Чем больше отделяли режимку от зоны, чем больше режимных наказывали и
давили -- тем больше становилось их нравственное значение в лагере. Заказ
режимки был для лагеря -- первый закон, и теперь что нужно было техническое
-- заказывали, где-то на объектах делалось, с риском проносилось через
лагерный шмон, а со вторым риском передавалось в режимку -- в баланде, при
хлебе или при лекарствах.
Раньше всего были заказаны и получены -- ножи, точильные камни. Потом --
гвозди, шурупы, замазка, цемент, побелка, электрошнур, ролики. Ножами
аккуратно перепилили шпунты трёх половых досок, сняли один плинтус,
прижимающий их, вынули гвозди у торцов этих досок близ стены и гвозди,
пришивающие их к лаге на середине комнаты. Освободившиеся три доски сшили в
один щит снизу поперечной планкой, а главный гвоздь в эту планку вбит был
сверху вниз. Его широкая шляпка обмазывалась замазкой цвета пола и
припудривалась пылью. Щит входил в пол очень плотно, ухватить его было нечем
и ни разу его не поддевали через щели топором. Поднимался щит так: снимался
плинтус, накидывалась проволока на малый зазор вокруг широкой гвоздевой
шляпки -- и за неё тянули. При каждой смене землекопов заново снимали и
ставили плинтус. Каждый день "мыли пол" -- мочили доски водой, чтоб они
разбухали и не имели просветов, щелей. Эта [задача входа] была одной из
главных задач. Вообще подкопная секция всегда содержалась особенно чисто, в
образцовом порядке. Никто не лежал в ботинках на вагонке, никто не курил,
предметы не были разбросаны, в тумбочке не было крошек. Всякий проверяющий
меньше всего задерживался здесь. "Культурно"! И шёл дальше.
Вторая была [задача подъёмника], с земли на чердак. В подкопной секции,
как и в каждой, была печь. Между нею и стеной оставалось тесное
пространство, куда еле втискивался человек. Догадка была в том, что это
пространство надо [заделать] -- передать его из жилого пространства в
подкопное. В одной из пустых секций разобрали дочиста, без остатков, одну
вагонку. Этими досками забрали проём, тут же следом обили их дранкой,
заштукатурили и под цвет печки побелили. Могла ли служба режима помнить, в
какой из двадцати комнатёнок барака печь сливается со стеной, а в какой
немного отступает? Да и прохлопала исчезновение одной вагонки. Только мокрую
штукатурку в первые день-два мог бы надзор заметить, но для этого надо было
обойти печь и переклониться за вагонку -- а ведь секция-то образцовая! Но
если бы и попались, это еще не был бы провал подкопа -- это была только
работа для украшения секции: постоянно пылящийся проём безобразил ей!
Лишь когда штукатурка и побелка высохли -- прорезаны были ножами пол и
потолок закрытого теперь проёма, там поставлена была стремянка, сколоченная
всё из той же раскуроченной вагонки, и так низкий подпол соединился с
хоромами чердака. Это была [шахта], закрытая от взглядов надзора, -- и
первая шахта за много лет, в которой этим молодым сильным мужчинам хотелось
работать до жара!
Возможна ли в лагере работа, которая сливается с мечтой, которая
затягивает всю твою душу, отнимает сон? Да, только эта одна -- работа на
побег!!
Следующая задача была -- копать. Копать ножами и их точить, это ясно, но
здесь много еще других задач. Тут и [маркшейдерский расчёт] (инженер
Мутьянов) -- углубиться до безопасности, но не более чем надо; вести линию
кратчайшим путем; определить наилучшее сечение тоннеля; всегда знать, где
находишься, и верно назначить место выхода. Тут и [организация смен]: копать
как можно больше часов в сутки, но не слишком часто сменяясь, и всегда
безукоризненно, полным составом встречая утреннюю и вечернюю проверки. Тут и
[рабочая одежда], и умывание -- нельзя же вымазанному в глине подниматься
наверх! Тут и освещение -- как же вести тоннель 60 метров в темноте?
Подтянули проводку в подпол и в тоннель (еще сумей её подключить незаметно!)
