такой -- неломаемый, неуступчивый, завоевал уважение Ленина. Ленин
почувствовал, что этот [чудесный грузин] -- сильная фигура, такие люди очень
нужны, а дальше -- больше будут нужны. Ленин шибко слушал Троцкого, но и к
Сталину прислушивался. Потеснит Сталина -- потеснит и Троцкого. Тот за
Царицын виноват, а тот -- за Астрахань. "Вы научитесь сотрудничать" --
уговаривал их, но принимал и так, что они не ладят. Прибежал Троцкий
жаловаться, что по всей республике сухой закон, а Сталин распивает царский
погреб в Кремле, что если на фронте узнают... -- отшутился Сталин,
рассмеялся Ленин, отвернул бородёнку Троцкий, ушёл ни с чем. Сняли Сталина с
Украины -- так дали второй наркомат, РКИ.
Это был март 1919 года. Сталину шёл сороковой год. У кого другого была б
РКИ задрипанная инспекция, но у Сталина она поднялась в главнейший наркомат!
(Ленин так и хотел. Он знал сталинскую твёрдость, неуклонность,
неподкупность.) Именно Сталину поручил Ленин следить за справедливостью в
Республике, за чистотой партийных работников, до самых крупных. По роду
работы, если её правильно понять, если отдать ей душу и не щадить своего
здоровья, должен был теперь Сталин тайно (но вполне законно) собирать
уличающие материалы на всех ответственных работников, посылать контролёров и
собирать донесения, а потом руководить [чистками]. А для этого надо было
создать аппарат, подобрать по всей стране таких же самоотверженных, таких же
неуклонных, подобных себе, готовых скрытно трудиться, без явной награды.
Кропотливая работа, терпеливая работа, долгая работа, но Сталин готов был на
неё.
Правильно говорят, что сорок лет -- наша зрелость. Только тут понимаешь
окончательно, как надо жить, как себя вести. Только тут Сталин ощутил свою
главную силу: силу невысказанного решения. Внутри ты уже решение принял, но
чьей головы оно касается -- тому прежде времени знать его не надо. (Когда
голова его покатится -- тогда пусть узнает.) Вторая сила: чужим словам
никогда не верить, своим -- значенья не придавать. Говорить надо не то, что
будешь делать (ты ещё и сам, может, не знаешь, там видно будет, что), а то,
что твоего собеседника сейчас успокаивает. Третья сила: если тебе кто
изменил -- тому не прощать, если кого зубами схватил -- того не выпускать,
уж [этого] ни за что не выпускать, хотя бы солнце пошло назад и небесные
явления разные. И четвёртая сила: не на теории голову направлять, это ещё
никому не помогало (теорию потом какую-нибудь скажешь), а постоянно
соображать: с кем тебе сейчас по пути и до какого столба.
Так постепенно выправилось и положение с Троцким -- сперва поддержкой
Зиновьева, потом и Каменева. (Душевные создались отношения с ними обоими.)
Уяснил себе Сталин, что с Троцким он зря волновался: такого человека, как
Троцкий, никогда не надо в яму толкать, он сам попрыгает и свалится. Сталин
знал своё, он тихо работал: медленно подбирал кадры, проверял людей,
запоминал каждого, кто будет надёжный, ждал случая их поднять, передвинуть.
Подошло время -- и, точно! свалился Троцкий сам на профсоюзной дискуссии --
набелибердил, наегозил, Ленина разозлил -- партию не уважает! -- а у Сталина
как раз готово, кем людей Троцкого заменять: Крестинского -- Зиновьевым,
Преображенского -- Молотовым, Серебрякова -- Ярославским. Подтянулись в ЦК и
Ворошилов, и Орджоникидзе, все свои. И знаменитый главнокомандующий
зашатался на журавлиных своих ножках. И понял Ленин, что только Сталин один
за единство партии как скала, а для себя ничего не хочет, не просит.
