волнении все араны не удерживаются от резких телодвижений и световой
смятенной пульсации.
Оор начал торжественный допрос пленного ускорителя:
- Уул, вы замыслили?
- Да, великий Оор, замыслили.
- Самосожжение?
- Да, великий Оор, самосожжение.
- Публичное?
- Да, великий Оор, публичное.
- Завтра, во время Темных Солнц?
- Завтра, во время Пыльных солнц.
- Темных или Пыльных, презренный Уул?
- Пыльных Солнц, великий Оор, Пыльных! Я не осмелился бы лгать тебе.
- Ты способен, жалкий ускоритель конца, скрыть точное время, чтобы мы
не явились на ваше отвратительное празднество.
- Я счастлив открыть вам точное время, чтобы и вы приняли участие в
нашем восхитительном празднестве.
- Скольких несчастных вы завтра подвергнете ужасной каре?
- Сто три счастливца сподобятся завтра великолепного венца.
- Сто три охваченных ужасом уничтожения? Ты не врешь, презреннейший
из презренных?
- Сто три исполненных восторга смерти, сто три ликующих от
предвкушения конца! Я не лгу, величайший из великих!
- Но ты, нижайший, не собирался сам быть среди ликующих обреченных?
Ты отказываешь себе в наслаждении гибелью? Не потому ли, отвратительнейший
Уул, что до тебя дошло сознание мнимости наслаждения небытием?
- Нет, достойнейший Оор, я всех полнее сознаю радость
самоистребления. Но мне пока отказывают в восторге небытия. Я еще не
сподобился награды. Я должен доставить на костер еще тридцать удостоенных
блаженства самоубийства, прежде чем буду награжден разрешением на
собственную смерть. Я по званию хвататель второго ранга, о мудрый Оор,
любимейший сын Отца-Аккумулятора и Матери-Накопительницы.
- Мы поймали тебя, когда ты разбойнически опутывал своими хищными
волосами бедного Яала, чтобы утащить его в темницу казнимых!
- Вы схватили меня, когда я дружески обнимал ласковыми волосами
хилого Яала, чтобы отвести его перед лицо мудрейших, которые разъяснили бы
ему, сколько он потерял, оставаясь в несчастных живых, когда мог сотни,
тысячи раз великолепно самоуничтожиться. И он уже склонился душой к
радостной гибели, когда вы исторгли его из моих нежных рук для продолжения
унылого существования.
- О негоднейший из негодяев, ты отрицаешь блаженство тусклости,
восторг самопотерь, радость самосохранения? Подумай, в какую ересь
впадаешь, безрассудный Уул!
- Я возношусь в истинное понимание, святейший из заблуждающихся!..
- Твои речи отвергают твое лжепонимание.
- Вы не дали мне проискрить речь. Вы допрашиваете меня.
- Мы не боимся твоих речей. Искри. Исчерпывай свое ублюдочное
электрическое поле, коварный дар недоброго Отца-Аккумулятора.
Отвратительная яркость твоих откровений сама раскроет таящуюся в них
глубину заблуждений. Сверкай! Истина в сумраке, а не в свете!
Пленник вдохновенно засиял яркой речью. Оан быстро переводил ее, нам
оставалось лишь любоваться неистовыми прыжками Уула на его живом
пьедестале и исступленным сиянием его тела. Пленник каждому утверждению
Оора противопоставлял свое, но странно противопоставлял, мне все больше
казалось, что говорят они, в сущности, одно и то же, им только
воображается, будто они разнодумающие. Два конца одной палки, сказал я
себе.
Истина в свете, а не в тьме, надрывался вспышками света пленник на
постаменте. Истина сверкает, а не таится. Жестокие боги сгущают сумрак.
