Слава живому, который не умирает!
"Тысяча и одна ночь"
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Ходжа Насреддин вошел в доверие и милость к эмиру, стал
его ближайшим советником во всех делах. Ходжа Насреддин решал,
эмир подписывал, а великий визирь Бахтияр только прикладывал
медную резную печать. "О великий аллах, да это что же творится
в нашем государстве! -- мысленно восклицал он, читая эмирские
указы об отменах налогов, о бесплатном пользовании дорогами и
мостами, об уменьшении базарных сборов.-- Ведь так недолго
совсем разорить казну! Этот новый мудрец, да прогниют насквозь
его внутренности, разрушил в одну неделю все, над чем я
трудился больше десяти лет!"
Однажды он осмелился доложить о своих сомнениях эмиру.
Повелитель ответил:
-- Что знаешь ты, ничтожный, и что понимаешь? Мы сами не
меньше тебя скорбим об этих указах, опустошающих нашу казну, но
что можем мы сделать, если так повелевают звезды! Утешься,
Бахтияр, это -- на короткое время, пока звезды не станут в
благоприятное сочетание. Объясни ему, Гуссейн Гуслия.
Ходжа Насреддин отвел великого визиря в сторону, усадил на
подушки и долго объяснял, почему дополнительный налог на
кузнецов, медников и оружейников следует немедленно отменить.
-- Звезды Аль-Авва в созвездии Девы и Аль-Баль-да в
созвездии Стрельца противостоят звездам Сад-Була в созвездии
Водолея,-- говорил Ходжа Насреддин.-- Ты понимаешь, о почтенный
и сиятельнейший визирь, они противостоят и далеки от сочетания.
-- Ну и что же, если они противостоят? -- возразил
Бахтияр.-- Они и раньше противостояли, что, однако, ничуть не
мешало нам исправно взыскивать налоги.
-- Но ты позабыл о звезде Ак-Дабаран в созвездии Вола! --
воскликнул Ходжа Насреддин.-- О визирь, посмотри на небо, и ты
убедишься!
-- Зачем мне смотреть на небо! -- ответил упрямый
визирь.-- Мое дело -- следить за сохранностью и приумножением
казны; я вижу, что с того дня, как появился ты во дворце,
доходы казны уменьшились и приток налогов сократился. Сейчас
как раз подошел срок взыскания налогов с городских
ремесленников;
объясни мне, почему мы не можем взыскать?
-- Как почему? -- воскликнул Ходжа Насреддин.-- Да я же
целый час толкую тебе об этом! Неужели ты до сих пор не понял,
что на каждый из двенадцати знаков Зодиака выпадают два стояния
луны с одной третью!..
-- Но я должен взыскать налоги! -- снова перебил визирь.--
Ты понимаешь, налоги!
-- Подожди,-- остановил его Ходжа Насреддин.-- Я еще не
разъяснил тебе, что созвездие Ас-Сурейя и восемь звезд
Ан-Наими...
Здесь Ходжа Насреддин пустился в столь туманные и
пространные объяснения, что в голове у великого визиря загудело
и в глазах помутилось. Ой встал и вышел, пошатываясь. А Ходжа
Насреддин вернулся к эмиру:
-- О повелитель! Старость хотя и покрыла серебром его
голову, но обогатила ее лишь снаружи, не превратив в золото то,
что находится внутри головы. Он не смог вместить в себя мою
мудрость. Он ничего не понял, повелитель. О, если бы он обладал
одною лишь тысячной долей того ума, которым обладает великий
эмир, затмевающий самого Лухмана!
Эмир милостиво и самодовольно улыбнулся. Все эти дни Ходжа
Насреддин с великим усердием внушал ему мысль о его
несравненной мудрости и преуспел в своем намерении вполне. И
теперь, когда он доказывал что-нибудь эмиру, тот слушал с
глубокомысленным видом и не возражал, боясь обнаружить истинную
глубину своего ума.
