опустела. Я захотел поговорить с Эллоном и пригласил его к себе. Эллон так
не любит покидать лабораторию, что согласился без охоты.
Наша с Мэри квартирка - две комнатки, спальня и гостиная. В гостиной
всю стену занимает звездный экран, он, конечно, меньше смонтированных в
командирском и обсервационном залах, но я выговорил себе привилегию
квартирного экрана, чтобы иметь возможность размышлять над звездами в
одиночестве. Эллон неуклюже уселся в кресло. Демиурги не любят сидеть. Им
вольно лишь там, где можно широко попрыгать из угла в угол, в моей комнате
не расшагаешься.
- Эллон, - сказал я, - мне не нравится, что Оан свободно читает наши
мысли и без всякого усилия усвоил все наши языки. Ведь он с тобой
разговаривал не на нашем, человеческом?
- Нет, конечно. Он отлично владеет языком демиургов. В частности,
диалект средних планет Семьдесят девятой звезды Персея, на котором я
разговаривал в детстве, ему прекрасно знаком, мне было приятно услышать
эту малораспространенную речь. С Орланом, адмирал, я разговариваю на
государственном языке, Орлан не знает моего родного диалекта.
- Орлан не понял бы языка, бытующего в его народе, а звездный чужак,
ни разу никого из нас не видевший, мгновенно, не обучаясь, заговорил на
незнакомых ему языках, и по крайней мере на пяти-шести одновременно.
- Тебя это удивляет, адмирал?
- Меня это пугает, Эллон. Я не понимаю, откуда берется такая мощь
интеллекта.
- Предположи, что мы встретились с высшим разумом.
Я недоверчиво усмехнулся.
- Высший разум - и деградирующее существование? Пронзительный
интеллект - и примитивные суеверия? Или на твоем языке средних планет
Семьдесят девятой звезды Персея пришелец не говорил о Жестоких богах, о
зловредном Отце-Аккумуляторе, о какой-то злобной Матери-Накопительнице
молний?
- Противоречие есть. Чего ты хочешь от меня, адмирал?
- Нельзя ли снабдить нас экранами, которые воспрепятствовали бы Оану
читать мысли. На Земле попытка проникнуть в чужие мысли считается
предосудительной. Наши дешифраторы снабжены ограничителями, не
позволяющими проникать в мысли без согласия самого мыслящего.
Эллон крутанул голову на гибкой шее на добрых сто восемьдесят
градусов. У демиургов такое вращение соответствует нашему легкому
отрицательному жесту.
- Не думаю, чтобы такой экран удался, адмирал. И не уверен, что
лабораторию нужно отвлекать на пустяковые разработки. У нас не завершена
защита кораблей от неожиданного ротонного нападения, надо
усовершенствовать и гравитационные улитки... Могу порекомендовать одно:
контролируйте свои мысли, адмирал Эли. Того, чего вы не пропустите в свой
мозг, и звездный паук-скиталец не обнаружит в мозгу. Это же так просто,
адмирал!
Это было совсем не так просто, как представлялось Эллону. Люди не
столь властны над своими эмоциями и мыслями, как демиурги. Нами порой
командуют неконтролируемые чувства, мысли возникают непроизвольно -
явление, очень редкое у демиургов или галактов. Я не стал спорить. Все
демиурги упрямы, Эллон в этом отношении двойной демиург. Я встал.
- Минутку, адмирал, - сказал Эллон. - Ты мне задавал вопросы, теперь
я задам. Звездный паук попросил помощи. Мы предоставим помощь?
- Разве у тебя имеются сомнения, Эллон?
- Я не уверен, что нужно оказывать помощь всякому, кто ее просит. Я
бы посмотрел, заслуживает ли помощи просящий о ней.
- Боюсь, экипажи звездолетов с тобой не согласятся, - холодно ответил
я. - Я говорю в первую очередь о людях, но и не только о них. Мы считаем
своим долгом помогать просящим о помощи. Тебя удивляет такая позиция
людей, Эллон?