Простодушный симпатичный грузин, этим и трогал он всех ведущих, что не
лез на трибуну, не рвался к популярности, к публичности, как они все, не
хвастался знанием Маркса, не цитировал звонко, а скромно работал, аппарат
подбирал -- уединённый товарищ, очень твёрдый, очень честный,
самоотверженный, старательный, немножко правда невоспитанный, грубоватый,
немножко недалёкий. И когда стал Ильич болеть -- избрали Сталина генеральным
секретарём, как когда-то Мишу Романова на царство, потому что никто его не
боялся.
Это был май 1922 года. И другой бы на том успокоился, сидел бы --
радовался. Но только не Сталин. Другой бы "Капитал" читал, выписки делал. А
Сталин только ноздрями потянул и понял: время -- крайнее, завоевания
революции в опасности, ни минуты терять нельзя: Ленин власти не удержит и
сам её в надёжные руки не передаст. Здоровье Ленина пошатнулось, и может
быть это к лучшему. Если он задержится у руководства -- ни за что ручаться
нельзя, ничего нет надёжного: раздёрганный, вспыльчивый, а теперь ещё
больной, он всё больше нервировал, просто мешал работать. Всем мешал
работать! Он мог ни за что человека обругать, осадить, снять с выборного
поста.
Первая идея была -- отослать Ленина например на Кавказ, лечиться, там
воздух хороший, места глухие, телефона с Москвой нет, телеграммы идут долго,
там его нервы успокоятся без государственной работы. А приставить к нему для
наблюдения за здоровьем -- проверенного товарища, экспроприатора бывшего,
налётчика Камо. И соглашался Ленин, уже с Тифлисом переговоры вели, но
как-то затянулось. А тут Камо автомобилем раздавили (много болтал об эксах).
Тогда, беспокоясь за жизнь вождя, Сталин через Наркомздрав и через
профессоров-хирургов поднял вопрос: ведь пуля невынутая -- она отравляет
организм, надо ещё одну операцию делать, вынимать. И убедил врачей. И все
повторяли, что надо, и Ленин согласился -- но опять затянулось. И
всего-навсего уехал в Горки.
"По отношению к Ленину нужна твёрдость!" -- написал Сталин Каменеву. И
Каменев с Зиновьевым, его лучшие в то время друзья, полностью соглашались.
Твёрдость в лечении, твёрдость в режиме, твёрдость в отстранении от дел -- в
интересах его же драгоценной жизни. И в отстранении от Троцкого. И Крупскую
тоже обуздать, она рядовой партийный товарищ. "Ответственным за здоровье
товарища Ленина" назначился Сталин и не считал это для себя чёрной работой:
заняться непосредственно лечащими врачами и даже медсестрами, указывать им,
какой именно режим полезней всего для Ленина: ему полезней всего --
запрещать и запрещать, даже если поволнуется. То же и в политических
вопросах. Не нравится ему законопроект насчёт Красной армии -- провести, не
нравится насчёт ВЦИКа -- провести, и не уступать ни за что, ведь он больной,
он не может знать, как лучше. Если что настаивает проводить скорей --
наоборот медленней проводить, отложить. И может быть даже грубо, очень грубо
ему ответить -- так это у генсека от прямоты, свой характер не переломаешь.
Однако, несмотря на все усилия Сталина, Ленин плохо выздоравливал,
болезнь его затянулась до осени, а тут ещё спор обострился насчёт
ЦИКа-ВЦИКа, и не надолго сумел дорогой Ильич подняться на ноги. Только и
встал для того, чтобы в декабре 22-го года восстановить сердечный союз с
Троцким -- против Сталина, конечно. Так для этого и вставать не надо было,
лучше опять лечь. Теперь ещё строже врачебный догляд, не читать, не писать,
о делах не знать, кушай манную кашку. Придумал дорогой Ильич тайком от
генсека написать политическое завещание -- опять против Сталина. По пять
минут в день диктовал, больше ему не разрешали (Сталин не разрешил). Но
генеральный секретарь смеялся в усы: стенографистка тук-тук-тук каблучками,
и приносила ему обязательную копию. Тут пришлось ещё Крупскую одёрнуть, как
она заслужила, -- закипятился дорогой Ильич -- и третий удар! Так не помогли
все усилия спасти его жизнь.
Он в удачное время умер: как раз Троцкий был на Кавказе, и Сталин туда
неправильный день похорон сообщил, потому что незачем тому приезжать: клятву
верности гораздо приличнее, очень важно, произнести генеральному секретарю.