На следующий день Бахтияр говорил в кругу придворных:
-- Новый мудрец, этот самый Гуссейн Гуслия, разорит нас
всех! Все мы обогащаемся только в дни собирания налогов, когда
нам удается зачерпнуть из большой и полноводной реки, текущей в
эмирскую казну. И вот пришло нам время зачерпнуть, но этот
Гуссейн Гуслия мешает. Он ссылается на расположение звезд, но
когда и кто слышал, чтобы звезды, управляемые аллахом,
располагались бы в ущерб знатным и благородным людям,
благоприятствуя в то же время каким-то презренным
ремесленникам, которые -- я уверен -- бесстыдно прожирают
сейчас свои заработки, вместо того чтобы отдать их нам! Когда и
кто слышал о таком расположении звезд? Этого не сказано ни в
одной книге, потому что такая книга, если бы даже и появилась,
то была бы немедленно сожжена, а человек, сочинивший ее, был бы
проклят и предан казни, как величайший богохульник, еретик и
злодей!
Придворные молчали, еще не зная, на чью сторону выгоднее
им стать -- на сторону Бахтияра или нового мудреца.
-- Уже сейчас приток налогов уменьшается с каждым днем,--
продолжал Бахтияр.-- И недалеко то время, когда оскудеет казна,
и мы, приближенные эмира, разоримся, и вместо парчовых халатов
мы наденем простые, грубые, и вместо двадцати жен мы будем
довольствоваться только двумя, и вместо серебряных блюд нам
подадут глиняные, и вместо нежного молодого барашка мы положим
в плов жесткую говядину, пригодную лишь для собак и
ремесленников! Вот что готовит нам новый мудрец Гуссейн Гуслия,
и тот, кто этого не видит, тот слеп, и горе тому!
Так он говорил, стараясь возмутить придворных против
нового мудреца.
Напрасны были его усилия.
Гуссейн Гуслия все более и более преуспевал в своем
возвышении.
Особенно же отличился он в "день восхваления". По
стародавнему обычаю все визири, вельможи, мудрецы и поэты
ежемесячно соревновались перед лицом эмира в наилучшем
восхвалении его. Победителю выдавалась награда.
Все высказали свои похвалы, но эмир остался недоволен.
-- То же самое вы говорили нам и в прошлый раз,-- сказал
он.-- И мы находим, что вы недостаточно усердны в славословии.
Вы не желаете утруждать свой ум, но мы заставим вас потрудиться
сегодня. Мы будем задавать вам вопросы, а вы должны отвечать,
сочетая в своих ответах восхваление с правдоподобием.
Эмир спросил:
-- Если мы, великий эмир бухарский, согласно вашим
утверждениям, могуч и непобедим, то почему государи
сопредельных мусульманских стран до сих пор не прислали к нам
своих послов с богатыми подарками и с изъявлениями своей полной
покорности нашему непреоборимому владычеству? Мы ждем ваших
ответов на этот вопрос.
Полная растерянность охватила придворных. Они бормотали
что-то невнятное, всячески старались уклониться от прямого
ответа. Один только Ходжа На-среддин сохранял уверенное
спокойствие. Когда очередь дошла до него, он сказал:
-- Да удостоятся мои жалкие слова внимания великого эмира.
На вопрос нашего владыки ответить легко. Все прочие государи,
управляющие сопредельными странами, пребывают в постоянном
страхе и трепете перед всемогуществом нашего владыки. И
рассуждают они таким образом: "Если пошлем мы великому,
славному и могучему эмиру бухарскому богатые подарки, то он
подумает, что земля наша очень богата, и, соблазнившись, придет
со своим войском и заберет нашу землю. Если же, наоборот, мы
пошлем ему подарки беднее, то он оскорбится и все равно двинет
на нас свое войско. Он, эмир бухарский, велик, славен и могуч,
и лучше всего не напоминать ему о нашем существовании". Вот как
рассуждают прочие государи, и причину того, что они не
присылают в Бухару послов с богатыми подарками, нужно искать в
их беспрерывном трепете перед всемогуществом нашего владыки.
-- Вот! -- вскричал эмир, приведенный в полное восхищение
ответом Ходжи Насреддина.--Вот как надо отвечать на вопросы
эмира! Вы слышали! Учитесь, о болваны, подобные чурбакам!
Поистине, Гуссейн Гуслия превосходит вас всех своей мудростью в
десять раз! Объявляем ему свое благоволение.
