Лениным. Вот эти люди: В. И. Ленин с супругой, Г.
Сафаров, Григорий Усиевич, Елена Кон, Инесса Арманд, Николай
Бойцов, Ф. Гребельская, Е. и М. Мирингоф, Сковно Абрам, Г. Зиновьев
(Апфельбаум) с супругой и сыном, Г. Бриллиант, Моисей Харитонов, Д.
Розенблюм, А. Абрамович, Шнейсон, М. Цхакая, М. Гоберман, А. Гниде,
Айзентух, Сулишвили, Равич, Погосская. (По книге Ф. Платтена "Ленин
из эмиграции в Россию". Март, 1917.)
Впрочем, надо сказать, что рабочие Петрограда, а потом и в
других городах очень скоро поняли. Что большевики их одурачили, что
никакой власти пролетариат не получил, а как работали рабочие у своих
станков, так и продолжали работать, только жить стали голоднее, беднее,
нежели при царе, и вообще-то гораздо бесправнее.
Уже в 1918 году на знаменитом Путиловском, самом
революционном заводе, вспыхнуло антибольшевистское восстание. В
сущности, это было не восстание, а шествие, демонстрация,
манифестация с флагами и лозунгами. Какие же флаги и лозунги рабочие-
путиловцы несли? Флаги - красные, а лозунги: "Вся власть Советам",
"Власть - рабочим комитетам", "Власть Петроградскому Совету". И что
же большевики? Как они отнеслись к пролетариату, якобы стоящему у
власти в России? Они это шествие беспощадно расстреляли из пулеметов,
после чего оно и стало называться восстанием. Точно так же беспощадно
(а действовали латышские стрелки, о которых мы подробнее поговорим
позже) были расстреляны Ижорское и Колпинское т.н. восстания. А
потом Ижевское, Златоустовское, Астраханское. Да, в Тамбовской
губернии было восстание крестьян, в Пензенской губернии восстание
крестьян, в Шуе и Рогачеве горожане оказали сопротивление изъятию
церковного имущества. Но в Петрограде, Ижорах. Колпине, Астрахани
расстреливали про-ле-та-ри-ат.
История не сохранила подробностей подавления пролетариата в
Петрограде. Больше известно о Кронштадтском восстании, когда
опомнились уж не рабочие, а матросы, чьими руками во многом
свершалась т.н. Октябрьская революция.
Но об Астрахани кое-что есть.
Берем, читаем и цитируем С.П.Мельгунова, его книгу "Красный
террор в России". Скажем только, что Мельгунов - добросовестный,
скрупулезный исследователь, и каждому его слову, каждой его цифре,
идет ли речь о крымских расстрелах, идет ли речь об Астрахани, можно
верить.
"В марте (1919 г. - В.С.) в Астрахани происходит рабочая
забастовка... Десятитысячный митинг мирно обсуждавших свое тяжелое
материальное положение рабочих был оцеплен пулеметчиками и
гранатчиками. После отказа рабочих разойтись был дан залп из винтовок.
Затем затрещали пулеметы, направленные в плотную массу участников
митинга, и с оглушительным треском начали рваться ручные гранаты.
Митинг дрогнул, прилег и жутко затих. За пулеметной
трескотней не было слышно ни стона раненых, ни предсмертных криков
убитых насмерть.
Город обезлюдел. Притих. Кто бежал, кто спрятался.
Не менее двух тысяч жертв было выхвачено из рабочих рядов.
Этим была закончена первая часть ужасной астраханской трагедии.
Вторая - еще более ужасная - началась 12 марта. Часть
рабочих была взята "победителями" в плен и размещена по шести
комендатурам, по баркам и пароходам. Среди последних и выделился
своими ужасами пароход "Гоголь". В центр полетели телеграммы о
"восстании". Из центра пришла лаконичная телеграмма, подписанная
Троцким, но, наверное, уж и Владимир Ильич знал о происшествии в
городе его дедушки, бабушки и отца. В телеграмме значилось:
"Расправиться беспощадно". И участь пленных была решена. Кровавое
безумие царило на суше и на воде.
В подвалах ЧК и просто во дворах расстреливали. С пароходов и
барж бросали прямо в Волгу. Некоторым вязали руки и ноги и бросали с
борта... В городе было так много расстрелянных, что их едва успевали
свозить ночами на кладбище, где они грудами сваливались под видом
"тифозных"... Каждое утро вставшие астраханцы находили среди улиц
полураздетых, залитых кровью, застреленных рабочих. И от трупа к трупу
при свете брезжившего утра живые разыскивали дорогих мертвецов.
13 и 14 марта расстреливали по-прежнему только одних рабочих.
Но потом власти, должно быть, спохватились. Ведь нельзя было даже
свалить вину за расстрелы на восставшую "буржуазию". И власти
решили, что "лучше поздно, чем никогда". Чтобы хоть чем-нибудь
замаскировать наготу расправы с астраханским пролетариатом, решили
взять первых попавшихся под руку "буржуев" и расправиться с ними по
очень простой схеме: брать каждого домовладельца,
рыбопромышленника, владельца мелкой торговли, заведения и
расстреливать.
К 15 марта едва ли можно было найти хоть один дом, где бы не
оплакивали отца, брата, мужа...
Точную цифру расстрелянных можно было бы восстановить
поголовным допросом граждан Астрахани. (Кстати, о том, что это было
не восстание, но просто избиение, говорит тот факт, что со стороны
карателей не было ни одного убитого. - В. С.) Сначала называли цифру
две тысячи, потом три. Потом власти стали опубликовывать сотнями
списки расстрелянных "буржуев". К началу апреля называли четыре
тысячи жертв. А репрессии все не стихали. Власть решила, очевидно,
отомстить рабочим Астрахани за все забастовки - и за Тульские, и за
Брянские, и за Петроградские, которые волной прокатились в марте 1919
года.
Жуткую картину представляла Астрахань в это время. На улицах
- полное безлюдье. В домах - потоки слез. Заборы, витрины и окна
учреждений заклеены приказами, приказами, приказами...
Да, еще удержалась в моей памяти картина, вычитанная где-то,
когда-то (у Мельгунова я не нашел), что ночью астраханские жители
бросились массами в степи, в сторону Казахстана. Их в степи настигали
конные отряды и рубили шашками. И спастись там уж было нельзя...
О непосредственной причастности Ленина к кровавому избиению
астраханцев говорит, по-моему, тот факт, что Ленин послал в Астрахань
своего полномочного представителя, который и возглавил всю эту
карательную акцию. Сохранилась где-то в анналах телеграмма Сталина
Владимиру Ильичу, что-то вроде (кто захочет, найдет): "Можете быть
спокойны, врагам революции не будет пощады". И никому не приходит в
