поручить дальнейшее лечение новой наложницы не мне, а великому
визирю Бахтияру? Пусть он попробует вылечить ее, но только я
тогда не ручаюсь за ее жизнь.
-- Что ты, что ты, Гуссейн Гуслия! -- испугался эмир.--
Бахтияр ничего не понимает в болезнях, да и вообще не очень
крепок умом, о чем мы с тобой уже говорили, когда я предлагал
тебе занять должность великого визиря.
По всему телу великого визиря прошла медленная судорога;
он устремил на Ходжу Насреддина взгляд, полный неутолимой
злобы.
-- Иди и займись приготовлением лекарства,-- закончил
эмир.-- Но пять дней -- это очень долго, Гуссейн Гуслия. Может
быть, ты сумеешь управиться побыстрее, ибо нам не терпится
увидать тебя главным евнухом.
-- Великий владыка, мне и самому не терпится! --
воскликнул Ходжа Насреддин.-- Я постараюсь управиться
побыстрее.
Пятясь и отвешивая бесчисленные поклоны, он удалился.
Бахтияр проводил его взглядом, в котором сквозило явное
сожаление, что враг и соперник уходит, не потеряв ничего против
прежнего веса.
"О змея, о коварная гиена! -- думал Ходжа Насреддин,
поскрипывая зубами от ярости.-- Но ты опоздал, Бахтияр, теперь
ты ничего не успеешь сделать со мной, ибо я знаю то, что хотел
узнать: все входы, переходы и выходы в эмирском гареме! О моя
драгоценная Гюльджан, ты ухитрилась заболеть как раз вовремя и
своей болезнью спасла Ходжу Насреддина от ножей дворцового
лекаря. Впрочем, справедливо будет сказать, что хлопотала ты о
себе!"
Он направился в свою башню. У ее подножия в тени сидели
стражники и играли в кости; один из них, вконец уже
проигравшийся, снимал сапоги, чтобы поставить на кон. Было
очень жарко, но в башне, за толстыми стенами, царила сырая
прохлада. Поднимаясь по узкой каменной лестнице. Ходжа
Насреддин прошел мимо своей двери, прямо в верхнюю комнату, где
содержался багдадский мудрец.
Старик за время своего плена необычайно оброс, облик его
стал диким. Глаза его сверкали из-под нависших бровей. Он
встретил Ходжу Насреддина проклятиями:
-- Долго ли ты будешь держать меня взаперти, о сын греха,
да упадет камень на твою голову и выйдет в подошву! О гнусный
плут и обманщик, присвоивший себе мое имя, мой халат, мою чалму
и мой пояс, да прогрызут тебя заживо могильные черви, да
источат они твой желудок и твою печень!..
Ходжа Насреддин привык и не обижался:
-- Почтенный Гуссейн Гуслия, на сегодня я придумал для
тебя новую пытку, а именно: сдавливание твоей головы с помощью
веревочной петли и палки. Внизу сидят стражники, ты должен
кричать так, чтобы они слышали.
Старик подошел к зарешеченному окну и начал кричать
скучным голосом:
-- О всемогущий аллах! О, мучения мои нестерпимы! О, не
сдавливай мне голову с помощью веревочной петли и палки^ О,
лучше смерть, чем такие муки!
-- Подожди, почтенный Гуссейн Гуслия,-- остано вил его
Ходжа Насреддин.-- Ты кричишь лениво и без всякого страдания, а
стражники, не забывай, чрезвычайно опытны в подобных делах.
Если они в твоих криках уловят притворство и донесут
Арсланбеку, тогда ты попадешь в руки настоящего палача. Так
лучше прояви должное усердие сейчас. Вот я покажу тебе, как
нужно кричать.
Ходжа Насреддин подошел к окну, набрал полную грудь
воздуха и вдруг завопил так, что старик, заткнув уши,
шарахнулся в сторону.
-- О потомок нечестивых -- воскликнул он.-- Да где же мне
взять такую глотку, чтобы крики мои были слышны на другом конце
города!
-- Это для тебя единственный способ избегнуть рук
палача,-- возразил Ходжа Насреддин.
Старику пришлось поднатужиться. Он кричал и вопил столь
горестно, что стражники у подножия башни прервали на время игру
и слушали с упоением.
После этого старик долго не мог откашляться и отдышаться.
