чертят план местности и открыто совещаются на нарах. Он не может
перестроиться к лагерной скрытости и хитрости, и его всегда продают стукачи.
Бродил в головах план: схватить надзирателя при выдаче вечерней пищи,
если будет он один. Его ключами отворить все камеры. Ринуться к выходу из
тюрьмы, овладеть им. Затем, открыв тюремную дверь, лавиной броситься к
лагерной вахте. Взять вахтёров [на прихват] и вырваться за зону в начале
темного времени. -- Стали выводить их на стройку жилого квартала -- возник
план уползти по канализационным трубам.
Но планы не дошли до осуществеления. Тем же летом всё это избранное
общество заковали в наручники и повезли почему-то в Спасск. Там их поместили
в отдельно охраняемый барак. На четвертую ночь же убежденные беглецы вынули
решётку окна, вышли в хоздвор, беззвучно убили там собаку и через крышу
должны были переходить в огромную общую зону. Но железная крыша стала мяться
под ногами, и в ночной тишине это было как грохот. У надзора поднялась
тревога. Однако, когда пришли к ним в барак -- все мирно спали, и решётка
стояла на месте. Надзирателям померещилось.
Не суждено, не суждено пребывать им долго на месте! Убеждённых беглецов,
как летучих голландцев, гонит дальше беспокойный их жребий. И если они не
убежали, то везут их. Теперь эту всю пробивную компанию перебрасывают в
наручниках в Экибастузскую тюрьму. Тут присоединяют к ним и своих
неудавшихся беглецов -- Брюхина и Мутьянова.
Как виновных, как режимных, их выводят на известковый завод. Негашёную
известь они разгружают с машин на ветру, и известь гасится у них в глазах,
во рту, в дыхательном горле. При разгрузке печей их голые потные тела
осыпаются пылью гашёной извести. Ежедневная эта отрава, измысленная им в
исправление, только вынуждает их поспешить с побегом.
План напрашивается сам: известь привозят на автомашинах -- на автомашине
и вырваться. Рвать зону, она еще проволочная здесь. Брать машину, пополней
заправленную бензином. Классный шофёр среди беглецов -- Коля Жданок,
напарник Тэнно по неудавшемуся побегу от пилорезки. Договорено: он и поведет
машину. Договорено, но Воробьёв слишком решителен, он -- слишком действие,
чтобы довериться чьей-то чужой руке. И когда машину [прихватывают] (к шофёру
в кабину с двух сторон влезают беглецы с ножами, и бледному шофёру остаётся
сидеть посредине и невольно участвовать в побеге) -- место водителя занимает
Воробьев.
Считанные минуты! Надо всем прыгать в кузов и вырываться. Тэнно просит:
"Иван, уступи!" Но не может Иван Воробьёв уступить! Не веря его уменью,
Тэнно и Жданок остаются. Беглецов теперь только трое: Воробьёв, Салопаев и
Мартиросов. Вдруг, откуда ни возьмись, подбегает Редькин, этот математик,
интеллигент, чудак, он совсем не беглец, он в режимку попал за что-то
другое. Но сейчас он был близко, заметил, понял и в руке с куском почему-то
мыла, не хлеба, вскакивает в кузов:
-- На свободу? И я с вами!
(Как в автобус вскакивая: "На Разгуляй идёт?")
Разворачиваясь, малым ходом, машина пошла так, чтобы первые нити
проволоки прорвать бампером, постепенно, следующие придутся на мотор, на
кабину. В предзоннике она проходит между столбами, но в главной линии зоны
приходится валить столбы, потому что они расставлены в шахматном порядке. И
машина на первой скорости валит столб!
Конвой на вышках оторопел: за несколько дней перед тем был случай на
другом объекте, что пьяный шофёр сломал столб в запретке. Может, пьян и
этот?.. Конвоиры думают так пятнадцать секунд. Но за это время повален
столб, машина взяла вторую скорость и, не проколов баллонов, вышла по
колючке. Теперь -- стрелять! А стрелять некуда: предохраняя конвоиров от
казахстанских ветров, их вышки забрали досками с наружных сторон. Они
стрелять могут только в зону и вдоль. Машина уже невидима им и погнала по
степи, поднимая пыль. Вышки бессильно стреляют в воздух.