- Удивляет. Вы очень гибки в овладении силами природы. Вы
разносторонни как инженеры и конструкторы. Но каменеете, чуть коснется
чего-либо, связанного с нравственностью. Ваша мораль жестка, не признает
отклонений и уступок. Вы усложняете сами общение с другими цивилизациями.
- Мы гордимся тем, что не ищем легких путей, Эллон! В вопросах
нравственности мы прямолинейны и негибки, ты прав, но это наше
достоинство! Мы гордимся своей негибкостью в вопросах добра и зла,
уважаемый мой Эллон.
Демиург ушел, Олег захотел обсудить с экипажами всех звездолетов
сведения, полученные от Оана. На стереособрании эскадры я так изложил свое
понимание событий:
- В богов мы не верим. Сверхъестественных сил не существует. Даже
нарушения законов природы происходят в соответствии с более общими
законами той же природы. Название "Жестокие боги" лишь символ, означающий,
что в мирке Трех Солнц поселились существа, лишенные доброго сердца. Мощь
их велика, но не превосходит мощи природы, а природа пока за нас. Араны
взывают о защите. Без нее их вырождение превратится в полную гибель. Мое
мнение - идти на подмогу. И если придется столкнуться с неведомой злой
цивилизацией - столкнемся, ничего не поделаешь. Думаю, успех будет на
нашей стороне, ибо на нашей стороне справедливость!
"Сегодня, когда никто не знает, удастся ли нам спастись, слова мои
могут показаться легкомысленными. В накликанной нами войне мы терпим пока
одни поражения. Мы и помыслить не могли, на какую мощь дерзновенно
замахиваемся. Но и сейчас, зная все, что произошло потом, я не отрекусь от
своих слов, и никто из оставшихся в живых не отречется от согласия со
мной. Мы единодушно утвердили поход к Трем Пыльным Солнцам - и не
раскаиваемся! Нас просили о помощи, мы не могли не оказать ее. Если мое
послание достигнет человечества, пусть знают о нас: мы не раскаиваемся!
Просто мы во вспыхнувшей войне оказались недостаточно вооруженными. Руки
наши слабы, но души чисты, пространство имеет три направления, мораль -
одно. Наш путь - добро, благородство, мы не можем повернуть назад, не
можем свернуть в сторону. Я говорю это, уверенный, что завтра - гибель.
Примите как мое завещание: лучше гибель, чем примирение с подлостью!"
4
Ромеро назвал планету, к которой мы шли, Аранией. Мы не
препятствовали нашему историографу изобретать любые названия. Меня больше
интересовало, в чем араны нуждаются. Познакомиться бы с ними поближе,
войти в их общество! Как быть? Явиться в качестве прямых друзей или
проникнуть тайными соглядатаями?
- Высадиться доброжелательными пришельцами вы не можете, - разъяснил
Оан. - Араны расколоты. Друзья отвергателей - враги ускорителей. Вам нужно
замаскироваться. Примите телесный образ арана. Жестокие боги посещают нас
в нашем облике. Для них любой облик - пустяк. Воспользуйтесь их примером.
Я, однако, не был уверен, что наши возможности идут так далеко.
Переделка облика - ситуация из фантастического романа. Эллон предложил
разработать новую форму скафандра, не переконструируя тела. Для демиургов,
напрактиковавшихся на создании материализованных фантомов, не составит
труда придать звездопроходцу паукообразность. Один дракон не подойдет, он
слишком крупен.
- Если кому не нравится стать пауком, пусть станет невидимкой, -
посоветовал Эллон. - Последние конструкции экранов обеспечивают приличную
невидимость даже для человека. Правда, в невидимость людям можно входить
лишь на короткое время.
Никого из людей не устраивало ходить невидимкой по незнакомой и,
возможно, опасной планете, постоянно думая, не кончается ли короткое время
экранирования.
Эскадра звездолетов вошла в Гибнущие миры. Ну и местечко было! Мы
попали из туманности в туманность. Разница была лишь в том, что прежняя
густая туманность казалась ясной далью сравнительно с этой. И если та
туманность была все-таки свободным космосом, только затянутым газом и
пылью, то в эту напихали тысячи звезд: компактное звездное скопление,
потонувшее в полумгле. Вокруг смутно проступал, темно вырисовывался
томительный пейзаж: вечные багровые сумерки, звезды в пыли, космос - пыль,
чудовищно искаженные силуэты светил.