Но от Ленина осталось завещание. От него у товарищей мог создаться
разнобой, непонимание, даже хотели Сталина снимать с генсека. Тогда ещё
тесней подружился Сталин с Зиновьевым, он ему так доказывал, что очевидно
тот будет теперь вождь партии, и пусть на XIII съезде делает отчёт от ЦК,
как будущий вождь, а Сталин будет скромный генсек, ему ничего не нужно. И
Зиновьев покрасовался на трибуне, сделал доклад (только и всего доклад, куда
ж его и кем выбирать, такого нет поста -- "вождь партии"), а за тот доклад
уговорил ЦК -- завещания на съезде даже не читать, Сталина не снимать, он
уже исправился.
Все они в Политбюро были тогда очень дружны, и все против Троцкого. И
хорошо опровергали его предложения и снимали с постов его сторонников. И
другой бы генсек на том успокоился. Но неутомимый неусыпный Сталин знал, что
далеко ещё до покоя.
Хорошо ли было Каменеву оставаться вместо Ленина предсовнаркома? (Ещё
когда вместе с Каменевым посещали больного Ленина, Сталин отчитывался в
"Правде", что он ходил без Каменева, один. На всякий случай. Он предвидел,
что Каменев тоже не вечен.) Не лучше ли -- Рыкова? И сам Каменев согласился,
и Зиновьев тоже, вот так дружно жили!
Но скоро большой удар пришёлся по их дружбе: обнаружилось, что
Зиновьев-Каменев -- лицемеры, двурушники, что они только к власти стремятся,
а ленинскими идеями не дорожат. Пришлось их поджать. Они стали "новая
оппозиция" (и болтушка Крупская полезла туда же), а Троцкий битый-битый пока
присмирел. Это очень удобное создалось положение. Тут кстати большая
сердечная дружба наступила у Сталина с милым Бухарчиком, первым теоретиком
партии. Бухарчик и выступал, Бухарчик базу подводил и обоснования (те дают
-- "наступление на кулака!", а мы с Бухариным даём -- "смычка города с
деревней!"). Сам Сталин нисколько не претендовал на известность, ни на
руководство, он только следил за голосованием и кто на каком посту. Уже
многие правильные товарищи были на нужных постах и правильно голосовали.
Сняли Зиновьева с Коминтерна, отобрали у них Ленинград.
И кажется бы им смириться, так нет: они теперь с Троцким объединились,
спохватился и тот кривляка в последний раз, дал лозунг: "индустриализация".
А мы с Бухарчиком даём -- единство партии! Во имя единства все должны
подчиниться! Сослали Троцкого, заткнули Зиновьева с Каменевым.
Тут ещё очень помог [ленинский набор]: теперь большинство партии
составляли люди, не заражённые интеллигентщиной, не заражённые прежними
склоками подполья и эмиграции, люди, для которых уже ничего не значила
прежняя высота партийных лидеров, а только их сегодняшнее лицо. Из партийных
низов поднимались здоровые люди, преданные люди, занимали важные посты.
Сталин никогда не сомневался, что он таких найдёт, и так они спасут
завоевания революции.
Но какая роковая неожиданность: Бухарин, Томский и Рыков оказались тоже
лицемеры, они не были за единство партии! И Бухарин оказался -- первый
путаник, а не теоретик. И его хитрый лозунг "смычка города с деревней"
скрывал в себе реставраторский смысл, сдачу перед кулаком и срыв
индустриализации!.. Так вот они где нашлись, наконец, правильные лозунги,
только Сталин сумел их сформулировать: наступление на кулака и форсированная
индустриализация! И -- единство партии, конечно! И эту гнусную компанию
"правых" тоже отмели от руководства.
Хвастался как-то Бухарин, что некий мудрец вывел: "низшие умы более
способны в управлении". Дал ты маху, Николай Иваныч, вместе со своим
мудрецом: не низшие -- [здравые]. Здравые умы.
А какие вы были умы -- это вы на процессах показали. Сталин сидел на
галлерее в закрытой комнате, через сеточку смотрел на них, посмеивался: что