Жестокие боги утягчают бытие. Слава Жестоким богам! Слава их беспощадному
разуму! Слава творимому ими страданию. Какой великий порыв в деяниях
Жестоких богов! Они испытывают, а не карают. Они взывают к нам: способны
ли вы на смелое решение? Их священная цель - не в понуждении к унылому
бытию, а в отвержении его. Не смиряться, а восставать. Осуществлять себя
не в существовании, а в отрицании существования. Отрицай холод и темноту,
вечную пыль и вечный голод, хищную воду и неласковую землю, темные звезды
и сумрачные солнца! И высшее из отрицаний - отрицание себя, восстание на
собственную жизнь! Ах, вот она, истиннейшая из необходимостей,
всецелостное избавление от всяких пут - самоуничтожение! Вот она, высшая
свобода, - освобождение себя от себя! О благороднейшая из
самостоятельностей - самоубийство! Только тот достигает совершенной
завершенности, кто совершает завершение жизни смертью! Свобода, свобода,
свобода - в свободе от существования! Славьте свободную смерть! Да
исполнится воля Жестоких богов, неотразимо влекущих нас к гибели!
Презренные жизнехвататели и жизневыскребатели, тусклые жизнеползуны, зову,
зову, зову вас к огненному самоосвобождению! Во имя смерти! Во имя смерти!
Его истошный призыв потонул в общем вопле. На головах стоявших рядом
взметнулись волосы, сотней злых рук они впились в тело и ноги Уула, стали
рвать его. Бешенство руковолосых остановил трижды повторенный возглас
Верховного отвергателя:
- Во имя жизни! Во имя жизни! Во имя жизни! Оставить презренного
смертепоклонника!
Когда волнение немного стихло, Оор изрек суровый вердикт:
- Ты жаждешь смерти - ты получишь жизнь. Отвести Уула в подземную
темницу, куда не доходит сияние Пыльных Солнц, и не проникают заряды
Отца-Аккумулятора, и не слышен громовый голос Матери-Накопительницы
молний. Пусть он станет нижайшим из низких, ничтожнейшим из ничтожных,
голоднейшим из голодных, тупейшим из тупых. И когда он возрадуется своему
заключению, и придет в ликование от мук существования, и объявит себя
отвергателем конца, только тогда вывести его наружу.
Пленника увели. Оор соскочил с пьедестала. Толпа повалила к выходу. Я
сказал Оану:
- Возвратимся к планетолету.
Он спросил, не хотим ли мы предстать перед очи Верховного отвергателя
конца и объяснить, кто мы и как поможем его сторонникам. Знакомиться с
Оором я не захотел, стать его помощником - тем более.
5
По дороге, когда мы толкались в узком туннеле с торопящимися наружу
паукообразными, Лусин мысленно прошептал мне:
- Какие несчастные, Эли! И обе секты несчастны одинаково, Что за
страдания надо испытать, чтобы дойти до таких ужасных взглядов, до таких
отчаянных поступков.
- Они все безумные! - сказал Ромеро. - Тяжкое существование породило
изуверство. Обе секты, как справедливо назвал их наш друг Лусин, самые
настоящие изуверы, и, по чести сказать, я бы затруднился установить, кто
из них хуже.
- Два конца одной палки, - повторил я свою мысль. - Им, конечно, надо
помочь, но всему народу, а не сектам. Отвергатели ничем не лучше
ускорителей. Я не обидел тебя, Оан?
- Мы жаждем помощи, - ответил он. - Если вы способны помочь всем
аранам, помогите.
В планетолете мы связались с эскадрой. Ирина непрерывно передавала на
корабли все, что мы видели и что переводил Оан.
- Обращаю внимание, Эли, что у нас мало данных об Отце-Аккумуляторе и
Матери-Накопительнице, а, судя по всему, они играют важную роль, - сказал
Олег. - Наше мнение - вызволить завтрашние жертвы. Самосожжения не
допускать.
- Это приказ, Олег?
- Это совет.
Я задумался - и надолго. Было очевидное противоречие между нашими
общими решениями и поступками. Только что мы постановили не вмешиваться в
распри отвергателей и ускорителей и взяли на себя лишь одну миссию -
облегчить условия существования на планете. Но как помешать самосожжению
без борьбы с ускорителями?
Не вступаем ли мы на путь, приводящий прямехонько в объятия одной из
сект? Освобождение самосожженцев превратит ускорителей в наших врагов, -
нужно ли идти на это?