Звезды были одна от другой так близко, что в нормальном просторе на
небе сияли бы четыреста солнц и нигде не было бы чередования дня и ночи.
Но солнц не было, их сияние еле-еле проникало сквозь глухую мглу.
Мы шли к крупной звезде, то разгоравшейся, то погасавшей. Вблизи
оказалось, что три светила вращаются вокруг общего центра, периодически
затмевая одно другое. Это и были Три Пыльных Солнца. Олег приказал эскадре
сомкнуться и затормозить. Из осторожности мы остановились достаточно
далеко от Арании. Не знаю, как Жестокие боги, а несчастные араны не могли
бы нас на таком расстоянии найти даже в сильные приборы.
Поисковой группе велели готовиться к высадке.
Я зашел к Бродяге. Он разместился в просторном помещении - не для
него просторном, для него любое помещение тесновато, - специально
запроектированной конюшне для пегасов. Пегасов, несмотря на настояния
Лусина, мы не взяли, а помещение с момента, когда его занял дракон, стали
в шутку уже называть не конюшней, а дракошней. В свободные минуты я
заходил сюда поболтать с Бродягой. Если времени у меня было много, он
выползал в парк, и там, на берегу внутреннего озера, ему было вольготно,
да и я себя чувствовал в парке лучше.
У Бродяги сидели Лусин с Мизаром. Мизар, красавица овчарка, овчар -
как любовно называл его Лусин (Ромеро доказывал Лусину, что овчар не
собака, а человек, пасущий овец, а Лусин возражал, что любой древний
овчар-человек значительно уступал Мизару в остроте интеллекта), был
единственным животным, какое мы взяли с собой. Словечко "животное" -
условно: Мизар был псом выдающимся, овчаром с высшим собачьим
образованием. Четыре правила арифметики и несложные алгебраические
преобразования, начатки геометрии и физики известны многим собакам, но
Мизар справлялся и с уравнениями второй степени, а его познаниям в физике
и химии мог бы позавидовать иной средневековый профессор. Лусин утверждал,
что у Мизара дар к точным наукам. Уже в рейсе Лусин занялся с Мизаром
интегральным исчислением. Не уверен, что овчар проявил особое влечение к
этой науке, зато Лусин клялся, что если так пойдет и дальше, то он
выхлопочет для Мизара ученую собачью степень.
Я сел на лапу дракона и погладил великолепного пса. Овчар был рослый
- с меня, когда становился на задние лапы, темношерстный, гладкий,
блестящий, с могучей пастью, умными глазами и такими мощными лапами, что
ударом любой мог свалить человека. Демиурги-попрыгунчики с опаской
обходили Мизара, он недолюбливал бывших разрушителей. Я как-то спросил
Лусина, что получилось бы, если бы Мизара натравили на наших прежних
врагов. Лусин ответил, что с головоглазами Мизар бы не справился: те
прочно бронированы и наносят жестокие гравитационные удары, летающие
невидимки тоже были ему не по зубам, а такое субтильное существо, как
Орлан или Эллон, овчар разорвал бы в минуту.
На шее Мизара висел изящный оранжевый поясок - его индивидуальный
дешифратор, так совершенно подогнанный Лусином, что в нашем мозгу речь пса
звучала совсем по-человечески. Мизар, впрочем, хорошо понимал людей и без
дешифратора. Человеческие способности в этом смысле уступают собачьим: мы
без приборов не понимаем речи животных.
- Бродяга, тебе придется остаться на корабле, - сказал я. - В
паукообразные ты не годишься. И Мизара не возьмем.
- И напрасно, адмирал Эли, - проворчал пес. У всех собак, между
прочим, хорошее понимание служебных человеческих рангов, а Мизар
превосходил своих собратьев и в этом: иначе как адмиралом он меня и не