рый, подпивши на братовщине, хвастает не силою своею, но богатством: та-
ким образом, и другая сторона новгородской жизни оставила по себе память
в произведениях народной фантазии. Сходство песенного Садка с летописным
заключается в том, что и в песни богатый гость - охотник строить церкви.
Благочестие Садки не осталось без награды: другая песня говорит, как
Садко, находясь во власти морского царя, спасся от беды советами св. Ни-
колая. Из книжников, сочинения которых неизвестны, упоминается в летопи-
си под 1205 годом, в Галиче, Тимофей, премудрый книжник, родом из Киева;
этот Тимофей притчами говорил против мучителя галичан, венгерского вое-
воды Бенедикта, "яко в последняя времена тремя имены наречется антих-
рист".
Но если память о важных событиях и лицах знаменитых, выдавшихся поче-
му бы то ни было из среды современников, сохраняется в народе и переда-
ется из века в век в украшенных повествованиях; если при условии грамот-
ности являются люди, которые в украшенной речи передают письму известия
о каком-нибудь важном событии, не позволяя себе никаких уклонений, за-
мышлений поэтических, невозможных уже по самой близости события всем из-
вестного, причем очевидно желание высказать господствующую мысль, гос-
подствующую потребность времени, какова была в описываемую эпоху потреб-
ность прекращения княжеских усобиц, княжеского непособия друг другу,
потребность, столь ясно высказавшаяся в Слове о полку Игореву; если на-
роду, в самом младенческом состоянии, врождено стремление знать свое
прошедшее, объяснить себе, как произошло то общество, в котором он жи-
вет; если религиозное уважение к отцам требует сохранения памяти об них;
если это врожденное человеку уважение заставляет находить в преданиях
старины живое поучение; если все народы с величайшим наслаждением прис-
лушиваются к сказаниям о делах предков; если эти сказания при отсутствии
грамотности передаются устно, а при зачатках грамотности первые записы-
ваются; если таков общий закон жизни народов, то нет никакого основания
предполагать, что в жизни русского народа было иначе, и отодвигать появ-
ление летописей как можно далее от времени появления христианства с гра-
мотностию, тем более, что с Византиею были частые, непосредственные свя-
зи. Византия служила образцом во всем относящемся к гражданственности, и
Византия представила образец летописей, с которыми можно было познако-
миться даже и в славянских переводах.
Сказавши, что Византия служила образцом во всем, относящемся к
письменности, мы уже решили вопрос относительно формы, в какой должны
были явиться у нас первые памятники собственно исторического содержания:
они должны были явиться в виде летописи (хроники, анналов), погодного
записывания известий о событиях, без всякой собственно исторической, на-
учной связи между ними. Выражения: сухое, краткое записывание никак не
могут идти в общих признаках для определения летописи: летописные извес-
тия отличаются сухостию и украшенностию, краткостию и обилием вследствие
различных условий - местных, личных, случайных и постоянных, как увидим
впоследствии. Теперь же следует вопрос: кто у нас на Руси должен был
первоначально заняться записыванием событий, составлением летописей? Мы
видели, что если между князьями, а вероятно и в дружине их, были охотни-
ки собирать и читать книги, то это были только охотники, тогда как. на
Руси существовало сословие, которого грамотность была обязанностию и ко-
торое очень хорошо сознавало эту обязанность, сословие духовное. Только
лица из этого сословия имели в то время досуг и все средства заняться
летописным делом; говорим: все средства, потому что при тогдашнем поло-
жении духовных, особенно монахов, они имели возможность знать современ-
ные события во всей их подробности и приобретать от верных людей сведе-
ния о событиях отдаленных. В монастырь приходил князь прежде всего сооб-
щить о замышляемом предприятии, испросить благословения на него, в мо-
настырь прежде всего являлся с вестию об окончании предприятия; духовные
лица отправлялись обыкновенно послами, следовательно, им лучше других
был известен ход переговоров; имеем право думать, что духовные лица отп-
равлялись послами, участвовали в заключении договоров сколько из уваже-
ния к их достоинству, могущего отвратить от них опасность, сколько
вследствие большого уменья их убеждать словами писания и большой власти
в этом деле, столько же и вследствие грамотности, уменья написать дого-
вор, знания обычных форм: иначе для чего бы смоленский князь поручил
священнику Иеремии заключение договора с Ригою? Должно думать, что ду-
ховные лица, как первые грамотеи, были первыми дьяками, первыми секрета-
рями наших древних князей. Припомним также, что в затруднительных обсто-
ятельствах князья обыкновенно прибегали к советам духовенства; прибавим
наконец, что духовные лица имели возможность знать также очень хорошо
самые подробности походов, ибо сопровождали войска и, будучи сторонними
наблюдателями и вместе приближенными людьми к князьям, могли сообщить
вернейшие известия, чем самые ратные люди, находившиеся в деле. Из одно-
го уже соображения всех этих обстоятельств мы имели бы полное право зак-
лючить, что первые летописи наши вышли из рук духовных лиц, а если еще в
самой летописи мы видим ясные доказательства тому, что она составлена в
монастыре, то обязаны успокоиться на этом и не искать другого какого-ни-
будь места и других лиц для составления первоначальной, краткой летопи-
си, первоначальных кратких записок.
Зная, что дошедшая до нас первоначальная летопись вышла из рук духо-
венства, мы должны теперь обратиться к вопросу: в каком виде дошла до
нас эта летопись?