-- Ох! -- говорил он.-- Разве можно задавать такую работу
моей старой гортани! Ну, доволен ли ты сегодня моими воплями,
презренный оборванец, да посетит тебя Азраил?!
-- Вполне доволен,-- ответил Ходжа Насреддин.-- И вот
сейчас, мудрейший Гуссейн Гуслия, ты получишь награду за свое
усердие.
Он вытащил кошельки, пожалованные эмиром, высыпал деньги
на поднос и разделил на две равные части.
Старик не переставал ругаться и проклинать.
-- За что ты ругаешь меня? -- спокойно сказал Ходжа
Насреддин.-- Разве я опозорил чем-нибудь имя Гуссейна Гуслия?
Или осрамил его ученость? Вот деньги, видишь9 Эмир дал их
Гуссейну Гуслия, знаменитому звездочету и лекарю, за то, что он
вылечил девушку из гарема.
-- Ты вылечил девушку? -- Старик задохнулся.-- Но что ты
понимаешь в болезнях, ты, невежда, плут и голодранец!
-- Я ничего не понимаю в болезнях, зато понимаю в
девушках,-- ответил Ходжа Насреддин.-- И будет справедливо
поэтому разделить эмирский подарок пополам -- тебе за то, что
ты понимаешь, а мне за то, в чем понимаю я. Кроме того, должен
сказать тебе, Гуссейн Гуслия, что я лечил ее не как-нибудь, но
исследовав предварительно расположение звезд. Вчера ночью я
увидел, что звезды Сад-ад-Сууд совпали со звездами
Сад-ад-Ахбия, в то время как созвездие Скорпиона обратилось к
созвездию Козерога.
-- Что? -- закричал старик и в негодовании принялся бегать
по комнате.-- О невежда, достойный лишь погонять ослов. Ты не
знаешь даже того, что звезды Сад-ад-Сууд не могут совпасть со
звездами Сад-аль-Ахбия, ибо и те и другие находятся в одном
созвездии! И как ты мог увидеть в это время года созвездие
Скорпиона? Я сам всю ночь смотрел на небо, там совпадали звезды
Сад-Була и Ас-Си-мак, в то время как Аль-Джахба опускалась, ты
слышишь, невежда! Никакого Скорпиона там нет сейчас!.. Ты
перепутал, о погонщик ослов, взявшийся не за свое дело, ты
принял за Скорпиона звезды Аль-Хака, которые противостоят
сейчас звездам Аль-Бутейн!..
Негодуя и обличая Ходжу Насреддина в невежестве, он долго
говорил об истинном расположении звезд. Ходжа Насреддин слушал
внимательно, стараясь запомнить каждое слово, дабы потом не
ошибиться, разговаривая с эмиром в присутствии мудрецов.
-- О невежда, сын невежды, внук и правнук невежды! --
продолжал старик.-- Ты даже не знаешь, что сейчас, в
девятнадцатое стояние луны, именуемое Аш-Шуала и приходящееся
на знак Стрельца, человеческие судьбы определяются только
звездами этого знака и никакими другими, о чем ясно сказано в
книге мудрейшего Шихаб-ад-дина Махмуда ибн-Ка-раджи...
"Шихаб-ад-дина Махмуда ибн-Караджи,-- запоминал Ходжа
Насреддин.-- Завтра же в присутствии эмира уличу бородатого
мудреца в незнании этой книги, дабы вселить в его сердце
спасительный страх перед моей ученостью..."
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
В доме у ростовщика Джафара стояли двенадцать запечатанных
горшков, полных золота, ему же хотелось иметь непременно
двадцать. Но судьба, словно бы нарочно, с целью предостеречь
неопытных и доверчивых простаков, отметила Джафара печатью
необыкновенного шельмовства: ему приходилось употреблять много
усилий, чтобы завлечь в свои сети новую жертву; горшки его
наполнялись медленнее, чем он бы хотел. "Ах, если бы я мог
избавиться от моего уродства! -- мечтал он.-- Тогда люди не
разбегались бы, завидев меня, относились бы ко мне с доверием и
не подозревали коварства в моих речах. И мне тогда было бы
много легче обманывать, и мои доходы умножились бы
несравненно".
Когда по городу разнесся слух, что новый эмирский мудрец
Гуссейн Гуслия проявил необычайное искусство в исцелении
болезней, ростовщик Джафар, захватив корзину с богатыми
подарками, явился во дворец к Арсланбеку.
