до удивления мало написано по одной, как мне сдается, причине: уж
очень она была благополучна. Не на что пожаловаться, не за что бросить
проклятие в лицо царскому правительству, не за что даже уязвить
местные губернские, уездные и волостные власти. Но взглянем сначала на
предыдущие события.
В марте 1895 года Ленин получает паспорт для выезда за
границу. Этот паспорт выхлопотала ему в Петербурге Мария
Александровна, мать. Вообще надо заметить, что очень многое для сына
выхлопатывала она. Скажем, возможность сдать в Петербургском
университете экзамены экстерном. Скажем, ехать в ссылку не по этапу, а
вольно, свободно, на свои деньги. Скажем, во время поездки в Сибирь
останавливаться и задерживаться то в одном городе, то в другом...
Видимо, хорошими связями обладала Мария Александровна, но, скорее,
быстро находила общий язык с людьми, быстро находила нужных людей
в самых разных инстанциях.
Советские источники не скрывают, что Ленин поехал за границу
для установления связей с группой "Освобождение труда" и для чтения
марксистских книг, которые он, и правда, конспектирует. Он посещает
Зальцбург в Австрии, Женеву, Цюрих, Париж, встречается с семьей
Шухта, Плехановым, Аксельроде, Лафаргом, то есть - на
революционном языке - устанавливает связи, а на обычном,
человеческом - плетет нити заговора. В то же время в Швейцарии он
лечится (а вернее всего, консультируется) в одном из санаториев. Со
здоровьем у него явно не все в порядке, и, конечно, не грипп, не насморк.
Ведь к 23 годам он уже совершенно лыс. Недаром потом будут говорить,
что трехлетнее пребывание в Шушенском сильно укрепило его здоровье.
В Петербург из-за границы Ленин возвратился не только со
связями, но, очевидно, и с деньгами. В Петербурге он начинает выпускать
листовки, газету "Рабочее дело", налаживает связь с петербургской
марксистской группой, печатает свою брошюру о штрафах и, наконец,
становится во главе "Союза борьбы за освобождение рабочего класса". И
тут его арестовывают, чтобы потом, через некоторое время, сослать на
три года в большое и богатое сибирское село Шушенское.
Но сначала задумаемся над словами: "Освобождение рабочего
класса". Казалось бы, какое дело интеллигентам с космополитическими
наклонностями - Марксу, Энгельсу, Плеханову, Аксельроде, Ульянову
- до рабочего класса? И от чего этот класс нужно освобождать? От
труда (группа "Освобождение труда")? И хотят ли сами рабочие, чтобы
их от труда освободили? Мала зарплата? Штрафы? Но тогда надо было
бы создавать группы "улучшения жизни рабочих", а не освобождения их
от труда. Ведь если их освободить от труда, то они уже перестанут быть
рабочими, а на их место у машин, станков, в шахтах встанут другие люди,
которые тоже будут называться рабочими. Сделать их труд свободным?
Но это же фикция. Рабочих ведь не держат в лагерях, за колючей
проволокой. Их держит на заводах и фабриках, в шахтах и на паровозах
необходимость зарабатывать деньги. Но эта необходимость существует и
теперь. Забегая вперед, скажем (а скоро, через определенное количество
страниц, и докажем), что Ленин, придя к власти, теоретически обосновал
и практически осуществил необходимость и неизбежность
принудительного труда для рабочего класса, а заодно и всего населения
страны.
Им, марксистам, для того, чтобы завоевать какую-либо страну и
править в ней, необходимо было народ (тот или иной народ) подразделить
на классы. Классовая теория марксизма. В то время как народ - это
цельный, исторически сложившийся организм. А подразделив народ на
классы, можно натравить один класс на другой. Пусть они борются друг с
другом и уничтожают друг друга. А выиграют марксисты. Классовая
теория - это ключик к любой стране и к любому народу. А наиболее
подходящий класс, с которого надо начинать, есть, правда, рабочий класс.