Тут и [сигнализация]: как вызвать землекопов из далёкого глухого тоннеля,
если в барак внезапно идут? Или как они могут безопасно дать знать, что им
немедленно надо выйти?
Но в строгости режима была и его слабость. Надзиратели не могли
подкрасться и попасть в барак незаметно -- они должны были всегда одной и
той же дорогой идти между колючих оплетений к калитке, отпирать замок на
ней, потом идти к бараку и отпирать замок на нём, громыхать болтом -- всё
это легко было наблюдать из окна, правда не из подкопной секции, а из
пустующей "кабинки" у входа -- и только приходилось держать там наблюдателя.
Сигналы в забой давались светом: два раза мигнёт -- внимание, готовься к
выходу; замигает часто -- [атас]! тревога! выскакивай живо!
Спускаясь в подпол, раздевались догола, всё снятое клали под подушки, под
матрац. После люка пролезали узкую щель, за которой и не предположить было
расширенной [камеры], где постоянно горела лампочка и лежали рабочие куртки
и брюки. Четверо же других, грязных и голых (смена) вылезали наверх и
тщательно мылись (глина шариками затвердевала на волосах тела, её нужно было
размачивать или срывать вместе с волосами).
Все эти работы уже велись, когда раскрыт был беспечный подкоп
режимки-барака 8. Легко понять не просто досаду, но оскорбление творцов за
свой замысел! Однако обошлось благополучно.
В начале сентября, после почти годичного сидения в тюрьме, были
переведены (возвращены) в эту же режимку Тэнно и Жданок. Едва отдышавшись
тут, Тэнно стал проявлять беспокойство -- надо же было готовить побег! Но
никто в режимке, самые убеждённые и отчаянные беглецы не отзывались на его
укоры, что проходит лучшее время побегов, что нельзя же без дела сидеть! (У
подкопников было три смены по четыре человека, и никто тринадцатый им не был
нужен.) Тогда Тэнно прямо предложил им подкоп! -- но они отвечали, что уже
думали, но фундамент слишком низкий. (Это конечно было бессердечно: смотреть
в пытливое лицо проверенного беглеца и вяло качать головами, всё равно, что
умной тренированной собаке запрещать вынюхивать дичь.) Однако Тэнно слишком
хорошо знал этих ребят, чтобы поверить в их повальное равнодушие. [Все] они
не могли так дружно испортиться!
И он со Жданком установил за ними ревнивое и знающее суть наблюдение --
такое, на которое надзиратели не были способны. Он заметил, что часто ходят
ребята курить все в одну и ту же "кабинку" у входа и всегда по одному, нет
чтобы компанией. Что днём дверь их секции бывает на крючке, постучишь --
открывают не сразу, и всгда несколько человек крепко спят, будто ночи им
мало. То Васька Брюхин выходит из парашной мокрый. "Что с тобой?" -- "Да
помыться решил".
Роют, явно роют! Но где? Почему молчат?.. Тэнно шёл к одному, другому, и
[прикупал] их: "Неосторожно, ребята, роете, неосторожно! Хорошо -- замечаю
я, а если бы стукач?"
Наконец, они устроили толковище и решили принять Тэнно с [достойной]
четвёркой. Ему они предложили обследовать комнату и найти следы. Тэнно
облазил и обнюхал каждую половину и стенки -- и не нашел! -- к своему
восхищению и восхищению всех ребят. -- Дрожа от радости, полез он под пол
работать [на себя]!
Подпольная смена распределялась так: один лёжа долбил землю в забое;
другой, скорчась за ним, набивал отрытую землю в специально сшитые небольшие
парусиновые мешки; третий ползком же таскал мешки (лямками через плечи) по
тоннелю назад, затем подпольем к шахте и по одному цеплял эти мешки за крюк,
спущенный с чердака. Четвёртый был на чердаке. Он сбрасывал порожняк,
поднимал мешки наверх, разносил их, тихо ступая, по всему чердаку и рассыпал
невысоким слоем, в конце же смены этот грунт забрасывал шлаком, которого на
чердаке было очень много. Потом внутри смены менялись, но не всегда, потому
что не каждый мог хорошо и быстро выполнять самые тяжёлые, просто
изнурительные работы: копку и оттаску.