- Эли, что с тобой? - мысленно воскликнул Лусин. - Неужели ты не
хочешь спасти несчастных?
- Обращаю ваше внимание, дорогой друг, на то, свободные ли они
самоубийцы, или насильственно казнимые, они - жертвы, - заметил Ромеро. -
И это - главное!
Я обратился к Оану:
- Твои сторонники собираются завтра спасти обреченных. Удастся ли это
им?
- Нет. Мы неоднократно делали подобные нападения. Они ни разу не
удавались. Мы просто не можем бездействовать, когда наших братьев казнят.
Завтрашнее нападение - акт отчаяния.
После такого разъяснения колебаться было нельзя. Но я все не мог
принудить себя к решению. Мэри с удивлением сказала:
- Я раньше не замечала в тебе трусости, Эли.
- И нерешительности, - добавил Ромеро. - Борьба всегда была вашей
стихией, Эли.
- Будем действовать по обстановке, - сказал я. - Быть равнодушным к
чужому несчастью мы себе не разрешим.
До меня донесся голос слушавшем наши разговоры Камагина. Маленький
космонавт поддерживал только крутые решения:
- Наши звездолеты всегда готовы прийти на помощь. Если командующий
позволит, я подведу своего "Змееносца" на дистанцию максимального
сближения с планетой.
Олег разрешил вывести "Змееносца" из общего строя эскадры.
- Радуйся, - сказал я Лусину. - Все будет по-твоему.
- Я буду радоваться завтра, когда собственными руками сведу
осужденных с эшафота!
Если бы он знал, что ждет его завтра!
Друзья ушли отдыхать в каюты. Оан тускло фосфоресцировал на пригорке,
ему на родной планете было лучше, чем на борту планетолета. Я вышел к
океану. Он накатывался на берег - где рядом, где в отдалении тяжко ухали
подъеденные скалы. Мне хотелось ступить на океан, пройтись по нему:
анализаторы установили, что плотность жидкости почти с плотность ртути,
даже железо не смогло бы потонуть в таком океане, не то что я в легком
скафандре. Но жидкая среда была агрессивна, я побоялся рисковать перед
завтрашним испытанием. Вдоль берега перебегали мерцающие силуэты морских
зверей. Я бросил в темную жидкость два куска стали. Первый достиг
поверхности и вспыхнул, наверх вырвался столб пламени, на пламя метнулись
морские хищники и мигом заглотали его. А второй кусок какой-то мерцающий
хищник захватил еще в воздухе. Сталь ярко засветилась в его теле,
раскалилась, расплавилась, растеклась и растворилась - и через минуту
опять ничего не было, кроме темного океана и фосфоресцирующего хищника,
жаждущего новой подачки, и других хищников, ошалело заскакавших вокруг в
надежде урвать такой же кус.
Ночь Темных Солнц переходила в день Пыльных Солнц.
Я никогда не видел зрелища безотрадней, чем рассвет на планете
Арания. Черная мгла преобразовывалась в мглу желтую. Из черного океана
выкатились три оранжевых шара и торопливо поползли наверх. Океан уползал
от суши, оставляя кромку изуродованного берега и вал выброшенных осадков.
Морские звери погружались на глубину, - это все были твари ночного бдения.
Ночью Арания казалась таинственней, ей можно было примысливать
всякое, в том числе и красоту. В пыльном свете дня она предстала
уродливой. Ко мне приблизился Граций.
- Неустроенная планета, Эли. Если бы ее перенесли в Персей, даже
галактам понадобились бы тысячелетия, чтобы создать на ней элементарные
удобства.
- Элементарные удобства галактов превзошли бы, Граций, самые смелые
мечты аранов о рае.
Вслед за Грацием из планетолета вышел Орлан, за ним - Ромеро и Лусин.
Мэри и Ирину пришлось вызывать, они прихорашивались в скафандрах,
укладывая змееволосы в каком-то особом порядке.
- Мэри, - сказал я. - Женского в тебе больше, чем нормально
человеческого. К чему эти ухищрения, милая? Первая же встреча с
ускорителями заставит ваши волосы встать дыбом, а уличная толкотня