Во-первых, рабочие механически уже объединены. Ищи там крестьян по
разным деревням, а интеллигентов по их домам, а ремесленников-
одиночек по их мастерским. Рабочие же каждый день собираются в одно
место в количестве многих тысяч человек. Легко агитировать, легко
спровоцировать их выйти с флагами. Во-вторых, крестьянин привязан к
своей земле, к своему хозяйству, ремесленник - к своему "делу",
рабочий же не привязан ни к чему, кроме рабочего места, которое легче
сменить на другое, нежели хозяйство или мастерскую. Отсюда и формула
Маркса: "Рабочим нечего терять, кроме своих цепей". Более того, Маркс
выкинул формулу, лозунг: "Пролетариат не имеет отечества".
Действительно, из всех слоев населения той или иной страны пролетариат
(будем рабочих называть по-марксистски) наименее обременен
национальным самосознанием. Во всяком случае, пролетариату легче,
чем какому-либо другому слою населения, заморочить голову,
распропагандировать его. Отсюда марксистский лозунг: "Пролетарии
всех стран, соединяйтесь!" Соединяйтесь поверх своих народов и поверх
своих правительств. То есть сокрушая свои правительства и размывая
свои народы.
"Союз борьбы за освобождение рабочего класса". В Петербурге
(!), в России (!!), где рабочих было 3 процента от общего населения. Но
Ленину нужна была организация и нужна была для этой организации
благовидная вывеска. Ведь это его формула: "Сила... авангарда в 10, в 100
раз и более велика, чем его численность". Возможно ли это? Может ли
сила сотни превышать силу тысячи?
Может и превышает, когда сотня организована (подчеркнуто
Лениным. - В.С.). Организация удесятеряет силы.
Это тот же принцип, по которому мафия из 3-4 десятков человек
терроризирует и держит в руках целый город или его большую часть.
Да, им нужна была организация. Они понимали, что как
организованная сотня сильнее тысячи, так организованные десять человек
сильнее сотни, той же тысячи, а несколько тысяч могут оказаться сильнее
неорганизованных миллионов. И не могли же они свою заговорщицкую
организацию назвать как-нибудь: "Союз борьбы с Российской империей",
"Союз борьбы с самодержавием", "Союз по завоеванию и сокрушению
России". Лучше звучит: "Союз борьбы за освобождение рабочего класса".
Такой "союз" был создан, а его создатель арестован и на три года
сослан в богатое сибирское село Шушенское. Приговор о высылке
утвержден (везде будем иметь в виду новый стиль) 10 февраля 1897 года.
Но сам Ленин еще в тюрьме. Мария Александровна хлопочет, и 24
февраля Ульянов получает разрешение ехать в ссылку не по этапу, а за
свой счет по проходному свидетельству.
26 февраля его выпускают из тюрьмы и разрешают пробыть в
Петербурге до 1 марта. Он немедленно собирает совещание
петербургского "Союза борьбы", где спорит с экстремистских позиций с
некоторыми более молодыми членами союза, обвиняя их в оппортунизме,
то есть в относительной мягкости по отношению к существующему
строю, а затем фотографируется с некоторыми заговорщиками, которым,
как и ему самому, предстоит ссылка. Это Ванеев, Запорожец,
Кржижановский, Малченко, Мартов (Цедербаум) и Старков.
Подумайте только все вы, кому внушили представление о
чудовищной жестокости царского режима. Представьте себе, что в
тридцатые годы, а тем более в двадцатые, т. е. в годы ленинской
диктатуры, обнаружен заговор, антиправительственный кружок и
арестовывают организатора этого кружка...
Во-первых, мы имеем конкретный пример: "дело Таганцева", по
которому расстрелян русский поэт Николай Гумилев, а уж сам Таганцев в
первую очередь. Только бы всех этих Ванеевых, Кржижановских,
Мартовых и видели. Да и в более поздние наши, уже застойные времена
арестовали бы какого-нибудь диссидента, "правозащитника" и сослали
бы его... не знаю уж куда. И вот он едет себе не торопясь.