Оттаскивали сперва по два, потом по четыре мешка сразу, для этого
[закосили] у поваров деревянный поднос и тянули его лямкой, а на подносе
мешки. Лямка шла по шее сзади, а потом пропускалась подмышками. Стиралась
шея, ломили плечи, сбивались колени, после одного рейса человек был в мыле,
после целой смены можно было [врезать дубаря].
Копать приходилось в очень неудобном положении. Была лопата с короткой
ручкой, которую точили каждый день. Ею надо было прореза'ть вертикальные
щели на глубину штыка, потом полулежа, опираясь спиной на вырытую землю,
отваливать куски земли и бросать их через себя. Грунт был то камень, то
упругая глина. Самые большие камни приходилось миновать, изгибая тоннель. За
восемь-десять часов смены проходили не больше двух метров в длину, а то и
меньше метра.
Самое тяжёлое было -- нехватка воздуха в тоннеле: кружилась голова,
теряли сознание, тошнило. Пришлось решать еще и [задачу вентиляции].
Вентеляционные отверстия можно было просверлить только вверх -- в самую
опасную, постоянно просматриваемую полосу -- близ зоны. Но без них дышать
было не под силу. Заказали "пропеллерную" стальную пластинку, к ней поперёк
приделали палку, получилось вроде коловорота -- и так вывели первое узкое
отверстие на белый свет. Появилась тяга, дышать стало легче. (Когда подкоп
шёл уже за забором, вне лагеря, сделали второе.)
Постоянно делились опытом -- как лучше какую работу делать, подсчитывали,
сколько прошли.
Лаз или тоннель нырял под ленточный фундамент, затем уклонялся от прямой
только из-за камней или неточного забоя. Он имел ширину полуметровую, высоту
девяносто сантиметров и полукруглый свод. Его потолок, по расчётам, был от
земной поверхности метр тридцать -- метр сорок. Боковины тоннеля укреплялись
досками, вдоль него, по мере продвижения, наращивался шнур и вешались новые
и новые электрические лампочки.
Смотреть вдоль -- это было метро, лагерное метро!..
Уже прошёл тоннель на десятки метров, уже копали за зоной. Над головой
бывал ясно слышен топот проходящего развода караула, слышен лай и
повизгивание собак.
И вдруг... и вдруг однажды после утренней проверки, когда дневная смена
еще не опустилась и (по строгому закону беглецов) ничего порочащего не было
снаружи, -- увидели свору надзирателей, идущих к бараку во главе с маленьким
резким лейтенантом Мачеховским, начальником режима. Сердца беглецов
опустились: заметили? Продали? Или проверяют наугад?
Раздалась команда:
-- Собирай личные вещи! Вы-ходи из барака все до одного!
Команда выполнена. Все заключённые выгнаны и на прогулочном дворике сидят
на своих [сидорах]. Изнутри барака слышен плоский горохот -- сбрасывают
доски вагонок. Мачеховский кричит: "Тащи сюда инструмент!" И надзиратели
волокут внутрь ломики и топоры. Слышен натужный скрип отдираемых досок.
Вот и судьба беглецов! -- столько ума, труда, надежд, оживления -- и всё
не только зря, но опять карцеры, побои, допросы, новые сроки...
Однако -- ни Мачеховский, никто из надзирателей не выбегают
ожесточенно-радостно, потрясая руками. Идут вспотевшие, отряхиваясь от грязи
и пыли, отдуваясь, недовольные, что ишачили впустую. "Па'д-ходи по одному!"
-- разочарованная команда. Начинается [шмон] личных вещей. Заключённые
возвращаются в барак. Что за погром! -- в нескольких местах (там, где доски
были плохо прибиты или явные щели) вскрыт пол. В секциях всё разбросано, и
даже вагонки перевернуты со зла. Только в [культурной] секции не нарушено
ничего!
Непосвящённых в побег разбирает:
-- И что им не сидится, собакам?! Что они ищут?
Беглецы же теперь понимают, как это мудро, что у них под полом нет
насыпанных куч грунта: их сейчас могли бы заметить в проломы. А на чердак и