Сейчас же дворцовый повар подбежал к Ходже Насреддину и
набил ему полный рот халвой и леденцами. Щеки Ходжи Насреддина
раздулись, он задыхался, густая сладкая слюна текла по его
подбородку.
Эмир задал еще несколько столь же коварных вопросов.
Ответы Ходжи Насреддина были каждый раз наилучшими.
-- В чем состоит наипервейшая обязанность придворного? --
спросил эмир.
Ходжа Насреддин ответил ему так:
-- О великий и блистательный повелитель! Наипервейшая
обязанность придворного состоит в каждодневном упражнении
спинного хребта, дабы последний приобрел необходимую гибкость,
без чего придворный не может достойным образом выразить свою
преданность и свое благоговение. Спинной хребет придворного
должен обладать способностью изгибаться, а также извиваться во
всех направлениях, в отличие от окостеневшего хребта
какого-нибудь простолюдина, который даже и поклониться не умеет
как следует.
-- Вот именно! -- вскричал восхищенный эмир.-- Вот именно,
в каждодневном упражнении спинного хребта! Вторично объявляем
наше благоволение мудрецу Гуссейну Гуслия!
Ходже Насреддину во второй раз набили рот халвой и
леденцами.
В этот день многие из придворных перешли от Бахтияра на
сторону Ходжи Насреддина.
Вечером Бахтияр позвал к себе Арсланбека. Новый мудрец
равно угрожал им обоим, и ради его сокрушения они позабыли на
время старинную вражду.
-- Хорошо бы подсыпать ему чего-нибудь в плов,-- сказал
Арсланбек, который был мастер на такие дела.
-- А потом эмир снимет нам головы! -- возразил Бахтияр.--
Нет, почтенный Арсланбек, действовать нужно иначе. Мы должны
всячески восхвалять и превозносить мудрость Гуссейна Гуслия и
добиться того, чтобы в сердце эмира закралось сомнение -- не
превосходит ли в глазах придворных мудрость Гуссейна Гуслия его
собственную, эмирскую мудрость. А мы будем неустанно восхвалять
и превозносить Гуссейна Гуслия, и наступит день, когда эмир
возревнует. И этот день для Гуссейна Гуслия будет последним в
его возвышении и первым в его падении!
Но судьба заботливо оберегала Ходжу Насреддина, и даже
промахи его оборачивала на пользу ему.
Когда Бахтияр и Арсланбек, каждодневно и неумеренно
восхваляя нового мудреца, почти добились соединенными усилиями
своей цели и эмир, пока еще тайно, но уже начал ревновать,
случилось так, что Ходжа Насреддин промахнулся.
Они гуляли с эмиром в саду, вдыхая благоухание цветов и
наслаждаясь пением птиц. Эмир был молчалив. В этом молчании
Ходжа Насреддин чувствовал скрытую неприязнь, но причины понять
не мог.
-- А как твой пленник, этот самый старик? -- спросил
эмир.-- Узнал ли ты, Гуссейн Гуслия, его настоящее имя и
намерения, с которыми он прибыл в Бухару?
Ходжа Насреддин думал в это время о Гюльджан и ответил
рассеянно:
-- Да простит великий повелитель ничтожного раба своего. Я
не мог добиться от этого старика ни одного слова. Он молчит как
рыба.
-- Но ты пробовал применить к нему пытку?
-- О великий повелитель, еще бы! Позавчера я выламывал ему
суставы, а вчера я целый день железными клещами расшатывал ему
зубы.
-- Это хорошая пытка, расшатывать зубы,-- сказал эмир.--
Странно, что он молчит. Может быть, прислать тебе на помощь
искусного и опытного палача?
-- О нет, пусть великий повелитель не утруждает себя
заботами! Завтра я применю новую пытку -- я буду пронзать язык
и десны этого старика раскаленным шилом.
-- Погоди, погоди! -- воскликнул эмир, и лицо его
просияло.-- Но как он тогда сможет назвать свое имя, если ты
пронзишь ему раскаленным шилом язык? Ты не подумал об этом,
Гуссейн Гуслия, и не предусмотрел, но мы, великий эмир,
подумали, предусмотрели и предотвратили твою ошибку, из чего
видно, что хотя ты и несравненный мудрец, но наша мудрость
