холодный стакан чая, и мужчины бродят в одном белье.
Ноги ступали по ковру, расточительно расстеленному по полу. Ковёр был
мягок, ворсист, по нему хотелось просто кататься. Правой стороной зала шли
большие окна, а на левой стороне высилось зеркало от самого пола.
Вольняшки не знают цены вещам! Для зэка, кому не всегда доступно
дешёвенькое зеркальце меньше ладони, посмотреть на себя в большое зеркало --
праздник!
Прянчиков, как притянутый, остановился около зеркала. Он подошёл к нему
очень близко, с удовлетворением рассмотрел своё чистое свежее лицо. Поправил
немного галстук и воротник голубой рубашки. Потом стал медленно отходить,
неотрывно оглядывая себя анфас, в три четверти и в профиль. Чуть прошёлся
так, сделал некое полутанцующее движение. Опять приблизился и посмотрелся
вплотную. Найдя себя, несмотря на синий комбинезон, вполне стройным и
изящным, и прийдя в наилучшее расположение духа, он не потому двинулся
дальше, что его ждал деловой разговор (об этом Прянчиков вовсе забыл), а
потому, что намеревался продолжить осмотр помещения.
А человек, который мог из одной половины мира любого посадить в тюрьму, а
из другой половины -- любого убить, всевластный министр, перед которым
впадали в бледность генералы и маршалы, теперь смотрел на этого щуплого
синего зэка с любопытством. Миллионы людей арестовав и осудив, он сам давно
уже не видел их близко.
Походкой гуляющего франта Прянчиков подошёл и вопросительно посмотрел на
министра, как бы не ожидав его тут встретить.
-- Вы -- инженер... -- Абакумов сверился с бумажкой, -- ... Прянчиков?
-- Да, -- рассеянно подтвердил Валентин. -- Да.
-- Вы -- ведущий инженер группы... -- он опять заглянул в запись... --
аппарата искусственной речи?
-- Ка-кого аппарата искусственной речи! -- отмахнулся Прянчиков. -- Что
за чушь! Его никто так у нас не называет. Это переименовали в борьбе с
низкопоклонством. Во-ко-дер. Voice coder.
-- Но вы -- ведущий инженер?
-- Вообще да. А что такое? -- насторожился Прянчиков.
-- Садитесь.
Прянчиков охотно сел, заправски придерживая разглаженные ножные трубки
комбинезона.
-- Прошу вас говорить совершенно откровенно, не боясь никаких репрессий
со стороны вашего непосредственного начальства. Вокодер -- когда будет
готов? Откровенно! Через месяц будет? Или, может быть, нужно два месяца?
Скажите, не бойтесь.
-- Вокодер? Готов?? Ха-ха-ха-ха! -- звонким юношеским смехом, никогда не
раздававшимся под этими сводами, расхохотался Прянчиков, откинулся на мягкие
кожаные спинки и всплеснул руками. -- Да вы что??! Что вы?! Вы, значит,
просто не понимаете, что такое вокодер. Я вам сейчас объясню!
Он упруго вскочил из пружинящего кресла и бросился к столу Абакумова.
-- У вас клочок бумажки найдётся? Да вот! -- Он вырвал лист из чистого
блокнота на столе министра, схватил его ручку цвета красного мяса и стал
торопливо коряво рисовать сложение синусоид.
Абакумов не испугался -- столько детской искренности и непосредственности
было в голосе и во всех движениях странного инженера, что он стерпел этот
натиск и с любопытством смотрел на Прянчикова, не слушая.
-- Надо вам сказать, что голос человека составляется из многих гармоник,
-- почти захлёбывался Прянчиков от напирающего желания всё скорей высказать.
-- И вот идея вокодера состоит в искусственном воспроизведении человеческого
голоса... Чёрт! Как вы пишете таким гадким пером?.. воспроизведении путём
суммирования если не всех, то хотя бы основных гармоник, каждая из которых
может быть послана отдельным датчиком импульсов. Ну, с системой декартовых
прямоугольных координат вы, конечно, знакомы, это каждый школьник, а ряды
Фурье вы знаете?
-- Подождите, -- опомнился Абакумов. -- Вы мне только скажите одно:
[когда] будет готово? [Готово] -- когда?