Арсланбек, заглянув в корзину, выразил полную готовность
услужить:
-- Ты пришел как раз вовремя, почтенный Джафар. Наш
повелитель пребывает сегодня в счастливом расположении духа, я
надеюсь, что он не откажет тебе.
Эмир выслушал ростовщика, принял подарок, золотую
шахматную доску с белыми полями из слоновой кости, и приказал
позвать мудреца.
-- Гуссейн Гуслия,-- сказал он, когда Ходжа На-среддин
преклонил колени перед ним.-- Вот этот человек, ростовщик
Джафар,-- наш преданный раб, имеющий заслуги перед нами.
Повелеваем тебе немедленно исцелить его от горба, хромоты,
бельма и прочих уродств.
И эмир отвернулся в знак того, что не желает слышать
никаких возражений. Ходже Насреддину оставалось только
поклониться и выйти. Следом выполз ростовщик, влача, подобно
черепахе, свой горб.
-- Пойдем же скорее, о мудрейший Гуссейн Гуслия! --
говорил он, не узнавая под фальшивой бородой Ходжу
Насреддина.-- Пойдем скорее, солнце еще не зашло, и я успею
исцелиться до ночи... Ты ведь слышал -- эмир приказал тебе
немедленно исцелить меня!
Ходжа Насреддин проклинал в душе и ростовщика, и эмира, и
самого себя за то, что переусердствовал в превознесении своей
мудрости. Ну как он выпутается теперь из этого дела? Ростовщик
дергал Ходжу Насреддина за рукав, понуждая прибавить шагу.
Улицы были пустынны, ноги Ходжи Насреддина утопали в горячей
пыли. Он шел и думал: "Ну как я теперь выпутаюсь? -- Вдруг он
остановился.-- Кажется, мне пришло время сдержать мою клятву!
-- В одно мгновение он все рассчитал и взвесил.-- Да, время
пришло! Ростовщик, о безжалостный истязатель бедняков, сегодня
ты будешь утоплен!" Он отвернулся, чтобы ростовщик не заметил
блеска в его черных глазах.
Они свернули в переулок, где крутил по дороге ветер,
взметая пыльные смерчи. Ростовщик открыл перед Ходжой
Насреддином калитку своего дома. В глубине двора за низеньким
забором, отделявшим женскую половину. Ходжа Насреддин заметил
сквозь листву какое-то движение, уловил тихий шепот и смех. То
были жены и наложницы, радовавшиеся приходу гостя: иных
развлечений они не знали в своем плену. Ростовщик
приостановился, грозно посмотрел -- и все затихло... "Я
освобожу вас сегодня, прекрасные пленницы!" -- подумал Ходжа
Насреддин.
Комната, в которую привел его ростовщик, не имела окон, а
дверь запиралась тремя замками и еще какими-то засовами, тайна
которых была известна только хозяину. Он долго возился, звеня
отмычками, прежде чем засовы упали и дверь открылась. Именно
здесь хранились горшки, здесь же ростовщик спал на досках,
прикрывавших вход в подземелье.
-- Разденься! -- приказал Ходжа Насреддин. Ростовщик
сбросил одежду. Нагота его была неописуемо безобразна. Ходжа
Насреддин закрыл дверь и начал творить заклинания.
Тем временем во дворе собрались многочисленные
родственники Джафара. Многие из них были должны ему и
надеялись, что сегодня на радостях он простит долги. Напрасно
они надеялись: ростовщик слышал через закрытую дверь голоса
своих должников и злобно усмехался в душе. "Я скажу им сегодня,
что прощаю долги,-- думал он,-- но расписок я им не верну,
расписки останутся у меня. И они, успокоившись, начнут
беспечную жизнь, а я ничего не скажу, я буду молчать, но втайне
все время подсчитывать. И когда на каждую таньга долга нарастет
еще десять таньга и сумма долга превысит стоимость домов, садов
и виноградников, принадлежащих ныне моим должникам, я позову
судью, откажусь от своего обещания, предъявлю расписки, продам
все их имущество, оставлю их нищими и наполню золотом еще один
горшок!" Так он мечтал, снедаемый неутолимым корыстолюбием.
-- Встань и оденься! -- сказал Ходжа Насред-дин.-- Сейчас
мы пойдем к водоему святого Ахмеда, и ты окунешься в его