Летопись дошла до нас во множестве списков, из которых самый древний
не ранее XIV века; из всех этих списков нет ни одного, в котором бы не
было заметно явных вставок, следовательно, все списки летописей, древние
и позднейшие, представляются нам в виде сборников. При рассматривании
этих списков мы замечаем, что в них начальная летопись о Русской земле,
сохраняя явственно одну общую основу, разнится не только по языку, что
легко объясняется временем составления того или другого списка или сбор-
ника, но также разнится в подробностях событий, и в одних списках недос-
тает под известными годами таких событий, какие находим в других. Отсюда
рождается первый, главный для историка вопрос: как пользоваться этими
подробностями, этими лишними известиями, которые находятся в одних, пре-
имущественно позднейших, сборниках и недостают в других. Критика истори-
ческая прошедшего столетия решила этот вопрос так, что должно пользо-
ваться только известиями, находящимися в древних списках, и считать при-
бавочные известия поздних сборников за позднейшие сочинения, вымыслы. Но
в наше время при возмужалости исторической критики таким приговором удо-
вольствоваться нельзя. Одно обстоятельство позднего составления сборника
не может в глазах историка заподозрить верности известий, в нем содержа-
щихся, потому что составитель позднейшего сборника, например XVII века,
мог пользоваться списками древнейшими, для нас потерянными; следова-
тельно, всякое новое известие, находящееся в позднейших сборниках, долж-
но быть подвергаемо критике само по себе, без отношения к позднему сос-
тавлению. Обычные старинные выражения, что составитель позднейшего, нап-
ример Никоновского, сборника выдумал то или другое известие, не находя-
щееся в древних харатейных списках, не имеет для нас теперь никакого
значения; можно заподозрить грамоту или известие какое-нибудь, если они
говорят в пользу лица или сословия, имеющего близкое отношение к соста-
вителю сборника, но и то тогда только, когда эта грамота или известия
будут заключать в себе другие подозрительные признаки; легко заметить
известие, носящее на себе следы народной фантазии, и занесенное просто-
душным составителем летописи в ряд событий достоверных: за это, впрочем,
историк должен быть только благодарен составителю сборника, а не упре-
кать его самого в выдумке; никто не обязывает верить догадке старинного
грамотея, который старается объяснить название известных местностей и
для этого придумывает ряд небывалых лиц и событий. Но никто не имеет
права сказать, чтобы составитель позднейшего летописного сборника выду-
мал событие, случившееся за много веков назад, событие, не имеющее ни с
чем связи, событие, ничего не объясняющее, например, что в XI веке в та-
ком-то году приходили печенеги на Русскую землю, что Аскольд и Дир ходи-
ли на болгар, что в таком-то году крестился хан печенежский, что в та-
ком-то году поймали разбойника; подозрительность относительно подобных
известий будет служить не в пользу критика. Но освобождение от предрас-
судка относительно известий позднейших списков, которых нет в древней-
ших, значительно изменяет взгляд наш на летопись. Рассматривая начальную
нашу летопись, как по древним спискам, так и позднейшим, более полным,
мы прежде всего должны различать известия киевские и новгородские, ибо
единовременно с начальною южною, или киевскою, летописью мы должны поло-
жить и начальную северную, новгородскую; известия обеих соединены в
позднейших списках, каковы так называемый Софийский, Никоновский и дру-
гие.
Так, например, Киевская начальная летопись не знает, какую брали дань
варяги с северных племен; составитель Софийского списка, пользовавшийся
начальною Новгородскою летописью, знает: "от мужа по беле веверице".
Счет годов в Никоновском списке, оканчивающийся Владимиром Ярославичем,
обличает новгородское составление; известие о Вадиме также. Южный на-
чальный летописец не знает, где были посажены двое сыновей Владимировых
- Станислав и Судислав; Новгородский знает: Станислав в Смоленске, Су-
дислав в Пскове. Под 991 годом явственна вставка новгородского предания
о Перуне: "Крестився Володимер и взя у Фотия патриарха у царьградскаго
перваго митрополита Киеву Леона, а Новугороду архиепискупа Якима Корсу-
нянина... и прииде к Новугороду архиепискуп Яким, и требище разори, и
Перуна посече и повеле въврещи в Волхов, и повязавше ужи, влечахуть и по
калу, биюще жезлием и пихающе, и в то время вшел бе в Перуна бес, и нача
кричати: о горе, ох мне! достахся немилостивым сим рукам; и вринуша его
в Волхов. Он же пловя сквозе великий мост, верже палицю свою и рече: на
сем мя поминают новгородские дети, ею же и ныне безумнии убивающеся,
утеху творят бесом. И заповеда никому же нигде же переняти его: иде
Пидьблянин рано на реку, хотя горнеци везти в город, оли Перун приплы к
берви, и отрину и шестом: ты, рече, Перунище, до сыта ел и пил, а нынича
поплови прочь; плы из света некощное". Под 1034 годом в Софийском и Ни-
коновском списке встречаем явственно новгородское известие: "Великий
князь Ярослав иде в Новгород и посади сына своего Володимера в Новегоро-
де и епископа Жиряту; и людям написа грамоту, рек: "По сей грамоте дади-
те дань". Бяше же хромоног, но умом свершен и храбор на рати, и христи-
ан, чтяше сам книги". Известие о походе Улеба на Железные Ворота, встре-
чающееся в позднейших списках, есть известие чисто новгородское, и пото-
му его нет в Киевской летописи, равно как известие об епископе Луке Жи-
дяте и проч. Когда написана первоначальная Новгородская летопись - на
это есть указание: в Софийском списке и в некоторых списках собственно
Новгородской летописи под 1030 г. встречаем следующее известие: "Того же
лета преставися архиепискуп ноугородскый Аким: бяше ученик его Ефрем, же
ны учааше". На основании этого известия мы имеем полное право отнести
составление Новгородской начальной летописи к XI веку. Таким образом
объясняется часть дополнений, внесенных в начальную Киевскую летопись
составителями поздних списков: эти дополнения взяты из летописи Новго-