-- Готово? Хм-м... Я над этим не задумывался. -- В Прянчикове уже
сменилась инерция вечерней столицы на инерцию его любимого труда, и снова
уже ему было трудно остановиться. -- Тут вот что интересно: задача
облегчается, если мы идём на огрубление тембра голоса. Тогда число
слагаемых...
-- Ну, к какому числу? К какому? К первому марта? К первому апреля?
-- Ой, что вы! Апреля?.. Без криптографов мы будем готовы месяца... ну,
через четыре, через пять, не раньше. А что покажут шифрация и потом
дешифрация импульсов? Ведь там качество ещё огрубится! Да не станем
загадывать! -- уговаривал он Абакумова, тяня его за рукав. -- Я вам сейчас
всё объясню. Вы сами поймёте и согласитесь, что в интересах дела не надо
торопиться!..
Но Абакумов, заторможенным взглядом уперевшись в бессмысленные кривые
линии чертежа, уже надавил кнопку в столе.
Появился тот же лощёный подполковник и пригласил Прянчикова к выходу.
Прянчиков повиновался с растерянным выражением, с полуоткрытым ртом. Ему
досаднее всего было, что он не досказал мысль. Потом, уже на ходу, он
напрягся, соображая, с кем это он сейчас разговаривал. Почти уже подойдя к
двери, он вспомнил, что ребята просили его жаловаться, добиваться... Он
круто обернулся и направился назад:
-- Да!! Слушайте! Я же совсем забыл вам...
Но подполковник преградил дорогу и теснил его к двери, начальник за
столом не слушал, -- и в этот короткий неловкий момент из памяти Прянчикова,
давно уже захваченной одними радиотехническими схемами, как на зло
ускользнули все беззакония, все тюремные непорядки, и он только вспомнил и
прокричал в дверях:
-- Например, насчёт кипятка! С работы поздно вечером придёшь -- кипятка
нет! чаю нельзя напиться!..
-- Насчёт кипятка? -- переспросил тот начальник, вроде генерала. --
Ладно. Сделаем.
В таком же синем комбинезоне, но крупный, ражий, с остриженной
каторжанской головой вошёл Бобынин.
Он проявил столько интереса к обстановке кабинета, как если бы здесь
бывал по сту раз на дню, прошёл; не задерживаясь, и сел, не поздоровавшись.
Сел он в одно из удобных кресел неподалеку от стола министра и обстоятельно
высморкался в не очень белый, им самим стиранный в последнюю баню платок.
Абакумов, несколько сбитый с толку Прянчиковым, но не принявший всерьёз
легкомысленного юнца, был доволен теперь, что Бобынин выглядел внушительно.
И он не крикнул ему: "встать!", а, полагая, что тот не разбирается в погонах
и не догадался по анфиладе преддверий, куда попал, спросил почти миролюбиво:
-- А почему вы без разрешения садитесь?
Бобынин, едва скосясь на министра, ещё кончая прочищать нос при помощи
платка, ответил запросто:
-- А, видите, есть такая китайская поговорка: стоять -- лучше, чем
ходить, сидеть -- лучше, чем стоять, а ещё лучше -- лежать.
-- Но вы представляете -- [кем я] могу быть?
Удобно облокотясь в избранном кресле, Бобынин теперь осмотрел Абакумова и
высказал ленивое предположение:
-- Ну -- кем? Ну, кто-нибудь вроде маршала Геринга?
-- Вроде [кого]???..
-- Маршала Геринга. Он однажды посетил авиазавод близ Галле, где мне
пришлось в конструкторском бюро работать. Так тамошние генералы на цыпочках
ходили, а я даже к нему не повернулся. Он посмотрел-посмотрел и в другую
комнату пошёл.
По лицу Абакумова прошло движение, отдалённо похожее на улыбку, но тотчас
же глаза его нахмурились на неслыханно-дерзкого арестанта. Он мигнул от
напряжения и спросил:
-- Так вы что? Не видите между нами разницы?
-- Между [вами]? Или между [нами]? -- голос Бобынина гудел как
растревоженный чугун. -- Между [нами] отлично вижу: я вам нужен, а вы мне --
нет!
У Абакумова тоже был голосок с громовыми раскатами, и он умел им
припугнуть. Но сейчас чувствовал, что кричать было бы беспомощно, несолидно.
Он понял, что арестант этот -- трудный.