Дороги все свободны, степь ровна, через пять минут машина Воробьёва была
бы на горизонте! -- но [абсолютно случайно] тут же едет воронок конвойного
дивизиона -- на автобазу, для ремонта. Он быстро сажает охрану -- и гонится
за Воробьёвым. И побег окончен... через двадцать минут. Избитые беглецы и с
ними математик Редькин, ощущая всем раскровавленным ртом эту теплую
солоноватую влагу свободы, идут, шатаясь, в лагерную тюрьму. *(2)
Однако, по всему лагерю слух: прорвали -- прекрасно! задержали --
случайно! И еще через десяток дней Батанов, бывший курсант-авиационник с
двумя друзьями повторяет манёвр: на другом объекте они прорывают проволочную
зону и гонят! Но гонят -- не по той дороге, впопыхах ошиблись и попадают под
выстрел с вышки известкового завода. Пробит баллон, машина остановилась.
Автоматчики окружили: "Выходи!" Надо выходить? или надо ждать, пока вытащат
за загривок? Один из трёх -- Пасечник, выполнил команду, вышел из машины, и
тут же был прошит озлобленными очередями.
За какой-нибудь месяц уже три побега в Экибастузе -- а Тэнно не бежит! Он
изнывает. Ревнивое подражание истачивает его. Со стороны виднее все ошибки и
всегда кажется, что ты сделал бы лучше. Например, если бы за рулем был
Жданок, а не Воробьёв, думает Тэнно -- можно было бы уйти и от воронка.
Машина Воробьёва только-только еще была остановлена, а Тэнно со Жданком уже
сели обсуждать, как же надо бежать им.
Жданок -- чернявый, маленький, очень подвижный, [приблатнённый]. Ему 26
лет, он белорусс, оттуда вывезен в Германию, у немцев работал шофёром. Срок
у него -- тоже [четвертак]. Когда он загорается, он так энергичен, он
исходит весь в работе, в порыве, в драке, в беге. Ему, конечно, не хватает
выдержки, но выдержка есть у Тэнно.
Всё подсказывает им: с известкового же завода и бежать. Если не на
машине, то машину захватить за зоной. Но прежде чем замыслу этому помешает
конвой или опер, -- бригадир штрафников Лёшка Цыган (Наврузов), сука,
щуплый, но наводящий ужас на всех, убивший в своей лагерной жизни десятки
людей (легко убивал из-за посылки, даже из-за пачки папирос), отзывает Тэнно
и предупреждает:
-- Я сам беглец и люблю беглецов. Смотри, моё тело прошито пулями, это
побег в тайге. Я знаю, ты тоже хотел бежать с Воробьёвым. Но не беги из
рабочей зоны: тут я отвечаю, меня опять посадят.
То есть, беглецов любит, но себя -- больше. Лёшка Цыган доволен своей
ссученной жизнью и не даст её нарушить. Вот "любовь к свободе" у блатного.
А может, правда, экибастузские побеги становятся однообразны? Все бегут
из рабочих зон, никто из жилой. Отважиться? Жилая зона еще тоже пока
проволочная, еще тоже пока забора нет.
Как-то на известковом испортили электропроводку на растворомешалке.
Вызван вольный электромонтёр. Тэнно помогает ему чинить, Жданок тем временем
ворует из кармана кусачки. Монтёр спохватывается: нет кусачек! Заявить
охране? Нельзя, самого осудят за халатность. Просит блатных: верните!
Блатные говорят, что не брали.
Там же, на известковом, беглецы готовят себе два ножа: зубилами вырубают
их из лопат, в кузне заостряют, закаляют, в глиняных формах отливают им
ручки из олова. У Тэнно -- "турецкий", он не только пригодится в деле, но
кривым блестящим видом устрашает, а это еще важней. Ведь не убивать они
собираются, а пугать.
И кусачки, и ножи пронесли в жилую зону под кальсонами у щиколоток,
засунули под фундамент барака.