Останавливается в Москве у мамаши, живет здесь два лишних дня сверх
разрешенных. Приехав в Красноярск, встречается с такими же, как и он,
политическими ссыльными Бабушкиным, Красиковым и другими, живет
в Красноярске около двух месяцев. В прошении на имя иркутского
генерал-губернатора задержаться в Красноярске он ссылается на слабость
здоровья, свободно переписывается с матерью и сестрами, много
занимается в частной библиотеке купца Юдина. (Интересно, что стало с
этим купцом, с его домом и с его уникальной библиотекой после 1917
года? Положим, "в бывшем доме купца Юдина в Красноярске, где
размещалась (?) огромная библиотека этого книголюба, разрешавшего
ссыльному Ульянову пользоваться своими сокровищами, также создан
музей" (Путеводитель). Ну а если бы не было этого обстоятельства? А
дома и сокровища других красноярских, и минусинских, и всех
российских купцов? Да и то подозреваю, что сначала дом разорили,
хозяев уничтожили, а потом уж в 30-е годы спохватились устроить музей.
Не случайно в путеводителе написано в прошедшем времени "где
размещалась огромная библиотека").
И вот еще маленький штрих. И тоже на совести нашего
персонажа Владимира Ильича. Не сам, не сам он разорял красноярское
кладбище, но он создал атмосферу, "климат" на всю страну. Пишет в
"Литературной газете" О. П. Аржаных:
"На Троицком кладбище в Красноярске, существующем с первой
половины XIX века, нашли свой последний приют многие замечательные
наши земляки, немало потрудившиеся на благо родного города. Ныне,
увы, их могилы в запустении и разоре...
Уже ведутся работы по реставрации памятника знаменитому
библиофилу Юдину, начат учет мемориальной культуры (надгробий. -
В.С.). На текущий год намечается восстановление кладбищенской ограды
и нескольких особо примечательных надгробий". Вот так-то.
О Шушенском Владимир Ильич напишет в письме к М.И.
Ульяновой: "Это - большое село (более 1.5 тысяч жителей), с
волостным управлением, квартирой земского заседателя, школой... Лежит
оно на правом берегу Енисея в 56 верстах к югу от Минусинска. Так как
есть волостное правление, то почта будет ходить, значит, довольно
правильно".
В Шушенское В. И. поехал, когда открылась навигация по
Енисею, на пароходе "Св. Николай". Говорят, пароход этот цел до сих
пор и даже сохранилось на нем меню обедов. Прочитать бы.
У нас есть возможность прикинуть, хоть и приблизительно,
размеры села. Может быть, читатели не забыли еще письмо крестьянина
из большого богатого сибирского села Сивкова, разоренного советской
властью. Я, вводя это письмо в книгу, опустил тогда подробный
подворный перечень, а теперь скажу, что в Сивкове было 813 жителей и
214 домов. Значит, если в Шушенском более полутора тысяч жителей, то
и домов соответственно тоже в два раза больше, то есть около пятисот
домов. Действительно, большое село.
Сначала Владимир Ильич поселился в доме А. Д. Зырянова.
"Зырянов был зажиточным крестьянином, держал постояльцев. Места
было достаточно и в доме, и во флигеле". (Путеводитель "Шушенское".)
Потом Владимир Ильич, женившись на Надежде
Константиновне, переселился в более просторный дом Петровых. "Муж
Петровой вел доходную торговлю зерном, позволявшую ему иметь
большой, городского типа дом с высокими окнами и двумя входами" (там
же).
Интересно, как пережили бы Зыряновы и Петровы 1929 год,
доживи они до этого времени. А они, конечно, не были самыми
зажиточными жителями Шушенского.
В селе, как написано в путеводителе, насчитывалось 33 двора,
хозяева которых вынуждены были работать по найму у своих более
зажиточных односельчан. 33 двора из 500.
"Говорил Ильич по этому поводу, - вспоминала Н.К.Крупская,
- о беспощадной жестокости мелкого собственника (Зырянова и
Петрова?), о беспощадной эксплуатации им батраков".
Да полно, так ли! Наготове обкатанные словечки: "мелкий
собственник", "батрак", "беспощадная эксплуатация", "беспощадная
жестокость". А ведь в жизни все это выглядело по-другому. Работали,
получали деньги. Надеюсь, что деньги, а не пустые голые трудодни. А
жестокая мелкая собственница Петрова выделила жильцам в своем
огороде несколько грядок. "В огороде выросла у нас всякая всячина -
огурцы, морковь, свекла, тыква, - вспоминала Н.К.Крупская, - очень я
гордилась своим огородом" (там же).
Не знаю, как было с Шушенским в 1929 году. Может, из-за того,