И только предупредил:
-- Слушайте, заключённый. Если я с вами мягко, так вы не забывайтесь...
-- А если бы вы со мной грубо -- я б с вами и разговаривать не стал,
гражданин министр. Кричите на своих полковников да генералов, у них слишком
много в жизни есть, им слишком жалко этого всего.
-- Сколько нужно -- и вас заставим.
-- Ошибаетесь, гражданин министр! -- И сильные глаза Бобынина сверкнули
открытой ненавистью. -- У меня ничего нет, вы понимаете -- нет ничего! Жену
мою и ребёнка вы уже не достанете -- их взяла бомба. Родители мои -- уже
умерли. Имущества у меня всего на земле -- носовой платок, а комбинезон и
вот бельё под ним без пуговиц (он обнажил грудь и показал) -- казённое.
Свободу вы у меня давно отняли, а вернуть её не в ваших силах, ибо её нет у
вас самих. Лет мне отроду сорок два, сроку вы мне отсыпали двадцать пять, на
каторге я уже был, в номерах ходил, и в наручниках, и с собаками, и в
бригаде усиленного режима -- чем ещё можете вы мне угрозить? чего ещё
лишить? Инженерной работы? Вы от этого потеряете больше. Я закурю.
Абакумов раскрыл коробку "Тройки" кремлёвского выпуска и пододвинул
Бобынину:
-- Вот, возьмите этих.
-- Спасибо. Не меняю марки. Кашель. -- И достал "беломорину" из
самодельного портсигара. -- Вообще, поймите и передайте там, кому надо выше,
что вы сильны лишь постольку, поскольку отбираете у людей не всё. Но
человек, у которого вы отобрали всё -- уже не подвластен вам, он снова
свободен.
Бобынин смолк и углубился в курение. Ему нравилось дразнить министра и
нравилось полулежать в таком удобном кресле. Он только жалел, что ради
эффекта отказался от роскошных папирос.
Министр сверился с бумажкой.
-- Инженер Бобынин! Вы -- ведущий инженер установки "клиппированная
речь"?
-- Да.
-- Я вас прошу сказать совершенно точно: когда она будет готова к
эксплуатации?
Бобынин вскинул густые тёмные брови:
-- Что за новости? Не нашлось никого старше меня, чтобы вам на это
ответить?
-- Я хочу знать именно от вас, К февралю она будет готова?
-- К февралю? Вы что -- смеётесь? Если для отчёта, на скорую руку да на
долгую муку -- ну, что-нибудь... через полгодика. А абсолютная шифрация?
Понятия не имею. Может быть -- год.
Абакумов был оглушён. Он вспомнил злобно-нетерпящее подёргивание усов
Хозяина -- и ему жутко стало тех обещаний, которые, повторяя Селивановского,
он дал. Всё опустилось в нём, как у человека, пришедшего лечить насморк и
открывшего у себя рак носоглотки.
Обеими руками министр подпёр голову и сдавленно сказал:
-- Бобынин! Я прошу вас -- взвесьте ваши слова. Если можно быстрей,
скажите: что нужно сделать?
-- Быстрей? Не выйдет.
-- Но причины? Но какие причины? Кто виноват? Скажите, не бойтесь!
Назовите виновников, какие бы погоны они ни носили! Я сорву с них погоны!
Бобынин откинул голову и глядел в потолок, где резвились нимфы страхового
общества "Россия".
-- Ведь это получается два с половиной-три года! -- возмущался министр.
-- А вам срок был дан -- год! И Бобынина взорвало:
-- Что значит -- дан срок? Как вы представляете себе науку: Сивка-Бурка,
вещая каурка? Воздвигни мне к утру дворец -- и к утру дворец? А если
проблема неверно поставлена? А если обнаруживаются новые явления? Дан срок!
А вы не думаете, что кроме приказа ещё должны быть спокойные сытые свободные
люди? Да без этой атмосферы подозрения. Вон мы маленький токарный станочек с
одного места на другое перетаскивали -- и не то у нас, не то после нас
станина хрупнула. Чёрт её знает, почему она хрупнула! Но её заварить -- час
работы сварщику. Да и станок -- говно, ему полтораста лет, без мотора, шкив
под открытый ременной привод! -- так из-за этой трещины оперуполномоченный
майор Шикин две недели всех тягает, допрашивает, ищет, кому второй срок за