Главный ключ к побегу опять должно быть КВЧ. Пока готовится и переносится
оружие, Тэнно своим чередом заявляет, что вместе со Жданком он хочет
участвовать в концерте самодеятельности (в Экибастузе еще ни одного не было,
это будет первый, и с нетерпением подгоняется начальством: нужна галочка в
списке мероприятий, отвлекающих от крамолы, да и самим забавно посмотреть,
как после одиннадцатичасового каторжного труда заключённые будут ломаться на
сцене). И вот разрешается Тэнно и Жданку уходить из режимного барака после
его запирания, когда вся зона еще два часа живёт и движется. Они бродят по
еще незнакомой им экибастузской зоне, замечают, как и когда меняется на
вышках конвой; где наиболее удобные подползы к зоне. В самом КВЧ Тэнно
внимательно читает павлодарскую областную газетку, он старается запомнить
названия районов, совхозов, колхозов, фамилии председателей, секретарей и
всяческих ударников. Дальше он заявляет, что играться будет скетч и для
этого надо им получить свои гражданские костюмы из каптерки и чей-нибудь
портфель. (Портфель в побеге -- это необычно! Это придает начальственный
вид!) Разрешение получено. Морской китель еще на Тэнно, теперь он берет и
свой исландский костюм, воспоминание о морском конвое. Жданок берет из
чемодана дружка серый бельгийский, настолько элегантный, что даже странно
смотреть на него в лагере. У одного латыша хранится в вещах портфель.
Берётся и он. И -- кепки настоящие вместо лагерных картузиков.
Но так много репетиций требует скетч, что не хватает времени и до общего
отбоя. Поэтому одну ночь и еще как-то другую Тэнно и Жданок вовсе не
возвращаются в режимный барак, ночуют в том бараке, где КВЧ, приучают
надзирателей режимки. (Ведь надо выиграть в побеге хотя бы одну ночь!)
Когда самый удобный момент побега? Вечерняя поверка. Когда стоит очередь
у бараков, все надзиратели заняты впуском, да и зэки смотрят на дверь, как
бы спать скорее, никто не следит за остальною частью зоны. День уменьшается
-- и подгадать надо такой, чтобы поверка пришлась уже после заката, в
посерение, но еще [до] расстановки собак вокруг зоны. Надо подловить эти
единственные пятьдесят минут, потому что выползать при собаках невозможно.
Выбрали воскресенье 17 сентября. Удобно, воскресенье будет нерабочее,
набраться к вечеру сил, неторопливо сделать последние приготовления.
Последняя ночь перед побегом! Много ли ты уснёшь? Мысли, мысли... Да буду
ли жив я через сутки?.. может быть и нет. Ну, а в лагере? -- растянутая
смерть доходяги у помойки?.. Нет, не разрешать себе даже свыкаться с мыслью,
что ты -- невольник.
Вопрос так стоит: к смерти ты готов? Готов. Значит, и к побегу.
Солнечный воскресный день. Ради скетча обоих на весь день выпустили из
режимки. Вдруг в КВЧ -- письмо Тэнно от матери. Да, именно в этот день.
Сколько этих роковых совпадений могут вспомнить арестанты?.. Грустное
письмо, но, может быть, закаляющее: жена еще в тюрьме, еще до сих пор не
доехала до лагеря. А жена брата требует от брата прекратить связь с
изменником родины.
С едой очень плохо у беглецов: в режимке сидят они на подсосе, собирание
хлеба создало бы подозрение. Но у них расчёт на быстрое продвижение, в
посёлке захватить машину. Однако, от мамы в этот же день и посылка --
материнское благословление на побег. Глюкоза в таблетках, макароны, овсяные
хлопья -- это с собой в портфель. Сигареты -- это выменять на махорку. А
одну пачку отнести в санчасть фельдшеру. И Жданок уже вписан в список
освобожденных на сегодня. Это вот зачем. Тэнно идёт в КВЧ: заболел мой
Жданок, сегодня вечером репетиция не состоится, не придём. А в режимке
надзирателю и Лёшке Цыгану: сегодня вечером мы на репетиции, в барак не
придем. Итак, не будут ждать ни там, ни здесь.
Еще достать надо "Катюшу" -- кресало с фитилем в трубке, это в побеге
лучше спичек. Еще надо в последний раз навестить Хафиза в его бараке.
Опытный беглец татарин Хафиз должен был идти в побег вместе с ними. Но потом
рассудил, что он стар и на такой побег будет обузой. Сейчас он --
единственный в лагере человек, кто знает об их побеге. Он сидит, подвернув
